Как я в психушке лежал. Реальная история: я была в психушке

Не мое. но история очень понравилась.

Это было, когда я лежал в психушке.

Тогда я только попал в «наблюдаемую» палату. От прочих она отличалась большим размером и хорошей простреливаемостью с поста санитаров. Каждый час сестра проверяла, чем занимаются пациенты. Дверей, кстати, в палате не было, а на пластиковых окнах стояли решетки.

Вообще палат было несколько. Самые населенные носили названия «Зоопарк», «Кладбище» и, собственно, «Наблюдаемая».

На Кладбище лежали «нормальные» или почти нормальные - с манией величия, агорафобией, под транквилизаторами. Там было тихо. Наблюдаемая приютила различный сброд - самоубийцы, алкоголики, идиоты и просто те, от кого неясно, чего ждать. В Наблюдаемой были шахматы. И даже карты, пока их не украл клептоман.

Самой шумной из всех палат был Зоопарк. Думаю, таков он и по сию пору. Там лежат психи. Низшая каста - неполноценные, рахитичные, буйные, гидроцефалы, ауты. У большей части Зоопарка полностью (или почти полностью) потерян контакт с миром. Помню, баба Катя, пожилая санитарка, вслух сокрушалась: «Раньше краски нанюхается, его откачаешь, помоешь - поговорить можно, как с человеком… А нынче дурная краска пошла, химическая, крышу сносит однажды и навсегда...»

Зоопарк получил свое название из-за особых звуков, которые несутся оттуда ночью. Вой, плач, крики, скрип, скрежет, стук… Фоновый звук обезьяньего вольера, с редкими вкраплениями человеческой речи: просьбами отвязать.

Да-да. Многих на ночь привязывали, потому что если не привязать - то могут и себя повредить. Или другого. В темноте-то. Дежурный, конечно, сидит - но мало ли...

Свободный выход из Зоопарка был запрещен. Ходили привязанные под себя, в судно.

Паренек, о котором я хочу рассказать, лежал в Зоопарке. Про себя я назвал его Иисусом - из-за специфической позы, в которой он находился почти всегда: ноги вместе, колени скошены на бок, руки разведены. Естественно, поза эта была лежачей - ходить мальчик умел только с чужой помощью. Он вообще не очень-то обращал внимание на окружающий мир.

Однажды утром ко мне пришел санитар Олег. Из молодых, практикант. Мы были неплохо знакомы (иногда я, как наиболее адекватный, помогал медицинскому персоналу), и попросил помочь. Надо было отнести Христа на рентген. Вернее отвезти. Все передвижения по территории за рамками корпуса осуществлялись исключительно на машинах.

Любой выход на улицу, и вообще смена обстановки - уже радость. Я согласился.

В машине тоже держали его под локти - чтобы не шмякнулся на пол. Сперва молчали. Потом я спросил:

А что с ним?

Гидроцефал. Пятнадцать процентов - мозг, остальное вода.

С рождения?

Да… - санитар сверился с сопроводительными бумагами, - Да, с рождения. Кстати, у него праздник. Сегодня ему пятнадцать.

Я ошарашенно посмотрел на индифферентного Иисуса. С виду мальчику было десять, может, одиннадцать лет.

Зачем ему рентген?

Легкие… Такие, как он, не живут долго. И болеют всем. Вот реально - всем. У него, похоже, туберкулез. Так бы умер лет в двадцать пять, но сгорит, наверно, в семнадцать… Интересно, к нему хоть родные придут сегодня? О, все. Приехали...

Мы выгрузили Иисуса из машины и поволокли на рентген. На гигантской холодной доске он тут же принял свою любимую позу - ноги скошены, вместе, а руки врозь, и так застыл. Вдруг я заметил, какой он истощенный. Кожа белая, прозрачная, ребра видны насквозь, ноги - вообще не предназначены для ходьбы, руки-соломинки...

Мы сняли мальчика со стола и усадили на скамеечку в коридоре. Олег заговорщически посмотрел на меня, и попросил обещать, что, если он отойдет, я не убьюсь за это время о стену. Я обещал. Олег кивнул и куда-то пропал минуты на три.

Побудешь с ним? Скоро вернусь.

Я посмотрел на мальчика. Он сидел с абсолютно отсутствующим видом и расфокусированным взглядом, слегка завалившись на левый бок.

Ну неужели у него правда вместо мозга - вода.

Ты понимаешь меня?

Иисус не подал ни малейших признаков жизни.

Па-арень. Ау. Кивни, если слышишь меня.

Внезапно Иисуса скрутило. Почти всем телом он рухнул вперед (естественно, не выставляя рук) и замотал головой. Я еле успел поймать его в десяти сантиметрах от пола и чуть не запаниковал. А если у него приступ? А ни одного врача рядом нет! А если позвать - я же подставлю Олега!..

Но «приступ» прекратился так же быстро, как начался. Паренек снова сидел спокойно, уставившись в стену. Лицо его не выражало никаких эмоций.

И тут я подумал. А может быть, не припадок.

Слышишь меня? Кивни еще раз.

Его опять согнуло в жуткую эпилептическую дугу, но на этот раз я был готов, и удержал мальчика на скамейке.

Соскучились? Я вернулся! Давай, понесли обратно в машину...

Родственники приехали. Вернее, один родственник - мама. Она принесла мальчику что-то вкусное, кажется, сладких булочек. Иисус ел отстраненно, с тем же выражением лица, с каким потреблял пшенку и гречу. Куски булочки падали изо рта.

А когда ближе к вечеру я заглянул в Зоопарк, проверить, как там Иисус, - я застал у его кровати Лебедя.

Лебедь - воплощение зла. Я не шучу.

Лебедь (это фамилия) потихоньку отбирал продуктовые передачи у даунов и калек. Воровал все, что плохо лежит. В частности, общественные карты украл он. Хотя что с ними делать-то - одному?.. Лебедь избивал всех, кто казался ему слабее. Тем, кто казался сильнее - делал гадости потихоньку. А в глаза - подлизывался изо всех сил. От него отказались собственные родители и сдали его в детдом. Детдом тоже отказался от Лебедя, сдав его через месяц в психиатрию. Психиатрия тоже не желала долго держать Лебедя, и сплавляла обратно при первом удобном случае. В год Лебедь делал два-три таких «рейса».

Кроме всего прочего, он мучал больных. Даже тех, кто не понимал, что вообще происходит. Выкручивал соски, выламывал пальцы, зажимал нос. С какой-то поры его любимой игрушкой стал Иисус. Потому что не реагировал на боль. Никак. Вообще.

Это создавало проблемы - Лебедь пытал его тихо, и заметить, что в зоопарке происходит что-то не то, было довольно проблематично.

Я начал отрывать Лебедя от больного. Лебедь сопротивлялся. На шум в палату заглянула баба Катя - та самая, что сокрушалась про краску. Лебедь немедленно стих и вышел сам. Баба Катя - власть, с ней ссориться незачем, от нее зависит лишний матрас и лишняя порция запеканки.

Катя подошла к нам с Иисусом. Спросила:

Чего, опять мучает?

Я кивнул.

Катя покачала головой, прикрыла вытянутые ноги Иисуса краешком одеяла, и задумчиво произнесла:

Странно вот. Когда бьют - не плачет. Когда падает - тоже не плачет. А по ночам плачет...

Москва, май 2016 г.

Всё в жизни бывает, что-то кому-то нравится, тогда как другой от подобного будет не в восторге. Один автор по весне, возможно и сгоряча, на другом сайте написал мне:

"Тебе в психушку, со своей нудной многосИрийной херней. Это пожелание нескольких читателей.
Скоро вероятно Пакистан засрешь своими 20-30 частями. И заодно мозг попутчикам про Сталина."

Про Пакистан я действительно уже написал ровно 30 частей (опять-таки на другом сайте). Моя "нудная многосЕрийная херня" короче никак не уложилась. А вот "пожелание нескольких читателей" на счёт попадания в психушку — это уже дело серьёзное. Читателя нужно уважать!

Самое главное — мне действительно давно хотелось попасть в психушку. В течении длительного времени я туда периодически звонил, просился, чтобы нас с другом там приняли. Но сотрудники психушки под различными предлогами меня отфутболивали.
В темпе вальса прошло несколько месяцев. Я съездил в Пакистан и во время поездки у меня появился ещё один друг — Игорь. Про товарища Сталина мы особо много не говорили, поэтому именно этой темой я попутчикам мозг не "засрал". Однако, пообщавшись со мной, Игорь в конце поездки тоже захотел в психушку....

Вернувшись, я вновь начал настойчиво звонить, вновь и вновь озвучивая свои просьбы. В ответ опять-таки слышал дежурные отговорки. И вот, наконец в один из дней, мне сказали — приходите в пятницу на КПП к 11 часам утра, вас встретят и куда нужно отведут. Единственное, прийти разрешили только двоим. Поэтому, Игорь, если читаешь, не обижайся, что я не взял тебя с собой в психиатрическую больницу №1.

Итак, что же такое психи́ческое расстро́йство? Можно сказать, что это состояние психики, отличное от нормального, от здорового.

По данным ВОЗ, каждый четвёртый-пятый человек в мире имеет психическое или поведенческое расстройство. Причины многих психических расстройств до конца не ясны. Имеется ряд признаков и симптомов, при появлении которых специалисты рекомендуют обращаться за профессиональной помощью.
Ради справедливости отметим — некоторые учёные всерьёз рассматривают версию о том, что душевные болезни это вариант умственной эволюции человека.

Примитивная медицина основывалась на предположении о сверхъестественной причине болезни, а именно злонамеренного воздействия злых духов или колдунов. Поэтому лечение состояло из магических заклинаний, заговоров, песнопений и разнообразных сложных ритуалов. Злых духов нужно было отпугнуть шумом, обмануть масками или сменой имени больного.

В Древнем Риме считалось, что сумасшествие насылается богами. В некоторых случаях его рассматривали как знак избранности (эпилепсию называли священной болезнью).
В последующем развивалась наука, вместе с ней человек получал медицинские знания.
Гипократ предлагал лечить душевные болезни отварами. Парацельсу принадлежит следующая фраза: "...Природа произвела болезнь, но она же предусмотрела и средство от неё..."

Первые упоминания о душевных расстройствах в русской истории можно найти в литературных источниках IX века, во времена Киевской Руси. Для помощи больным и немощным людям существовал специальный "налог"- десятина (10 процентов) от национального дохода.

На Руси в богатых домах было принято содержать дур и дураков, но если душевнобольных лечили, то происходило это в монастырях. Но тут были свои особенности.

Больных делили на две категории: тех, кто хвалил Бога, не богохульствовал, относили к богоугодным людям, и они получали покровительство в монастырях или по месту своего проживания; тем же, кто жульничал, богохульничал, критиковал князя, назначали наказания.

Во времена царствования Петра III отношение к больным изменилось. Он наложил свою резолюцию на указ о табеле о рангах, которая гласила: “Душевнобольные должны находиться не в монастырях, а в специальных “нарочных” домах, которые должны быть построены на манер иностранных государств”. Во исполнение указа в 1762 году была создана комиссия под руководством Мюллера, и был выпущен первый юридический документ о психиатрии. В дальнейшем, в 1772 году вышел издал указ, который гласил, что каждый уезд должен построить больницу для умалишенных, которая была названа на немецкий манер: долгауз. (Toll — безумный, сумасшедший, а Haus — дом).

Мне приходилось слышать, что при царе Алексее Михайловиче душевнобольных отправляли на костёр, однако, информации об этом я не нашёл. В любом случае, если сравнивать отношение к душевнобольным у православных и у католиков, то первые на фоне вторых выглядят гуманней.
В средневековой Европе душевнобольных считали пособниками дьявола.

Основным методом лечения были физические страдания. Считалось (и считается), что боль очищает рассудок. Душевнобольных заковывали на долгое время в жёсткое кресло, и так называемый врач делал им прижигание. Часто применялось кровопускание, но самым излюбленным способом лечения в просвещённой Европе считалось раскручивание. Суть метода заключалась в следующем. Больного клали на крутящуюся кровать, которую сильно раскручивали, до тех пор пока человека не начинало рвать. Считалось, что вместе с рвотой выходит дурь. Для содержания агрессивных были разработаны специальные корзины.

Во времена французской революции доктор Пинель добился того, чтобы с душевнобольных сняли цепи и кандалы. При этом сам Филип Пинель чуть было не попал на гильотину. И если восстание Спартака не отменило рабство, то и в во Франции после 1972 г. на место цепей душевнобольным стали одевать усмирительные рубашки.

Чуть позже британские психиатры решили-таки действовать от противного. Усмирительные рубашки и побои были заменены хорошими условиями содержания. Как далее выяснилось, покой и уют дали намного лучший результат.
Вернёмся в больницу им. Алексеева. Ещё совсем недавно она носила имя Кащенко. Москвичи же называют её Каначикова дача. Думаю, об истории этого места стоит рассказать подробней.

Когда-то давно нынешнее Загородное шоссе (Якунчиково шоссе) являлось трактом ведущим в Москву. Близлежащие земли принадлежали Даниловскому монастырю, который сдавал их в аренду.
В конце 18-ого века один из участков монастырской земли перешёл к купцу Бекетову, который построил дачу и в 1830-х годах продал её купцу Каначикову. Именно с тех времён осталось название прилегающего к больнице пруда — Бекет. А в наследие от Каначикова прикрепилось негласное название ко всему этому месту — Каначикова дача. В настоящем возле пруда обустроен прекрасный парк.

В конце 19-ого века население Москвы существенно увеличилось, а больница для душевнобольных была всего одна — на Преображенке. С целью постройки новой лечебницы при непосредственном участии городского Головы Н.А.Алексеева власти города выкупили у купца Каначикова его дачу.

Н.А.Алексеев вошёл в историю города как один из самых ярких губернаторов. Удивительно, но на эту должность он был назначен в 32 года! При Алексееве город получил водопровод и канализацию. Музей Воды - музей истории московского водопровода Алексеев централизовал и вывел за пределы города мясобойню — нынешний Микояновский мясокомбинат. При нём в городе было выстроено 30 городских училищ. Красная площадь начала приобретать свой парадный вид именно при Алексееве. Император, отзываясь об этом градоначальнике, говорил, что тот даже копейку из казны не украдёт.

Психиатрическую больницу, которая позже станет Алексеевской, начали строить учитывая советы и пожелания психиатра В.Р.Буцке (1845—1904). Доктор на тот момент осуществлял свою врачебную деятельность на Преображенке.
Буцке заложил план больницы по принципу павильонов (позже в 1905 г. А.Ф.Мейснер участвовал уже в проекте расширения больничных корпусов). Буцке понимал, что буйных нужно отделить от тихих, спокойных от беспокойных, а мужчин от женщин. Отметим, что мировосприятие мужчин и женщин некоторым образом отличается, и вторые в случае душевных болезней нападают на первых куда чаще.

Средства на строительство были выделены из казны, а также меценатами, в благодарность которым установлен памятник.

В настоящем на территории расположены два самых старых корпуса. Первый построил на свои деньги купец Копцов. В Копцовском корпусе содержали хронически больных женщин. Второй называется Ермаковским.
Существует легенда, что Ермаков заявил градоначальнику: «Поклонись при всех в ноги — дам деньги на больницу». Алексеев так и сделал — и получил 300 тысяч.

(((Должность градоначальника ко многому обязывает. Хочется рассказать другой случай, который я знаю со слов очевидца. Примерно в 98-99 гг. Юрий Михайлович, со своей свитой, приехал в подмосковное Бородино. Там он посетил церковь, где местный батюшка попросил помочь с ремонтом храма. Бородино — это Подмосковье, соответственно, бюджеты разные. По всей видимости, понимая это, Юрий Михайлович вышел из церкви, снял кепку и сел на паперти. Его свита, выходя вслед за ним, как бы шутя, накидала в кепку приличную сумму. Тут конечно можно возмутиться, что чиновники в карманах пачки денег таскали (теперь кредитки), а можно и оценить креативное мышление градоначальника.)))

Судьба Николая Александровича Алексеева трагична. В марте 1893 г. на приём к градоначальнику пришёл душевнобольной человек и выстрелил ему в живот из револьвера. Произошло это у Алексеева прямо в кабинете (в этом здании позже располагался музей Ленина). За жизнь Алексеева боролись лучшие врачи, но помочь они не смогли. Через три дня градоначальник скончался. Отметим, что ст. м. Алексеевская названа также в честь Николая Александровича, двоюродным братом которого являлся К.С.Станиславский.

Новая психиатрическая больница открылась в 1893 году, уже после смерти Алексеева. Главный больничный корпус возведён в стиле кирпичной эклектики. На его втором этаже располагалась церковь.

Рядом с главным корпусом построили домик, где поселились врачи, сюда же заселился и священник. Вспомним, что у Достоевского отец работал в больнице, и семья их жила непосредственно в больнице.
Чтобы душевнобольные не возбуждались, во все времена их необходимо отвлекать от своих навязчивых мыслей. Основной метод лечения душевных заболеваний — трудовая терапия. Именно поэтому на территории обустроили большое количество всевозможных мастерских, которые функционировали вплоть до начала 90-х.

Одних только плетёных корзин изготовлялось 20 видов. Находившиеся на излечении женщины брали в ремонт одежду. Мужчины зимой пилили на пруду Бекет лёд и продавали его. Отметим, что сам водоём был тогда гораздо больших размеров.
Если пациенты выписывались, а идти им было некуда, больница направляла их в патронажные сёла: Беляево, Коньково, Ясенево и Тропарёво. Люди находились там под присмотром в особых семьях, где помогали в работе хозяевам.

Последние получали от больницы небольшое жалование. Один раз в месяц приезжавший врач осматривал своих пациентов.
В 30-х годах прошлого века большевики патронажную систему с проживанием в семьях демонтировали. В Тропарёво был создан патронажный стационар, где больные жили и проходили дальнейшее лечение трудовой терапией уже в колхозе.

Итак, если читатель не понял, объясняю — при психиатрической больнице существует Музей психиатрии, куда мне крайне любопытно было попасть. Он работает в полузакрытом режиме и в год принимает в среднем не более 650 человек. Контингент посетителей составляют студенты.

Иногда, крайне редко, допускаются люди со стороны. В этом случае по территории проводится экскурсия. Сотрудники музея рассказывают историю больницы, многие корпуса которой имеют статус памятников истории города. После приглашают посмотреть музей.

Проходя мимо подобных заведений, я не раз отмечал, что на входе соблюдается строгий пропускной режим. Здесь же на КПП лишь шлагбаум для машин, тогда как люди могут выходить и заходить беспрепятственно. Территория больницы облагорожена, и если не знать, куда ты попал, её можно принять за парк. Единственное, фотографировать нужно по особому — без людей.

В кадр может попасть пациент, и это будет выглядеть не этично. Гордостью больницы является часовня, первый кирпич при строительстве которой заложил патриарх Алексий. В музее хранятся теперь его инструменты.

Первый директор клиники В.Р.Буцке являлся сторонником либеральных методов лечения. Малейшая необоснованная грубость со стороны персонала по отношению к пациенту каралась увольнением. Основой его лечения были уют, доброжелательное отношение и постоянная занятость пациентов развлечениями, трудом или творчеством. Это давало свои плоды. Например, М.А.Врубель, когда начинал рисовать, ему сразу становилось лучше.
Когда снимался фильм "Иван Васильевич меняет профессию", киношники попросили врачей выдать им для съёмок усмирительную рубашку. Парадокс, но на Каначиковой даче подобных рубашек никогда не было. Смирительные рубашки были запрещены с первого дня работы больницы.

Правда, отметим, при Буцке в самых исключительных случаях применялся такой способ снятия агрессии как влажное обёртывание. Насколько я понял, суть заключается в следующем. Буйного пациента обматывают тёплыми и влажными простынями. Он лежит и не может пошевелиться минут 15-20, после больного разворачивают и обливают холодной водой. В этом случае агрессия уходит. Метод разработал немецкий физиотерапевт и католический священник Себастьян Кнейп.

При Буцке руководство больницей осуществлялось Врачебным Советом во главе с главным врачом. По словам нашего экскурсовода, традицию врачи стараются соблюдать до сих пор. И посему вовсе неудивительно, что вся московская богема, если случался кризис, во все времена старалась лечиться именно здесь.
Про Каначикову дачу упоминал в своих песнях Высоцкий. Поэт бывал здесь неоднократно. Лолита, после выписки, пригласила лечившую её доктора в качестве второй ведущей в свою телевизионную программу. Здесь же в качестве доктора какое-то время проработал известный мозговед Андрей Бильжо.

Впрочем, не будем забегать вперёд. Вернёмся в начало 20-ого века. После Буцке на место директора клиники пришёл П.П.Кащенко. Пётр Петрович руководил больницей всего 2 года. Но как социалист по убеждениям в первую очередь он обратил внимание на бедственное положение персонала.

Будучи в музее, я посмотрел больничное меню 1894 и 1910 гг. Описанные яства в наши дни не уступают дорогому ресторану. Больные жили как в хорошей гостинице, пользовались библиотекой, играли на музыкальных инструментах и на бильярде, а в комнатах у них стояла изящная дорогая мебель.

Но! Тут был один фокус. Всех подряд сюда не брали. За лечение больной отдавал в месяц 25 рублей. За кого-то платил город, но подобное случалось редко. Положить или нет — решал чиновник МВД, который часто не имел медицинского образования, ибо являлся полицейским. (Систему здравоохранения отделили от МВД в 1916 году.)

На трёх пациентов приходился один сотрудник медперсонала (теперь соотношение 50 человек на одну медсестру), но в любом случае не сотрудников не было. Если врачи являлись специалистами высшей категории, то в няньки и в сиделки набирали людей из деревни, которые вместе со своей семьёй жили при больнице, работали по 15 часов за нищенскую зарплату, и при этом часто не понимали, как нужно обращаться с больными.
Кащенко для своих сотрудников добился улучшения условий проживания и прибавки жалования. На территории больницы для детей сотрудников в 1904 г. была открыта школа.

Далее больницу возглавил Пётр Борисович Ганушкин. Если сердце, желудок, кости и кожа врачами хорошо изучены, то человеческий мозг является загадкой до сих пор. Как понять, где особенности характера, а где начинается душевное заболевание? Учёные, изучая мозг, продолжают делать всё новые и новые открытия.
Ганушкин именно здесь разработал и обосновал такое понятие как пограничная психопатия. В последующем именно по его инициативе в советской России была создана система психоневрологических диспансеров.

Насколько я понимаю, здоровый человек вот так сразу с ума не сойдёт. Перед этим у него будет некий пограничный период, который поддаётся лечению. А вот если человек сходит с ума, в нормальное состояние он уже не вернётся. В последующем своё здоровье он будет вынужден контролировать, периодически применяя лекарства.

Подбор препарата — величайшее искусство, ибо на двух человек одна и та же таблетка может действовать совершенно по разному. Соответственно, при лечении пограничных неврозов врач должен обладать огромным опытом, интуицией и знаниями.
После начала Первой Мировой войны работы у психиатров прибавилось.

Многие врачи отправились на фронт. В свою очередь, больница заполнилась больными под завязку. В 1917 году здесь был создан некий революционный комитет, после чего главный врач вынужден был уйти. После 1917 г. женщин и мужчин отдельно друг от друга уже не держали. В годы Гражданской войны денег, провизии, медикаментов, как и самих врачей катастрофически не хватало. Оставшиеся психиатры были собраны возле буйных, тогда как тихие жили рядом с сотрудниками, вместе с ними выращивая фрукты и овощи. Этим и спаслись.

После 1920 г. в больнице появились первые женщины врачи. До этого женщин в психиатрические больницы не брали — считалось, что это опасно. В музее можно увидеть фотографии того времени, медицинские выписки, истории болезни. Любопытен халат санитарки. В левом верхнем углу имеется маленький карман, где постоянно находился..... свисток.

Многие препараты и методы борьбы с душевным расстройством были найдены в некотором роде случайно. Вплоть до начала 50-х годов пациентов лечили методом заражения малярией. Человек заболевал и лежал в постели с высокой температурой. Но, когда он выздоравливал, душевная болезнь отступала (в 20-ые годы был всплеск сифилиса, который, вместе с гонореей, лечили подобным методом).

Интересно, что инфекционно-лихорадочный способ лечения в конце 19-ого века в Одессе разработал российский психиатр А.С.Розенблюм, который за превышение полномочий был отправлен в Сибирь... А ещё через 50 лет западные психиатры получили за этот метод борьбы с шизофренией Нобелевскую премию.

В старом советском фильме "Противостояние" есть сцена, где фашисты в концлагере лечат нашего предателя от заикания током. Подобный способ известен с 5-ого века. Вот только электричества тогда не было. Византийцы использовали скатов. К 40-ым годам в Германии электросудорожная терапия являлся вполне обычным методом лечения. Наши специалисты познакомились с ним во время войны. В здешнем музее можно видеть специальный прибор, собранный на базе телефона, который советские психиатры применяли на фронте.

Кстати, считается, что от электросудорожной терапии побочных эффектов гораздо меньше, нежели от лекарств. Подобный метод применяется в медицине до сих пор.
Участники боевых действий находятся в первой группе риска. В годы войны многие сотрудники больницы ушли на фронт. В настоящем об этом не любят писать, но работы во время ВОВ у психиатров было как никогда. Врачи прямо в окопах оказали помощь больным, одновременно выявляя и тех, кто под таковых косил. Многие сотрудники больницы во время ВОВ погибли.

И если потенциал душевно больных солдат во время войны был направлен в сторону противника, то куда хуже им стало после, когда война окончилась. Всем миром советский народ преодолел и эту трудность!
Давным-давно известно, что у врачей крайне неразборчивый почерк. В 60-х был разработан специальный прибор, который экономил время. Доктор надиктовывал историю болезни, тогда как машинистки потом всё это красиво записывали. Жаль, но в медицине устройство не прижилось, возможно, из-за своей громоздкости. В музее подобный раритетный аппарат представлен.

В любом случае 60-70-ые годы прошлого века самое лучшее время для советской, а возможно и для российской медицины. Тогда в нашей стране была зафиксирована наиболее высокая продолжительность жизни.

Развивалась медицина, учёные находили всё новые и новые лекарства.

Да что ты, Зин.
Ну брось ты, Зин.
Давай, коли аминазин.

Аминазин — страшилка психиатрии, а разработан он был почти случайно. Аминазин расслабляет мышцы, превращая человека в амёбу. Однако после его применения у больных стали возникать тяжелейшие побочные эффекты. Уменьшили дозу и всё встало в норму.

И тут опять-таки хочется пояснить — душевные болезни, как и простуда, не имеют единого способа лечения. Каждый человек индивидуален, соответственно, к каждому должно быть применено особое лечение.

Теперь хочется сказать пару слов про музей. Он расположен в одном из старых корпусов. Здесь можно посмотреть чёрно-белые фотографии больницы, медицинские выписки, а также изделия пациентов.

В прежние годы душевнобольные были загружены работой. В настоящем всё стало гораздо сложней.
Зато очень порадовало, что бывшего московского Голову в больнице им. Алексеева помнят и память о нём чтут. Николаю Александровичу музее посвящено большое количество материалов. Когда Алексеев умер, на его лице была сделана маска, которая хранится теперь в здешнем музее.

И всё же, прийти посмотреть музей — это одно, тогда как постоянно общаться с нездоровыми людьми — это совсем другое.
Опытный психиатр своих пациентов видит за версту. Нездоровая психика создаёт нездоровые образы в искусстве, которые могут быть, как забавными, так и гадкими, и примеров тому великое множество.

В советское время наших психиатров западные коллеги часто обвиняли в том, что они под надуманными предлогами прячут в своих лечебницах диссидентов, как в тюрьме. Забавно, но когда оных стали отправлять на запад, западные психиатры стали слать в Союз письма, с просьбой выслать им историю болезни того или иного диссидента.

В 70-ые годы психиатры научились распознавать своих возможных пациентов по их творчеству, по почерку и по стилю изложения речи. В начале 80-х прошлого века врачи Кащенки разбирали предложенные им картины, по которым определяли наклонности и характер человека. Одной из таковых был поставлен диагноз — автор шизофреиник. После был жуткий скандал, который устроили англичане.
Дело в том, что картину нарисовал известный французский коммунист, а советские психиатры, не зная об этом, поставили ему диагноз. Но это врачи. Простые люди подобным опытом и знаниями не обладают.

Мой же совет, если вы идёте по улице, а на встречу попадается собака, у которой льётся пена изо рта — нужно избежать контакта. Если машина на трассе движется не по правилам, в этом случае желательно её пропустить — пусть проедет, неизвестно кто там сидит за рулём. На московских дорогах иногда приходится видеть проявление жуткой агрессии.
Ну и как тут не обойти вниманием интернет! Если на дороге существуют свои правила, в жизни свои, то и в интернете тоже есть свои негласные правила. Одно из таковых — если читатель с автором в чём-то не согласен, 3-4 коммента вполне достаточно дабы выразить свою позицию. Пусть чей-то коммент будет и нелицеприятный. Что поделать, сколько людей, столько и мнений. Читатель написал — автор ответил: вопрос — ответ, вопрос — ответ, вопрос — ответ.

Но! Если так называемый читатель остановиться не может, и из пустого в порожнее пишет, пишет и пишет, желая повесить свой коммент последним — в этом случае автору стоит призадуматься. Мой же совет — с дураками не связывайтесь. Упрямство, как говорил Жеглов, первый признак глупости, а сама глупость может являться пограничной стадией какого-либо заболевания.

Если вам написал коммент аноним — в этом случае вообще не нужно обращать внимания. Ну а если под материалом пишет, пишет и пишет кто-то из авторов — посмотрите, что, как и где он излагает.... Поразмыслив, вы сумеете понять, стоит ли вступать в дискуссию.

Приведу пример из жизни. Будучи студентом, я проходил практику в Управлении механизации, где имелось великое множество строительной техники, и за каждой машиной был прикреплён свой водитель. За баранкой автокрана сидел мужчина предпенсионного возраста, который постоянно донимал главного инженера и начальника своими рацпредложениями по улучшению технических характеристик автокрана.

Мужик был немного чудной, но работал давно и нареканий к нему не было. Одним словом, к чудику все давным-давно привыкли, и начальство отмахивалось от его рацпредложений, словно от надоевшей мухи.
К власти тогда только-только пришёл М.Горбачёв, объявивший Перестройку. Советский строй ещё был крепок, как ствол 70-летнего дерева, но какие-то разговоры и критика уже имели место быть.

Водитель автокрана посчитал, что местное начальство не даёт ход его гениальным изобретениям, и посему решил идти в Министерство автотранспорта. Там он каким-то образом попал на приём чуть ли не к министру, где и развернул свои чертежи.... Министр посмотрел, увидел весь этот бред, и записал координаты УМ, откуда пришёл ходок.

На следующий день из министерства поступил приказ: отстранить водителя от управления транспортным средством, провести психиатрическую экспертизу. Чудика каким-то хитрым способом заманили в больницу, где врачи поставили диагноз — шизофрения.
Вот так! А человек работал, грузы поднимал, опускал и по Москве на своём автокране катался. Ещё год и он вполне спокойно мог бы на пенсию уйти. Нужно было сидеть тихо, но подобные персонажи этого не понимают.

А вот задача психиатра как раз и состоит в том, чтобы как можно быстрее выявить неадекватного человека, и в ход тут могут идти совершенно разные приёмы. Если методы следователя многократно описаны в литературе, то психиатры своих секретов раскрывать не спешат.

Помню, когда меня и моих сверстников призывали в армию, все ребята как один отмечали неадекватного психиатра Колю из Первомайского военкомата. Коля мог достать из тумбочки кирпич, тихо и спокойно положить его на стол, после мог изобразить, что вот-вот кинет его в призывника, либо отмочить ещё какой-то прикол. Все только и рассказывали друг другу о том, как прошёл осмотр у психиатра.

Для чего психиатр лепил эти горбухи? Теперь по прошествии 30 лет мне понятно, что врач пытался вызвать стресс у заходивших к нему в кабинет, дабы в армию вместе с нами не попал нездоровый человек — неадекватность лучше всего проявляется при стрессах.
Позже, в воинской части нам несколько раз зачитывали сводки, как где-то на просторах большой и огромной Родины кто-то кого-то в карауле расстрелял. Позже убийцу начинали проверять психиатры и находили шизофрению. Получается человек-то в армию был призван, но заболевания-то у него никто не выявил?!

Вот и выходит, что психиатр Коля прикидывался чудиком, но делал он это не ради себя. Врач стоял на страже государственных интересов, дабы оружие в руки не получил неадекватный человек.

И здесь напрашивается эпилог. В чём основная идея статьи? Зачем автор тратил время и всё это тут в подробностях расписал? Идея очень проста. Если в советское время существовало принудительное лечение, то в наше счастливое сегодня принудиловка запрещена — хочу лечусь, а хочу нет. Соответственно, свою агрессию либо тихую дурь нездоровый человек так или иначе время от времени выплёскивает на окружающих.

Друзья, если вы на дороге, в жизни, либо просто в инете наблюдаете неадекватного человека, или просто сомневаетесь в его адекватности — постарайтесь держаться от него подальше. В этом случае должно действовать правило — соблюдай дистанцию!

«Однажды он ударил меня так, что сломал скулу»

Все началось, когда мне было 17. Я влюбилась - как выяснилось намного позже, в манипулятора и социопата. Наши токсичные, как сейчас модно говорить, отношения продолжались девять лет. За эти годы я сделала два аборта, мы пытались расстаться бессчетное количество раз - причиной были его измены, загулы, даже побои. Однажды он ударил меня так , что сломал скулу. Я ушла, но вернулась - не знаю, почему.

Так и жили. Я подспудно понимала, что это нездорово и не здОрово, и в какой-то момент решилась обратиться к психологу.

Это был мой первый опыт, на прием я шла в полной уверенности, что мне помогут.

Но на приеме эта дама (не могу назвать ее врачом), узнав, что я работаю в секс-шопе , моментально перешла на «ты», затем посоветовала сменить работу, «проехалась» по моей маме и в качестве вишенки на торте заявила, что мужчины таких, как я, хотят только «трахнуть и выкинуть».

«Я решила, что всему виной моя лень, глупость и никчемность»

Ходить к психологам я больше не пыталась. Я просто сбежала - в другой город, в Киев. Полтора года мне было очень хорошо - каждое пробуждение приносило счастье, даже когда за окном революционеры стали захватывать прокуратуру. Потом пришлось вернуться - в Петербург и к своему злому гению. Мы стали вместе жить - уже спокойно, с классическими борщами и кино по выходным. Я была фрилансером, на работу мне было не нужно. К друзьям тоже - за время «эмиграции» круг общения сузился с размеров экватора до трех человек, которые обзавелись семьями. Земля потихоньку уходила из-под ног, а я этого почти не замечала - не расстроилась от того, что в феврале этого года он наконец-то ушел, мы расстались. И не обрадовалась. Кажется, я вообще перестала испытывать эмоции.

Мой среднестатистический день стал проходить в постели. Я просыпалась, включала телевизор и заказывала еду на дом. Не потому, что хотела есть - голода я не испытывала. Просто запихивала в себя все (вдвое больше, чем обычно) под мелькающие на экране картинки - смысл их до меня не доходил, вкус еды - тоже. По дому летали перекати-поле из пыли - мне было плевать. Меня будто придавило бетонной плитой, я физически не могла встать - ну, разве что в туалет, и только в том случае, когда совсем припекало.

Время от времени друзья все-таки вытаскивали меня на какие-то вечеринки, концерты - я соглашалась и шла, но никакого эффекта не было. Ничего не радовало, хотя раньше мне нравилась и музыка, и компании.

Конечно, я пыталась найти причину, и, как мне казалось, нашла: решила, что всему виной моя лень, слабоволие, глупость, бесполезность и далее по списку. Вот она - ловушка, ловко поставленная депрессией. Ты убеждаешь себя в собственной никчемности, от чего теряешь последние остатки воли к жизни. Слезать с дивана больше нет никакого смысла.

К концу лета мне стали отказывать память и внимание: я не могла сосредоточиться даже на мытье одной тарелки. Я не испугалась - это ведь тоже эмоция, а их у меня уже не было. Зато испугалась подруга - увидев, как я живу, она не стала рассказывать , что мне нужно «собраться и пойти погулять» и давать другие «полезные» советы. Она тоже прошла курс антидепрессантов, поэтому просто отправила меня к психиатру.

«Мне было стыдно: молодая здоровая девица превратилась в овощ»

В психоневрологическом первый же вопрос от врача ввел в ступор. «Что вас вообще волнует»? Да ничего! Было очень стыдно описывать свое состояние - молодая здоровая девица превратилась в овощ. А потом мы заговорили про Киев, про мужчину моего проклятого - и меня прорвало. Я полтора часа говорила о привычных вещах, захлебываясь слезами. В конце беседы доктор произнес: «Ну что я вам могу сказать?» «Иди на работу и не имей людям мозги», - мысленно продолжила за него я. И оказалась неправа. Меня направили в дневной стационар в психиатрической больнице имени Скворцова-Степанова с диагнозом «расстройство адаптации».

Два месяца я ездила туда как на работу: электросон, антидепрессанты, разные виды психотерапии. Эффект появился сразу, но не от лечения: нахождение среди настоящих сумасшедших взбодрило, конечно. Незабываемое ощущение, когда сидишь в очереди на флюорографию среди товарищей в смирительных рубашках, а потом на обходе слушаешь рассказы типа «сегодня все хорошо, голоса исчезли».

«На арт-терапии я поняла, что не просто нуждаюсь в опоре. Я могу эту опору и придушить»

Через пару недель началось действие терапии. Поразила телесно-ориентированная: удивительно, как выполнение, на первый взгляд, идиотских заданий вроде «представьте, что вы зернышко» или «изобразите собачку» может открыть глаза на собственные модели поведения. Я вот поняла, что с большим трудом стала идти на контакт, а от решения проблем просто прячусь «в домике». На арт-терапии попросили слепить себя в виде растения - я слепила вьюнок, и тут выяснилось, что я не просто нуждаюсь в постоянной поддержке и опоре, но могу эту опору и придушить - хорошая версия, многое объясняет на самом деле.

Были и индивидуальные сеансы с психотерапевтом. Спасибо этой волшебной женщине: начав прорабатывать мои страдания на тему вынужденного переезда и девятилетней любовной эпопеи, она в итоге раскопала огромное количество вещей, которые мешали мне жить всегда. Благодаря ей я научилась говорить «нет», не строить иллюзий, ценить и слушать себя. После занятий больше не хотелось зарываться в одеяло, появилось желание что-то делать. Бетонная плита исчезла. Я поняла, что вот уже два года не просыпалась не то что в хорошем, а в нормальном настроении, без ненависти к себе! И вдруг стала улыбаться внутри и снаружи. Однажды прохожий даже сказал: «Девушка, вы такая счастливая, оставайтесь такой всегда». А ведь ничего особенного не случилось, я просто стала снова собой.

16:00, 02.11.2017

В отношении общества к психическим заболеванием есть две крайности. Первая — маргинализация. Мол, опасные, страшные психи. Вторая — романтизация. Мол, я такой тонкий романтик с биполярочкой. И то, и другое далеко от реальности. Психические болезни — это в первую очередь болезни, от которых нужно лечить. Чем раньше, тем лучше. И лучше один раз полежать в психиатрической больнице, чем отравлять всю свою жизнь безумием.

«Луна» поговорила с людьми, которые однажды оказались в психиатрической больнице и провели там некоторое время. Они поделились опытом и рассказали свои впечатления об условиях, лечебном процессе, интересных соседях. Соседи здесь, действительно, часто попадаются интересные. Лечение помогает, но не всегда. А условия, судя по рассказам, из года в год медленно, но верно становятся немного лучше.

Берегите себя и своё психическое здоровье. Наш новый текст — об этом.

Некоторые имена мы изменили.

Джохар:

Меня положили с биполяркой в 2017 году. Атмосфера очень скучная, делать нечего. Хорошо, книжку можно читать.

Соседи в разной степени поехавшие. Один из них перепрятывал мою пони, чтобы не украли. Процесс лечения состоял из подбора грамотной терапии в виде раздаваемых таблеточек.

Помню санитара, который заставлял убираться каждый день одного и того же деда. 70% его усилий, затрачиваемых на уборку, состояло из потакания собственным нервным тикам. Реально: для, того чтобы сделать шаг, он оборачивался головой, всовывал-высовывал язык, пожимал плечами и раскачивался из стороны в сторону. После короткого диалога с санитаром выяснилось, что дед убирается из большой любви санитара к творчеству Дэвида Линча.

Валентина:

Это было в прошлом году. Началось всё с того, что психиатр из ПНД сообщила мне, что всё, что она может для меня сделать, - это вызвать санитаров и направить меня в психбольницу прямо на месте, а я была не в том состоянии, чтобы отказываться. На месте мне разрешили сделать один звонок, после чего забрали все вещи, выдали пижамку, вкатили феназепам, и следующие три дня я не помню.

Первое воспоминание - как я стою возле туалета и рыдаю, не решаясь туда войти, потому что все двери открыты, уединиться невозможно, а возле одного из унитазов стоит голая женщина и жуёт хлебушек. Её шпыняли за это, потому что она у всех просила хлеб и крошила его на пол. Медсестра уговаривает меня либо решиться пойти уже в туалет, либо пойти плакать в палату.

Курящим было тяжело - сигареты выдавались за общественно-полезные работы типа мытья пола, работы в столовой и всякого такого.

У меня украли книгу! Причём выбрали сборник эстонских новелл, которые, по признанию глубоко интересующегося, не читает вообще никто (глубоко депрессивные истории о деревенских жителях эстонских болот). Так выяснилась настоящая целевая аудитория!

Посетители могли приходить два раза в неделю и приносить вкусную еду (из списка разрешённой). Однажды мне принесли несколько кусков мяса и термос кофе (вообще запрещённого, но, видимо, не слишком строго), и мне удалось протащить их одной женщине, которую никто не навещал, и поэтому её не пускали в зал свиданий. Она заплакала и сказала, что уже два года не видела жареного мяса. Она же рассказала историю своей жизни в другой психбольнице, по которой было ясно, что мне повезло невероятно.

На самом деле, действительно повезло. Я восхищаюсь терпением медсёстр, которые в целом вели себя по отношению к пациентам достаточно корректно. На территории больницы есть поликлиника, в которой всем пациентам проводили кучу разных обследований и анализов (ура, у меня нет ВИЧ и чего-то ещё). В конце концов, мне расхотелось бросаться с двадцать пятого этажа и захотелось жить.

Евгения:

Моё лечение от большого депрессивного расстройства началось в конце прошлого года. Расстроились отношения с супругом, кинул один из лучших друзей, перенесла операцию, все вокруг умирали. Всё было весьма погано, и когда я уговорила специалистку в одном психиатрическом центре Москвы меня принять — конец года, бешеные очереди, мест не было, я просто позвонила из фудкорта и орала в трубку, захлебываясь слезами, что вот скоро новый год, время, когда количество суицидов растет и что я что-то с собой точно сделаю.

Я думала, что всё будет так: мы сейчас поболтаем, я поплачу на кушетке, мне выпишут таблеточки и я где-то раз в две-три недели буду за 3500 ездить к ней на беседу, и все будет хорошо. Не тут-то было.

Выслушав меня, мне задали массу общих вопросов про мое состояние, а потом весьма озадаченно удалились в соседний кабинет, откуда психиатр вышла с направлением в кризисный центр при 20 ГКБ имени Ерамишанцева. Про КЦ я читала до этого на «Медузе», и, конечно, не думала, что когда-либо там окажусь как пациентка.

На следующее утро я отправилась туда в какой-то рваной кофте, не причесавшись, не накрасившись, зареванная полностью. Улыбчивая доктор меня встретила, поговорила со мной и предложила госпитализацию.

Оказавшись в больнице, я сразу обратила внимание на гнетущую обстановку. Мою кровать подписали, у окон не было ручек — ручки были только у санитарок, и окна открывались только во время проветриваний по запросу. Я еще думала, какая злая ирония, что психиатрическое отделение находится на самом высоком этаже больницы.

На окнах в туалете стояли решетки. Уборные — без защелок. Душевая — тоже. Пока мы с молодым человеком ждали, пока меня оформят, периодически из разных углов отделения доносилась мелодия Don’t worry be happy — это оповещение о том, что кому-то из пациентов нужна помощь медсестры — ну, капельница закончилась, например, или еще что-то.

Меня положили в одну палату с юной девушкой, вокруг нее хлопотали родители. Когда они ушли, мы разговорились, познакомились поближе и рассказали друг другу свои истории. У девочки с собой покончил ее молодой человек, и, конечно, она винила во всем себя.

Об этой истории написало одно мерзкое издание. Помимо переживаний, связанных со смертью любимого, началась травля. Девушка пыталась покончить с собой, ее откачали, на некоторое время отправили в психбольницу, но ей там не становилось лучше, и было принято решение направить ее в КЦ.

Поначалу девочка часто плакала у меня на плече, мы сидели обнявшись, она рассказывала много приятных и веселых историй про своего погибшего парня и неизбежно срывалась в истерику, я бежала за медицинской помощью, чтобы девочке дали лекарство или микстуру.

В КЦ разрешали брать с собой все, что угодно — книгу, ноутбук, телефон, хоть мольберт. Я взяла пару книг, скачала на мобильник Твин Пикс, взяла с собой инструменты для рисования.

Но ничего не получалось делать: атмосфера в больнице и лекарства очень утомляют, ты постоянно хочешь спать или валяться. У меня не было сил даже тупить в социальные сети или листать дурацкие мемы, я моментально вырубалась.

Три недели в больнице не прошли даром. Я ушла посвежевшей, чуть более радостной, и я была счастлива выписаться из этой гнетущей атмосферы и свободно жить. Где-то через две недели я уволилась с работы и уехала в Петербург, оттуда уехала в свой родной город, так как поняла, что все же очень устала. Лечение я стала продолжать уже у себя.

Некоторое время назад я снова стала пациенткой психбольницы. Ушла я туда со скандалом: у моей матери достаточно стигматизированное отношение к психическим заболеваниям, на этой почве мы сильно поругались.

Мать обвиняла меня в том, что я бросаю коллег, ложась на больничный, что я подвожу всех, не хочу работать, и что я вообще уже почти год лечусь и нет результата — как будто я этом виновата я. В психбольнице было хорошо, правда, я провела там в этот раз всего несколько дней: меня угнетало, что я здесь, а моя мать на меня злится, что я валяюсь в палате одна под капельницей, а мои коллеги вкалывают — я не могла избавиться от чувства вины и где-то на четвертый день своего пребывания там я выписалась.

Лежала я вполне себе комфортно: мне подобрали идеальное меню с учетом моих аллергий, в моей палате больше никого не было, в отделении были всякие прикольные ништяки типа сенсорной комнаты — можно было рисовать всякое разное на песке, смотреть на голографические изображения, ходить по каким-то плиточкам с разной текстурой и валяться в больших таких креслах-мешках.

Более того, в отделении живет настоящий попугайчик-корелла, он весело чирикает, и когда по утрам медсестра совершает обход с тонометром и градусником, птиц летит за ней, поднимая всем настроение. Я жалею, что прервала лечение, и надеюсь в обозримом будущем его завершить.

Сейчас я продолжаю амбулаторное лечение, меня пугает иногда, что оно может растянуться на годы. Но лучше уж пить таблетки, чем умирать.

Ольга:

Я легла в больницу осенью пятнадцатого года. У меня были тревожные состояния, суицидальные мысли, апатия и черт знает что еще. В какой-то момент моя семья заволновалась и погнала меня к психиатру.

Со мной провели ряд стандартных тестов, решили, что все печально и надо класть, потому что это будет самым эффективным решением. Я расстроилась по этому поводу, потому что мне не хотелось жить вне дома, но сама больница ужаса у меня не вызывала.

При приеме со мной поговорила заведующая отделением, взяла честное пионерское, что я не пойду самоубиваться. Сразу назначили таблетки, кроме этого я в первый вечер умудрилась подхватить ротавирус, поэтому всю ночь меня рвало.

Потом на фоне этого случилась истерика, которую, возможно, начали снимать транквилизаторами, а может мне их дали еще до. Короче, сочетание транквилизаторов и ротавируса — оно такое себе.

Первые три или пять дней я ощутила, что значит почти физическая невозможность бодрствовать: на обед меня поднимали всей палатой, как я ничего не разливала в столовой, я до сих пор не поняла. По отзывам очевидцев — выглядело это стремно.

Когда приходил молодой человек — я просто очень удовлетворенно выходила поспать к нему на плече в коридор.

Нет, я пыталась поговорить, но выходило у меня недолго. Сутки делились на: «Ура, я нормально посплю!» и «Опять мне будут мешать спать!». А потом я отошла и стала вливаться.

Я попала в достаточно беззубую версию психбольницы, там не было никого, кто был похож на карикатурного психа: не было буйного отделения, никого с бредом. Условия тоже мягкие: посещения каждый день, после первой недели можно было уходить гулять (доехать до Невского, выпить кофе и вернуться проблемы не составляло), так что пара моих соседок как-то умудрились даже употребить алкоголь.

Самый главный квест психбольницы — это узнать, что с тобой конкретно не так. Пациентам по максимуму не говорят диагнозы, поэтому я и многие окружающие цеплялись за любой огрызок информации.

Нам говорили названия таблеток, поэтому при каждой смене назначения человек начинал неистово гуглить, как работает то, что ему назначили и ОТ ЧЕГО ОНО? Иногда удавалось услышать что-нибудь про товарища возле кабинета врача, когда приходил чей- то родственник, например.

Насчет таблеток. С таблетками все весело, потому что, насколько я знаю, система такая: диагностировать заболевание точно — это дорого, поэтому ставят что-то вроде приблизительного диагноза, опираясь на не очень большое количество анализов и то, что говорит сам человек, а потом просто перебирают таблетки, пытаясь понять, какие помогают.

В итоге человек получает набор таблеток, с которыми можно жить. В связи с этим мне однажды повезло: очередная комбинация таблеток вызывала у меня неконтролируемый тонус мышц (это вот то, что я чувствовала, а не термин, если что).

Как это выглядело: я сижу, разговариваю, чувствую, что с мимикой что-то не то. Подхожу к сестре, говорю: «Видите эту ухмылочку? А я ничего не делаю, чтобы она появилась».

Сестра сказала, что все ок, и пошла накапывать мне капель Морозова. Потом я заметила, что у меня осанка как у балерины. «Всегда мечтала, — говорю я сестре, — о хорошей осанке. Но по-моему тут что-то не то.» Медсестра сказала, чтобы я шла в палату. Идти в палату оказалось еще веселее, потому что спину начало неестественно отгибать назад, а бонусом начало косить челюсть. Вниз и вбок. Все пациенты впечатлились тем, что сестры пытаются отпоить травяными каплями человека, которого медленно, но верно складывает пополам через спину.

Я бы посмеялась над комичностью ситуации, но мне было не до того- челюсть выгнулась настолько, что начала ощутимо болеть. Я пыталась рукой поставить ее на место, чтобы дать мышцам отдохнуть, но сильно это не помогало. В итоге дежурный врач вызвал меня к себе, меня отвели и посадили перед ним.

— Раньше такое было?

— Волновалась сегодня?

— А сейчас волнуешься?

— Ну, да, немного. У меня челюсть рвется наружу и спина настолько выгнулась, что мне сложно смотреть прямо. Только вверх. — сказала бы я, но у меня была челюсть, мне было сложно разговаривать, поэтому я попыталась дать понять врачу то же самое своим видом.

— В общем, барышня, сейчас мы вам сделаем укол.

— Если он не подействует, мы вас повезем в другую больницу.

— Там уже не будут никаких посетителей и вообще все будет строже.

В итоге мне вкололи фенозепам, и меня попустило. Зачем было пугать меня другой больницей и где эта больница — я не в курсе.

Уже позже мне дали больше галоперидола, чем надо. Это сложно описать, это нужно чувствовать. Представьте, что ваш мозг тошнит. Представили? Вот, а я еще научную литературу про сербов пошла читать. По внутренним ощущениям мозг все время тормозит, но при этом хочет что-то делать. И жить мне пришлось с этим три дня, потому что назначили мне это дело в пятницу, и врач упер на выходные. Все было очень сложно.

В целом не могу сказать, что я лежала в плохом заведении. Сестры по большей части были адекватные, врачи были обычными российскими задерганными врачами, на которых тогда еще свалилась дополнительная нагрузка. Некоторые таблетки я до сих пор пью, конкретно карбамазепин, и с некоторыми соседками оттуда я до сих пор общаюсь.

Анна:

Я лежала несколько раз. Сначала в отделении пограничных состояний с анорексией и булимией, потом с тем же в психиатрии в женском отделении. Потом лежала в психиатрии опять же с биполярным расстройством, потом с расстройством личности и самоповреждениями в анамнезе.

Первый раз лежать было довольно интересно и пугающе. Люди, которые говорят не понятно с кем, женщина, прыгнувшая с третьего этажа.

Спасло то, что встретила там свою знакомую, и с ней уже было веселее. Тогда я первый раз ударила женщину на много лет старше меня. Была ночь, она начала бить меня полотенцем и называть дитём дьявола. Пришлось ударить. Медсёстры, кстати были не против. Её ещё привязали потом. Но я тогда уже спала под снотворным.

Ещё спасала музыка. Сидеть в курилке и петь песни, рассказывать истории — всё это помогало отвлечься от больничных стен и таблеток, что вызывали тошноту.

За сигареты приходилось работать и помогать санитаркам — мыть туалеты, палаты, перестилать грязные кровати.

Порой было грустно, от того, что молодые девушки, лежавшие там с глубокими переживаниями — не могли выйти из всего этого и просто еще больше сходили с ума.

Таблетки эти все — зло в чистом виде. Теряешь себя окончательно, на всё становится побоку, и от этого только хуже. Ибо себя не узнаешь. И жить не хочется. И делать ничего не хочется.

В итоге — не сказала бы, что всё как рукой сняло. До сих пор маниакальная привязанность к некоторым вещам. Ну и самоповреждения.

Хотя уже стало немного лучше, потому что стало всё равно на окружающих и проблемы. Сейчас проще ко всему отношусь. Нет времени особо на переживания.

Анатолий:

Лежал в учреждении с желтыми стенами три недели 9 лет тому назад. Ложился по своему желанию. Был в состоянии овоща под препаратами, но помню, что особенно никто там не выделялся, кроме двоих — один был натуральной обезьяной, орал, кричал, чесался.

А другая, из соседнего женского отделения, была совсем не от мира сего и что-то у всех часто спрашивала, но было не разобрать, что именно. Отделение было платным, но еда там была самая отвратительная в моей жизни. Это я запомнил хорошо. Ну и вспоминаю, как все врачи ходили с руками в карманах халатов. Там они держали ручки от дверей в отделение — просто так выйти оттуда было нельзя.

Лечился от ОКР, но в итоге оказалось, что диагноз совсем другой. Но это уже сильно позднее и в частной клинике. Тогда стало лучше, ремиссия длилась до 2012 года.

Елена:

Это был 2004 год, Волгоград. Когда я туда попала первый раз в 8 классе, психиатр была настолько некомпетентна, что решила самовольно, что меня дома бьют, и решила «взять на понт» моего опекуна, сказав ей, что я об этом рассказала (и об этом я узнала только после выписки). Из-за этого после моей выписки дома меня начали презирать, что я наврала и оклеветала свою тетю, началось постоянное ежедневное тыкание носом в это и психологическая травля, которая довела меня до второго срыва и госпитализации.

Во время самого пребывания мне очень нравилась одна санитарка, которая сидела у дверей нашей шестой палаты и следила за нами, чтобы никто не вышел. Я сидела у порога, мы с ней общались и разгадывали сканворды. Через неделю пребывания только благодаря ей я и начала говорить, ибо сама доктор мне казалась агрессивной и неадекватной.

Есть стала только, чтобы не делали капельницы, делали грубо и больно — привязывали к кровати, все руки были в синяках, иголкой тыкали несколько пока попадут в вену (в месте уколов тоже были жуткие синяки и шишки).

Было интересно проходить всякие тесты, практикующаяся там девушка забирала на них раз в день на час примерно.

Благодаря препаратам, которые давали, можно было легко пролежать целый день и ночь почти без движений и глядя в потолок, пока не было той санитарки. Рядом лежала привязанная постоянно девушка лет 20, в комнате был постоянный запах мочи, ибо она писалась, и никто не менял ей белье целый день. Да и матрас, наверное, не дал бы уйти этому запаху.

После шестой палаты можно было выходить днём «гулять» на балкон размером примерно 3х3 человек по 10, после ужина до отбоя в комнате отдыха включался телевизор, каналы переключать было нельзя, и приходилось смотреть только русские сериалы про березы и поля.

Да, и при поступлении меня загнали в темный душ под холодную воду, заставили мыть голову хозяйственным мылом. Учитывая, что я еле могла стоять — меня постоянно тошнило и темнело в глазах. Из-за этого мои длинные и кудрявые волосы жутко спутались, да и не было расчески. И их просто взяли и огромными ножницами мне обкромсали. На этом, пожалуй, все.

Александр Пелевин

В оформлении текста использованы кадры из фильма «Пролетая над гнездом кукушки»

На обложке — эпизод из фильма «Планета Ка-Пэкс»

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter .

***
Психушка.
Половина десятого вечера.
Меня только что привезли.
Вкололи два укола аминазина плюс таблетка феназепама.
Но спать боюсь.
Двери в палаты не предусмотрены.
Пытаюсь скотчем прилепить к потолку крестик из бисера.
Брат только что дал. Снял с лобового стекла своей Тойоты.
--Его вместе с машиной батюшка освящал. И вот еще брелок с ключей. Мне с Иерусалима привезли, его ко гробу Господнему прикладывали. Все будет хорошо.

***
--Ир, Ир..Ты сегодня ночью будешь моя. Нам будет здесь хорошо. Я никогда больше не обижу тебя. Ведь ты меня любишь, любишь, любишь.
--Я не хочу умирать! Я боюсь! У меня слишком много грехов.
--Да. Ты мое творение. Сучка моя, мне плохо здесь без тебя. Я хочу тебя. И ты будешь, будешь, будешь сегодня моей!
--Нет! Я верю в Бога! Я не хочу в ад! Боженька, дай мне шанс! Я брошу пить, курить, блядовать. Буду ходить каждое воскресение в церковь. Я исповедуюсь и причащусь. Я буду молиться. Только не забирай меня сейчас. Я не хочу к Леше. Я его боюсь.

Бегу в церковь.
Скупаю свечи, масло, святую воду, евангелие, псалтырь, иконы.
Голос покойного мужа в голове:
--Уходи оттуда. Ты меня убиваешь. Как больно мне! Как больно мне!
--Я не умру.
--Умрешь. Умрешь. Умрешь. Уже сегодня ночью ты будешь со мной. Сука, ты обещала никогда меня не бросать. А бросила, бросила, бросила! Я ради тебя поджег квартиру с матерью.А ты, тварь, нашла себе нового мужика. Сука! Нихуя. Ты - моя! Ты моя, моя, моя!

Страшно.
Протираю святой водой лицо, грудь, живот.
Рисую себе на лбу и на висках церковным маслом кресты.
Зажигаю свечи.
Во весь голос декламирую Отче наш.
Беру псалтырь, бухаюсь на колени перед только что купленными иконами, читаю, крещусь, бью поклоны.
--Боженька, я не могу сейчас умереть. Мне надо время исправиться, покаяться. Ты такой добрый, милосердный и всепрощающий. Прости меня, грешницу. Ради дочери спаси и сохрани меня!
--Не поможет тебе ничего. Я все-равно буду с тем, кто меня любит. А ты меня любишь, любишь, любишь.
--Нет! Отстань от меня!
--Дура. Дура. Дура. Прекрати это читать.
--Во имя Отца, и Сына, и Святотого Духа! Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй.

Судорожно кидаю вещи в чемодан.
Домой.
К маме. К папе.
Они что-нибудь придумают.
Они обязательно меня спасут.
Я не могу умереть такой грешницей.
Я буду жить в церкви, работать там хоть уборщицей. Мы поедем по монастырям, я окунусь во все святые источники.
Главное - выжить.
--Что это ты придумала? Какие еще монастыри? Какие еще источники? Ты меня второй раз убить хочешь? Сука! Сука! Какая же ты сука!
--Заткнись. Я тебя не слушаю.
--Ир, ну серьезно. Зачем тебе это? Что ты делаешь? Убери иконы, книжку эту и выслушай меня. Это все вранье, что в аду вечные муки. Здесь отлично. Только тебя мне не хватает. Твоего тела, твоих губ. Я соскучился, соскучился, соскучился.
--Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
--Я хочу тебя! Ты мне нужна! Я не могу без тебя! Я не могу без тебя. Не могууу...

Любимый везет меня к родителям.
Перед тем как сесть в машину, рисую на двери маслом крест.
--Тварь! Что ты делаешь? Гадина. Ну ты у меня сегодня поплачешь.

Пять часов в дороге.
Молюсь во весь голос.
Леша то угрожает, то уговаривает.
Когда он додумался вещать через динамики магнитолы, пришлось остановиться и отсоединить их.
Три минуты тишины и снова через вентиляцию в машине:
--Я хотел сначала и тебя, и дочь к себе взять. Но мне разрешили только одного человека. Ты слышишь? Я выбрал тебя. Тебя, тебя, тебя. Потому что ты моя. И ты меня любишь, любишь, любишь. Осталось совсем немного. Скоро мы будем опять вместе!
***
Два часа ночи.
Хожу по коридору больницы, борюсь со сном.
В голове уже куча голосов.
Все знакомые, все мужские.
В моей башке один за другим возникают мужчины, которых я обманывала, унижала, предавала.
И все уговаривают меня заснуть.
--Если ты сейчас уснешь до четырех утра, то умрешь, но мы спасемся. Если же не ляжешь, то завтра ни тебя, ни нас не будет в живых. Ты нам должна.
--Как вы туда попали, в мою голову?
--Шли домой, вставили ключ в дверь квартиры. Вошли и очутились здесь. Сейчас мы в клетке и только ты можешь нас освободить.
--Но я не хочу умирать. Дайте мне хоть один день еще. Попрощаться с дочкой, с родителями.
--Ты все-равно сегодня умрешь. Это уже факт.
--Нет! Не хочу! Боюсь!
--Не тащи нас за собой. Спи, спи, спи.

Голос любимого. Ругается. Злится.
--Олег, а ты там как очутился? Я люблю тебя, я никогда не делала тебе ничего плохого.
--Ты мне изменяла. Ты мне врала. А теперь убиваешь.
--Прости меня, пожалуйста, прости. Я согласна.

Иду в палату.
Ложусь на свою кровать, последний раз читаю Отче наш, прошу у Господа прощения и милости.
И умираю...
Реально чувствую, как душа отделяется от тела. Немного больно.
И голос, опять голос покойного мужа.
--Так, так, так, аккуратненько. Осторожно, моя хорошая.

Ощущение, что душа до половины вышла.
--Ира. Я хочу тебе добра. Делай, что я тебе говорю. Встань, оденься, обуйся, возьми полотенце, кружку и найди любую дверь.

В коридоре психушки всего-то три двери.
Одна в кабинет дежурной медсестры, другая в кабинет врача и основная дверь, закрывающая отделение от холла.
С полотенцем в одной руке, полной кружкой воды в другой подхожу по очереди к каждой двери, стучусь и по пять раз произношу: "Пустите меня, пожалуйста, ради Бога". Естественно, ничего не открывается.
--Дура! Ты все неправильно говоришь. Или слова путаешь, или интонация не такая.
--Я не могу. Я устала. Я хочу лечь.
--Сука тупая. Иди обратно. Сама ничего не можешь. Даже на тот свет подготовленной придти.

Оказывается, после смерти нам всем дают новые тела.
Как в телевизор смотрю.
Вижу себя в очереди.
Каждый мой грех припомнили. В ад. Конечно же, в ад. К Леше.
--Вот так. Я тебе говорил, что ты сегодня пойдешь со мной? Говорил? Говорил? Ты - моя! Теперь навечно моя!

Тетка скулит:
---Ой, горе-то какое..

Медсестра:
---Носилки, несите носилки. Труп приехали забирать.
***
Бегаю по отделению.
Кидаюсь к каждому.
Прошу позвонить домой, сказать родителям, что жива я, жива.
Объясняю, что они сейчас меня оплакивают и готовятся к похоронам.
Что никто за мной не приедет.
Что останусь в дурдоме навсегда.
Леша в голове советует мне поджечь больницу и сбежать.
--Тебе нужно только зажигалку найти. Всего лишь зажигалку.

Меня фиксируют на кровати, ставят капельницу.
--Не позволяй им это делать. Не позволяй. Я умру. Ты понимаешь, что тогда я больше не смогу к тебе придти? Никогда.
***
Семь вечера. Прислушиваюсь. В голове пусто. Соседки по палате говорят, что мама приходила, но меня не разрешили будить.
Выползаю в коридор.
Ощущение, что не меньше трех суток прошло. Оказывается, только одни, и то не полные.
В проходе бродят тетки.
Разные. Десять процентов выглядят нормально, остальные - кошмар.
Мычащие, поющие, с вывалившимися языками, с трясущимися руками, лысые.
Некоторые - детдомовские, которым негде жить.

Вместо туалета три ведра на всех.
Дезинфекция ведер - хлоркой.
Ванны, душа тоже, конечно, нет.
Склизкие тазики для желающих подмыться - там же в туалете.
По понедельникам баня с оплеванными лавками в компании вшивых воняющих ссаньем и гавном бабок.
Все помещения без дверей.
Курящим неимущим выдают по четыре папиросы Примы в день.
Кто проспал - обломался.
За сигарету психи готовы на все.
Моют вместо санитарок полы, подмывают сраные жопы лежачих старух.
Еда невозможная, но ждут ее как манну небесную. Жирные столы с лавками, чавкающие люди с текущими по подбородку слюнями, суп из воды и лука(даже без картошки!), кружки для чая, почему-то воняющие селедкой.
За обычный батон белого хлеба готовы благодарить сто раз.
Кофе и чай запрещены, медсестры сразу отбирают.
Горячей воды нет.

Старуха, лежащая в коридоре, доползла до "туалета".
Босиком по бетону.
Упала и валялась полчаса рядом с ведром гавна, пока сама не очухалась и не поползла обратно.
Вши.
Половина отделения лысые по этой причине.
Головы у них голые и в зеленке от расчесов.

Одна тетка посрала в ведро, сорочкой, что на ней была, жопу вытерла и одела трусы поверх сорочки.
У них даже туалетной бумаги нет!!!
Воровство жуткое.

Слава Богу, мне не пришлось ни разу за неделю воспользоваться этими "удобствами".
С самого начала в моем распоряжении был туалет для персонала, вполне приличный.
Недаром мои родители столько денег вбухали за меня.
В моей палате, кроме меня еще четверо человек.
Нормальная тетка, живущая при больнице.
За еду и крышу помогающая санитаркам убираться в помещениях и мыть по понедельникам в бане немощных старух.

Женщина сорока лет, девственница.
Когда ее привезли, она разделась догола, бегала по отделению и просила мужика.
Потом не верила, что орала дурниной: "Хочу кобеля!"

Еще одна тетенька.
У нее единственный сын двадцати лет прошлым летом утонул.
Она почти год держалась, а с марта месяца начала по ночам на кладбище к нему ездить.
Причем, как и зачем, она сама не знает.
Не помнит ничего.
Ее родственница на могиле ночью нашла и сдала в психушку.

И наконец, "луч света в темном царстве" - моя Танюха.
Девятнадцать лет. Красивая. Третий раз в дурдоме. У нее тоже голоса в голове были, с которыми она полгода проходила.
Боялась рассказать родным и друзьям.
Негр, бомж, подросток и мальчик с обугленным носом.
Она к ним уже привыкла, но однажды ей почудилось, что они заперли ее в комнате и чтобы выйти негр велел ей перерезать себе вены.
Татьяна не долго думая, схватила кухонный нож и полоснула себя по запястьям.
Лечили ее месяц. Голоса исчезли, но психуя, она теряет контроль.
Два раза после этого она обглатывалась таблетками и резала вены. В этот раз тоже.
Да уж, каждый сходит с ума по своему.
Танюха тоже была в привилегированном положении. Ее родители, как и мои, ничего не пожалели для глупой доченьки.
***
Неделю уже в желтом доме отдыхаю.
Как обычно, нагрянули родители с харчами, которые я все равно не ела, а раздавала по палатам.
Зашел врач и, о чудо, сказал:
---Забирайте ее прямо сейчас. А то она в меня уже влюбилась.

Не знаю, с чего он сделал такой вывод?
Может, потому что по несколько раз в день стучалась к нему:
---Виктор Николаевич, давайте поговорим?
***
Воскресенье. Семь утра. Я дома.
Мама тихонечко стучится:
---Ирин, вставай, а то опоздаем. Служба в восемь начинается, но надо еще свечки купить, поставить всем святым, и молебны заказать.

Спасибо, Боже, что дал мне последний шанс.