Учу вас, учу (памяти отца Василия Ермакова). Об отце василии

В прошлом номере «Церковного вестника» мы рассказали о старейшем священнике Санкт-Петербурга протоиерее Василии Ермакове. На днях наша редакция получила копию письма, которое отец Василий направил Геннадию Зюганову. Это письмо является ответом на просьбу лидера Коммунистической партии откликнуться на его новую книгу «Святая Русь и кощеево царство. Основы русского духовного возрождения». Как нам стало известно, экземпляры этой книги по почте получили многие епархии, храмы, монастыри и самые различные церковных учреждения. «С глубоким уважением предоставляю на Ваш суд свою книгу, посвященную проблемам возрождения России, вопросам взаимодействия Церкви и Государства, политиков и православных иерархов перед лицом новых вызовов и угроз XXI века... с искренней надеждой на понимание и сотрудничество», - написал Г.Зюганов в сопроводительном письме. Как стало известно редакции «Церковного вестника», еще ряд священников направили Г.А. Зюганову свои письма с жесткой критикой его книги и позиции коммунистов в целом, однако эти письма носят частный характер и не предназначены для публикации.

Уважаемый Геннадий Андреевич!

Получил я вашу книгу, посвященную проблемам возрождения нашей Святой Руси. Сложность поднятой темы очевидна, но она почти полностью раскрыта в статье Владыки митрополита Гедеона, вечная ему память. С его мнением я согласен, но со своей стороны я хотел бы дополнить ее изложением собственного взгляда на «кощеево царство», которым я считаю безуспешно строившееся вашими единомышленниками коммунистическое общество, и в котором мне довелось прожить 65 лет своей жизни. И со своими страданиями, пережитыми в прошлом, я пишу Вам - главному в по-прежнему угрожающему нам «кощеевом царстве».

Мне не увидеть, как Святая Русь в лице русского богатыря одним ударом прикончит коммунистического «Кощея». Мне 76 лет, и мой послужной список страданий, пережитых в коммунистическом «кощеевом царстве», таков. Я сын участника Гражданской войны, его родителя раскулачили в 1929 году за «веялку-сеялку». А он верил словам главного в «кощеевом царстве» - маленького, картавого вождя, отнявшего кошельки у богатых, а пропитание у бедных. «Земля - крестьянам, фабрики - рабочим» и прочие словоблудные слова были обманом коммунистов. А в реальной жизни были голод первых пяти лет советской власти, когда храмы, превращенные коммунистами в склады, были полны зерном, а люди умирали тысячами, продотряды, чоновцы, расстрелы тысяч заложников, ограбленные и оскверненные храмы и монастыри, кроваво подавленные кронштадтское и тамбовское восстания, «сломавшая хребет» русскому крестьянству коллективизация, организованный коммунистами голод начала 30-х годов, унесший жизни 7 миллионов. Наконец, самое страшное преступление коммунистов, которое началось совершаться по указанию главного «коммунистического Кощея» Ульянова, - уничтожение Православной Церкви, ее духовенства и мирян, ее святынь и прежде всего мощей. Совершение этого преступления было приостановлено лишь в 1943 году, когда почти всех православных христиан, способных сопротивляться, поглотили тюрьмы, концлагеря и расстрелы.

Накануне войны с фашистской Германией коммунисты гнали из разоренной ими России эшелонами продовольствие и стратегическое сырье фашистскому «Кощею» Гитлеру. Именно у вас проходили до войны военное обучение Гудериан и многие другие немецкие военачальники. Вспомним парад в Бресте в 1939 году советских и фашистских войск, менее чем через два года после которого «кощеев» вождь Сталин, трусливо открыв рот лишь 3 июля 1941 года, когда уже лилась кровь русского солдата, талдычил о вероломном нападении Германии.

Я видел войну во всей ее жестокости. С 9 октября 1941 года и до конца войны пробыл в оккупации. Побывав в лагере и являясь несовершеннолетним узником немецких концлагерей, я испытал на себе приказ главного «кощея-генсека»: ни грамма хлеба, ни литра горючего врагу. Мы были брошены коммунистами на верную смерть в оккупации. Что не смогли увезти при бегстве - сжигалось. Жгли вагоны с мукой, с песком, с сухарями. Соль обливали бензином, гнали скот на восток, а немцы убивали с воздуха этот скот. Жгли скирды на полях, но не отдавали народу, семьям, чьи мужья сражались на фронте. И не было бы Ленинградской блокады, если бы секретари обкома при подходе немцев отдали продукты населению, а не хранили в Бадаевских складах. Это было сплошное убийство россиян, оказавшихся в оккупации по воле коммунистов.

Закончилась война, и с запада на восток пошли эшелоны пленных из немецких в советские лагеря, на новые мучения за то, что, брошенные коммунистами-командирами, оказались в плену. Да и за пленных отвечали родные, подвергаясь репрессиям. Я сам прошел четыре допроса в НКВД за то, что был в оккупации. А судьба священников, бывших в оккупации - тюрьма, лагеря за то, что они поддерживали веру в Бога в русских людях, призывая остаться верными Московской Патриархии. Вы стремились обелить Сталина перед русскими людьми, вспоминая о его встрече в сентябре 1943 года с архиереями. Это была не дань любви православной вере, а боязнь той наглядной пропаганды свободы веры при немцах, когда россияне не боясь шли в храмы, свободно их открывали, собирали иконы, искали священников, собирали молодежь в церковные хоры. Если бы коммунисты того времени верили в Бога и стремились возродить православную веру в русском народе, то торжественно на Красной площади вместе с Патриархом отслужили бы благодарственный молебен Богу за победу над врагом. А вы вместо Бога принесли «Кощею мавзолееевскому» свою благодарность.

Послевоенные времена прошли под девизом «Задавить веру!», когда Церковь пытались задушить налоговым бременем, насилием областных уполномоченных Совета по делам религии совсем закрыть храмы. Тому пример Хрущев и прочие вероубийственные деятели из числа партаппаратчиков советского времени.

Смотрю на Вас, Геннадий Андреевич, своего земляка, ибо я тоже родился на Орловщине, в городе Болхове, читаю ваши выступления, но не вижу в Вас русского православного человека. Сидите под кровавым красным знаменем с портретом тирана, тиран и на лацкане вашего пиджака. Демонстрации с изображениями тиранов, за которыми идет обманутый, обалделый россиянин. Ваши друзья - Ампилов, Варенников, Макашев, Лимонов, жаждущие русской крови, идут на ложь и обман народа, забывая, что мы жили в этой системе тирана-«Кощея» 80 лет. Более нам не надо этого счастья - жить при коммунизме, отдав за тиранию 100 миллионов жизней россиян.

Ваши фотографии с Патриархом, архиереями и священниками - очередной обман для людей, далеких от Бога. Даже если бы я Вас увидел в храме молящимся, несущим икону, крестящимся, но остающимся коммунистом, я не поверил бы Вам. Поэтому, Геннадий Андреевич, помогите русскому православному человеку без идей коммунизма, а с верой в Бога, ударом русского богатыря уничтожить коммунистическое «кощеево темное царство».

С надеждой на Ваше за грехи коммунистов перед Церковью Христовой покаяние,

протоиерей Василий Ермаков,
настоятель храма прп. Серафима
Саровского, г. Санкт-Петербург.

Митрофорный протоиерей, настоятель храма прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, друг Святейшего Патриарха Алексия II, он считался одним из самых авторитетных пастырей Петербурга. Сам же батюшка не любил, когда его называли старцем, он всегда отвечал на этот вопрос – я не старец, я просто опытный священник, я долгую жизнь прожил, я много видел.

Заканчивался сентябрь. Шел второй месяц пребывания Юлии в Санкт-Петербурге. Этот город не мог не нравиться: удивительной теплоты и отзывчивости люди, особая питерская архитектура и непривычный климат, и неторопливая, по сравнению с кипучей первопрестольной, жизнь. Работа тоже пришлась по душе. Оставался только один нерешенный вопрос: как найти среди многочисленных храмов и монастырей свой, единственный?

В один из дней Юле довелось побывать в крупнейшем издательстве. Это было полезно не только для приобретения опыта, необходимого всякому, а новичку тем более. В тот день произошло событие, о котором наша героиня вспоминает как о водительстве Божием.

Разговаривая с главным редактором, Юля не могла не заметить на одной из стен прекрасное полотно с изображением известного Петербургского храма.

– А Вы не смотрите на красоту и внутреннюю отделку, обращайте внимание на священника и приход, – посоветовал редактор, – и, знаете, посоветую Вам два храма. Один в Кронштадте – Владимирский, настоятель там отец Святослав Мельник; другой у нас, в Петербурге, на Серафимовском кладбище – побывайте у отца Василия Ермакова.

В ближайший выходной Юля поехала в Кронштадт и с тех пор стала прихожанкой Владимирского храма.
Перед праздником Дня Победы Юлия решила съездить на Серафимовское, тем более что и племянница уговаривала поехать на вечернюю службу именно туда: ехать-то совсем недалеко, всего в нескольких остановках от дома.

Храм на Серафимовском кладбище похож на сказочный теремок или пряничный домик, и оттого как-то по-детски радостно на душе.

С самого начала вечерни Юля обратила внимание на старичка-священника: он неторопливо шел с кадилом, и то и дело люди подходили под батюшкино благословение. «Ну что за бесцеремонность и нетерпение, – недовольно подумала Юлия, – неужели нельзя дождаться окончания службы, только батюшку отвлекают».

Служба шла своим чередом, но по окончании богослужения старенького батюшки нигде не было видно.

– Тетя Юля, мне так хочется еще раз увидеть батюшку – того, что кадил в начале службы, – сказала Юлина племянница Ксения.

На вопрос, как можно найти такого-то священника, приветливая женщина в свечной лавке улыбнулась:

– Так это же наш дорогой батюшка, митрофорный протоиерей Василий Ермаков. Возможно, он в административном здании – небольшой домик недалеко от храма, если, конечно, батюшка не уехал: он сейчас редко бывает на службе, часто болеет он, наш родненький.

Юля заметила, что в этой церкви особенно дружелюбная и даже какая-то домашняя атмосфера.

Перед административным зданием уже стояли человек двадцать: ждали отца Василия, никто не торопился, кто-то беседовал между собой. Так прошло минут пятнадцать. «Время идет, почему все просто стоят? Подойду-ка я к тому человеку. Он, похоже, охранник. Кстати, почему тут охранник? От кого охранять?», – начинала сердиться Юлия.

– Пожалуйста, скажите отцу Василию, что его здесь ждут.

– А он знает.

– Да Вы не беспокойтесь, выйдет батюшка, – улыбнулся человек в военной форме, представившийся Игорем. Он рассказал Юле, что отец Василий уже около 50-ти лет несет послушание старчества, что в его, Игоря, жизни старец помог разрешиться многим проблемам.

– Тетя Юля, если батюшки не будет через десять минут, мы уходим, – заявила Ксюша. Юля и сама начинала зябнуть от налетевшего холодного питерского ветра.

Ровно через девять минут на крыльцо вышел отец Василий. Восьмидесятилетнего священника поддерживали под локотки. Ожидавший народ с радостными возгласами двинулся к любимому пастырю. Юля тоже подошла под благословение.

– Домой придешь! – эти слова отца Василия были сказаны только Юле.

Батюшка продолжал общаться с подошедшими.

– Тетя Юля, что это значит: домой придешь? – спросила Ксения.

«И правда, надо спросить у отца Василия», – подумала Юля и снова подошла к священнику. Он уже собирался садиться в машину, водитель открыл дверь, чтобы помочь усадить батюшку.

– Отец Василий, когда можно с Вами поговорить?

– Я завтра с пяти утра буду в храме.

В маршрутке Юля и Ксения ехали молча, каждая думая о своем.

На следующий день, девятого мая, Юлия поднялась ни свет ни заря. В храме, несмотря на выходной день и раннее время, был народ. Литургия прошла торжественно, за ней отслужили панихиду – отца Василия не было. Через несколько минут начнется поздняя литургия. На второе богослужение пришло столько народа, что храм оказался тесным. Служил митрофорный протоиерей Василий Ермаков.

«Вот и эта служба позади, теперь пойду к отцу Василию», – решила Юля.

Увы, о том, чтобы подойти к батюшке, нечего было и думать: его сплошь окружили люди. Отец Василий на некоторое время вышел, а потом снова вернулся в храм. Поговорить с ним не было никакой возможности.

Юлю охватили беспокойство и растерянность: «Может, и не надо мне встречаться с батюшкой, нет на то воли Божией?» – размышляла она и в это время заметила, что толпа перед входом в храм куда-то исчезла. Юля подошла с вопросом к одному из послушников: «Скажите, как бы мне поговорить с отцом Василием?»

– А Вы с ним договаривались о беседе?

– Да, вчера он сказал, что будет здесь с пяти утра.

– Что же Вы не подошли к этому времени? Батюшка болеет, часто подолгу лежит в больнице, застать его в храме теперь очень трудно. Ну, ничего, не волнуйтесь, молитесь, надо будет вам встретиться – Господь управит.

И действительно, встреча состоялась. У правого клироса Юля увидела отца Василия. В следующий миг женщина уже стояла неподалеку и ждала своей очереди для беседы с батюшкой. Ее пригласили без очереди.

Юля почему-то говорила со священником совсем не о том, о чем хотела спросить, но услышала и увидела то, что для нее оказалось гораздо важней. «Пойдем-ка, детка, со мной», – позвал отец Василий, и Юлия оказалась в небольшой комнатке.

Здесь за столом сидела немолодая заплаканная женщина: горе у нее – дочь-наркоманка. Отец Василий смог найти нужные слова для скорбящей матери; расстроенная женщина скоро успокоилась, и было видно, что она верит: они вдвоем с батюшкой будут вместе в молитве, и дочь обязательно вернется к жизни.

Отец Василий нежно, как ребенка, гладит по голове взрослого мужчину: у человека тоже боль – жена убила ребеночка, сделав аборт. И для этого человека нашлись у батюшки слова ободрения.

Это потом, многое переосмыслив, Юля поняла, для чего отец Василий всюду водил ее за собой, беседуя с людьми. Незадолго до этого наша героиня пережила тяжелый период предательства; ей казалось, что подлее, чем поступили с ней, мало кому довелось пережить. Постепенно она стала замыкаться, постоянно жалела себя, а с окружающими становилась неприветливой, злой, черствой.

Вместе с отцом Василием они вышли на паперть. Люди ждали батюшку и сразу наперебой стали обращаться с вопросами. Ответы почти все получали сразу. Юля заметила, что с большинством батюшка был ласков, улыбчив, но несколько раз отвечал строго, даже жестко.

Этих двух женщин Юля увидела еще рано утром перед литургией. На голове одной из них был шарф – ничего удивительного: на улице ветрено и сыро, но только как-то он странно замотан – только глаза женщины видны. Когда отец Василий и сопровождающая толпа поравнялись с этой закутанной в шарф женщиной, Юля увидела, что священник оттолкнул ее. Это выглядело странно и неприятно. Что это значит? Почему отец Василий с ней так обошелся?

Люди с отцом Василием вошли в трапезную, а Юлия остановилась, не решаясь войти внутрь. На крыльце остались стоять те две женщины, и одна из них разматывала длинный шарф.

– Ты знаешь, мне батюшка сейчас вправил челюсть, – улыбалась, сказала одна из незнакомок, складывая шарф. – У меня же вывих.

Юля точно помнила, что батюшка оттолкнул женщину, а головы ее даже не касался.

В третий раз с отцом Василием Юля встретилась перед отъездом. Заканчивалась временная работа, и пора было возвращаться в свой город. Юлия очень хотела попрощаться с батюшкой, но по телефону ей не могли точно ответить, будет ли отец Василий сегодня в храме или нет.

Женщина ехала на Серафимовское и волновалась. Завтра с утра поезд, увидит ли она батюшку еще раз перед отъездом?

В храме пока несколько человек; Юля проследовала к административному зданию. Народу-то, народу! И отец Василий здесь, но не подойти: каждый хочет поговорить с батюшкой. Время неумолимо мчится вперед, вот уже и к вечерне зазвонили. Отец Василий направился к храму, народ окружает его со всех сторон.

«Нет, не удастся попрощаться», – расстроилась Юля. Батюшка остановился, и женщина оказалась совсем рядом с ним.

– Батюшка, как бы мне хотелось иметь Вашу фотографию, – оживилась радостная Юля.

– Наташа, – обратился отец Василий к одной из рядом стоящих женщин, – будь добра, принеси, и мои книги тоже.

Вернувшись, Наталья отдала принесенное батюшке, а тот все передал с благословением Юлии.

– Это для тебя, а вот подарки вашим прихожанам, – улыбнулся батюшка. – Ты во сколько завтра едешь?

– В десять утра, батюшка.

Вот и последнее благословение, и отцовский поцелуй. Женщину переполняли чувства, она думала: если среди людей может быть такая любовь, какова же любовь Божия?..

Жизнь потекла привычным руслом, только теперь Юля знала, что есть очень ей близкий и духовно родной человек – старец Василий.

Ранний звонок знакомой из Петербурга острой болью отозвался в душе: сегодня, 3 февраля 2007 года, ушел от нас батюшка Василий.

Юля не могла не увидеть дорогого отца.

Северная столица встретила пасмурной погодой, изморозью и пронизывающим ветром. У Серафимовского храма выстроилась огромная очередь: как много людей любят батюшку и как им будет его не хватать! Горе объединяет людей: все находящиеся рядом и стоящие далеко позади, и те, кто скоро уже зайдет в часовню проститься с отцом Василием, в эти часы стали одной огромной семьей.

Они снова встретились через несколько часов – отец Василий и Юлия. Батюшка совсем не изменился: те же спокойные и одновременно волевые черты лица, те же мягкие руки.

Грустно, что больше не будет рядом старца-советника, друга, отца, но верится, что теперь ТАМ будет молитвенник. Не зря батюшка отошел ко Господу в день празднования Святогорской иконы с дивным названием «Отрада или Утешение». Да, что-что, а уж дар утешать у отца Василия был.

Живет Юля по-прежнему в своем городке в Центральной России. Книги отца Василия Ермакова помогли не только ей; за батюшку теперь молятся и те, кто никогда с ним не встречался – он и для них стал родным и близким. Фотография отца Василия в Юлиной комнате всегда видна – она стоит на книжной полке.

Так хочется надеяться, что те слова, сказанные отцом Василием при их знакомстве, непременно исполнятся, а значит, тогда и в вечности батюшка и Юля будут всегда вместе, рядом.

3 февраля на 80-м году жизни скончался настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга протоиерей Василий Ермаков - один из самых известных и авторитетных петербургских священнослужителей последних десятилетий.

Его авторитет был общепризнанным как в Санкт-Петербургской епархии, так и за ее пределами. В разные годы, в том числе в трудное советское время, тысячи людей нашли дорогу в Церковь именно благодаря отцу Василию. Зная о несомненных духовных дарах отца Василия, за советом и поддержкой к нему приезжали не только из самых разных уголков России, но и из многих стран мира.

Как истинный пастырь, он служил людям своим проникновенным словом, в котором требовательность покаянной дисциплины сочеталась с безграничной любовью и милостью ко всем страждущим. Как верный сын своей многострадальной Родины, он всегда смело высказывался по самым злободневным вопросам современной жизни России и ее трагической истории.

Протоиерей Василий Тимофеевич Ермаков родился 20 декабря 1927 года в благочестивой крестьянской семье в городе Болхове Орловской области. К 1941 году он окончил семь классов средней школы. В годы войны, находясь в оккупации, 15-летним подростком он в числе многих тысяч захваченных в плен людей работал в лагере чернорабочим - сначала в Болхове, затем в Таллине.

Уже в юные годы, пришедшиеся на тяжелое военное время, будущий пастырь начал свой путь в церковную жизнь. Как вспоминал сам отец Василий, его семья не имела возможности молиться в храме, так как к 1930-м годам все 28 церквей их небольшого города были закрыты. Лишь в 1941 году немцы разрешили открыть в Болхове храм ХVII века во имя святителя Алексия, митрополита Московского, расположенный на территории бывшего женского монастыря Рождества Христова. Именно там Василий Ермаков впервые увидел церковную службу, а вскоре стал прислуживать в алтаре под руководством священника Василия Веревкина.

В немецком лагере в Эстонии он познакомился с протоиереем Михаилом Ридигером, отцом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, и с самим будущим Патриархом, с которым подружился и впоследствии учился в одном классе семинарии. После освобождения Таллина от немецких войск Василий Ермаков в последний год войны проходил службу на Балтийском флоте. Оставаясь в Таллине, отец Василий был прихожанином Александро-Невского собора, исполняя послушания алтарника и чтеца.

После войны он поступил в Ленинградскую духовную семинарию (1946-1949), а затем в Духовную академию (1949-1953), которую окончил со степенью кандидата богословия за курсовое сочинение о роли русского духовенства в освободительной борьбе русского народа в период Смутного времени. После окончания учебы вступил в брак с Людмилой Александровной Никифоровой и принял священный сан. Во диакона был рукоположен епископом Таллинским и Эстонским Романом в Николо-Богоявленском соборе Ленинграда 1 ноября 1953 года. Через три дня, в праздник Казанской иконы Божией Матери, митрополитом Ленинградским и Новгородским Григорием в Князь-Владимирском соборе был рукоположен во иерея.

За 53 года своего священства отец Василий служил в разных храмах Санкт-Петербурга. Сразу после рукоположения он был назначен клириком Николо-Богоявленского кафедрального собора, где служил до 3 мая 1976 года, когда был переведен в Свято-Троицкую церковь «Кулич и пасха». После кратковременного служения в Александро-Невской Шуваловской церкви был назначен настоятелем храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, где и проходило его дальнейшее пастырское служение, обращенное к пастве, стекавшейся в Старую Деревню со всех концов города.

В 1978 году отец Василий был награжден митрой, а в 1991 году - правом служения Божественной литургии с отверстыми вратами до «Отче наш». В 1997 году, к 60-летию со дня рождения, Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий удостоил отца Василия ордена святого благоверного князя Даниила Московского, а 29 марта 2004 года за усердное служение Церкви и в честь 50-летия священнослужения - орденом преподобного Сергия Радонежского (II степени).

В последние годы отец Василий страдал от телесных немощей, но продолжал служить почти до самых последних своих земных дней, не щадя своих сил и всецело отдавая себя Богу и людям. С последней прощальной проповедью отец Василий обратился к своей пастве 15 января 2007 года, в день преподобного Серафима Саровского.

Вечером 2 февраля над отцом Василием было совершено таинство елеосвящения (соборование), и спустя два часа он отошел ко Господу.

Весть об этом быстро разнеслась по городу, и уже с раннего утра 3 февраля к Серафимовскому храму стали приходить тысячи людей в ожидании прощания с батюшкой.

5 февраля состоялось погребение протоиерея Василия Ермакова. Серафимовский храм не смог вместить огромное число духовенства и мирян, собравшихся на заупокойную службу - Божественную литургию и отпевание отца Василия. Богослужение возглавил викарий Санкт-Петербургской епархии архиепископ Тихвинский Константин.

Прощаясь с батюшкой Василием, многие не скрывали слез. Но уныния не было. Отец Василий всегда учил своих чад стойко переносить житейские скорби, крепко стоять на своих ногах и быть верными христианами.

Погребен отец Василий на новом участке Серафимовского кладбища, напротив алтаря храма, в котором прошли последние четверть века его пастырского служения.

Вечная память приснопамятному петербургскому пастырю протоиерею Василию!
Издательский отдел Санкт-Петербургской епархии

Фотографии о. Василия можно посмотреть .

Фотографии могилы о. Василия на 9 дней можно посмотреть .

ИДИТЕ ЗА ХРИСТОМ, ПРАВОСЛАВНЫЕ!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Каждый из людей, живущих на земле, должен знать твердо и сознавать, что все его дурные дела и поступки безнаказанно здесь, на земле,- не проходят. Как бы он себя ни тешил, ни говорил: "никто не видел, не слышал, меня некому обличить и наказать", рассуждение это бессмысленно. Это лишь убийство собственного сознания в самообольщении, человек сам на себя навлекает гнев Божий, и рано или поздно, гнев этот разрядится в виде кары; это следует твердо знать каждому злодею земли, каждому преступнику, каждому человеку, который совершает насилие над другим человеком, а тем более над нами, христианами.

Мы с вами переживаем страшное время. Мы видим, что наша страна, Матерь наша, Россия, терзается внутренними неурядицами, теми людьми зла, которым важны не честь, слава и благополучие России, а личная слава и властолюбие. Но они забывают, что миром правит Бог! Что есть Бог-Отец, что у России есть Заступница наша Усердная Матерь Божия. И не напрасно Святая Церковь направляет к сердцам людей Благовестие евангелиста Луки с притчей о блудном сыне, который сказал отцу: "Дай мне часть имения, я хочу жить по своей, свободной, но не отцовской воле".

Что он получил? Евангелие предупреждает: он получил страдания, голод, нищету, и только в страданиях прозрел, вспомнил, что где-то есть земля обетованная, есть иная жизнь,- тихая, спокойная, благополучная. И он обратился к Отцу в раскаянии со словами: "Отче, согреших на небо и пред то6ой!.."

Притчу эту следует понимать шире,- как отход человека от веры отцов, от благочестивой жизни. Так сама жизнь, голод, страдания заставят одуматься каждого презревшего веру человека. А если он будет упорствовать, Бог призовет к вразумлению, чтобы зло дальше не распространялось. И судьба русских людей - пример тому.

Зло всегда было и есть наказуемо, как бы люди ни утешали себя, что их поступки и посеянное ими зло пройдут безнаказанно. Это самообольщение. На малом примере Благовестия видно, как сын проявил своеволие, отошел от отца, от веры и получил страдания.

Мы, дети России, отошли от своего святого призвания, от наших национальных святынь и получили вразумление в виде страдания и мучений нескольких поколений людей: одни погибли в страданиях, другие мечутся в бездуховности... И Бог ждет, когда же, как блудный тот сын, проснется русский человек и вернется к Богу, отойдет от зла и пойдет по освященной дороге святых угодников, поймет, что без святого Православия нет и здоровой. Богу угодной жизни. Когда?!

А это зависит от каждого из нас, зависит от каждого человека, и, если он не пожелает понять в своем самообольщении,- жизнь заставит. Потому что мы здесь - люди временные, нас ожидает вечность. И все грязное, греховное, злое - в вечности не пребывает. Надо здесь, на земле, очистить себя страданиями, своим крестоношением. Не поздно одуматься, оглянуться, ощутить - зачем все было мною совершено, зачем и кому это надо. Зачем?

И не пришло ли время покаяться за ошибки молодости и ошибки, совершенные в зрелые годы, если ты их достиг. Дедушки и бабушки, родные, сколько страданий в семьях? Сколько невидимых миру слез!.. А ведь горькая правда в том, что мы нарушили, как тот блудный сын, волю отца своего земного и Отца небесного. Родителей мы не слушали, их слова наставлений до нас не доходили. Хотели жить по своей воле, распущенной. Рассуждали так: ах, ничего не существует, я все заполучу в этой жизни, но... увы!

Дети выросли, внуки растут, и мы остались одинокими в этом своем страдании. А за что? Мы ищем причину, ищем корень зла... А откуда он идет? От окружающего мира, а более - от каждого из нас. Мы не слушали, мы не хотели слушать, не прислушивались к умудренным словам людей опытных, наконец, мы не делали выводов из печального опыта жизни тех, кто отошел от Бога, кто нарушает волю родительскую. Ведь еще в Ветхом завете было сказано человечеству: "Чти отца своего и матерь и благо тебе будет и будешь ты долголетен на земле".

И верно! Никто не кается в непослушании своим родителям, никто не скорбит, вспоминая, что был непослушным ребенком. Уже прошла их жизнь, они отошли в вечность, и где-то в тайниках своей души мы чувствуем, что слава Богу, наша совесть чиста перед родителями. Мы это те, кто имел добрые задатки воспитания родительского. Для них неподвластно время - время прошлого нашего зла.

3адумаемся! Мы, наиболее стойкие христиане, не отказались в прошлом от веры в Бога, хотя школа, находясь под бременем идеологии большевизма, и наставляла нас: никакого Бога нет. Мы не пошли туда, куда нас звали лжепророки - в "светлое" будущее, но, гонимые, терпеливо несли поношения от окружающих, ибо исполняли волю родительскую; мы шли дорогой правды, дорогой евангельской нравственности, дорогой страданий, неся добродетели

терпения и милосердия в этот мир зла. А сколько священников свято хранили веру, находясь в тюрьмах?!

И зло, несмотря на тогдашнее свое всемогущество, оказалось не в силах уничтожить веру в наших сердцах, заставить нас - насилием и обольщением - прийти к тем, кто звал нас в омут зла. Ибо родительское послушание, молитва Веры и сознание простых и ясных вопросов,- Зачем? Куда пойду?! Во имя чего?! - удерживало нас от этого зла жизни. Вот почему накануне светлых дней подвига Поста великого, церковь вновь и вновь зовет нас не отходить от Храма, от Православия. И потому тем, кто проявляет колебания в Вере, мы говорим: Вернись! Вернись в отчий дом, где тебя ожидают благо, счастье, добродетели и здесь, на земле, и - там, в вечных обителях.

Все Бог дарует нам, нашим детям, нашим внукам, если они будут исполнять наше доброе назидание и, главное, если сами мы, матери и отцы, деды и бабушки, будем являть собой пример веры, молитвы, добродетели и сострадания. Верьте своей родительской совести, верьте, что Бог не оставит вас без своей великой, всемогущей силы. Но это случится не вдруг, не сиюминутно! Мы, люди греха, люди зла, рассуждаем так: я молюсь,- ты мне и дай тотчас же то, о чем я прошу... И при этом забываем, что мы молим, а не торгуемся. Надо через крест нашей жизни стать ближе к Богу. Вот тогда в своей многомятежной жизни ты поймешь, осознаешь, что же Бог дарует тебе за твое терпение. Это и трудно, и легко, это удобоносимое бремя и подвиг - доступны для каждого из нас. Но мы - маловеры.

А следовало бы учиться на ошибках прошлого, данных нам в назидание. Перед нами судьба нашей Родины. Мы более, чем мир Запада, страдаем от зла окружающего. Запад посылает нам все, что есть у него злого, жестокого, нехорошего, чтобы погубить Россию и душу русского человека. И это посылается через соблазны зла,- грязь нравственную, рок-музыку, порнографическую литературу в красивой обложке. Это унижение делается в надежде на то, что мы с вами - бестолковые, непонятливые и вообще, русские люди - это ничто!..

Но за нами многовековая история России, ее духовного роста и силы. И это мы показали во вторую мировую войну, повергнув в прах того, перед кем трепетала вся Европа, весь Запад. Мы и нынче встанем, поднимемся во весь рост, падут цепи, сковывающие нас! Только Бог нас и любит, и зовет, чтобы мы вернулись от греха жизни и обратились к свету правды Божией, а не блуждали, как тот блудный сын из евангельской притчи. И не нам искать истину у тех недобрых проповедников новых "учений", которых шлет нам Запад. На невнятном языке, мудрствуя от лукавого, зовут они нас на площади и стадионы то ли молиться, то ли плясать под рок-музыку. Идите сюда, мол, дети России...

Мы с вами тысячу лет идем за Христом. Порой спотыкаемся, но от Христа не отходим. Зачем нам иное, ставящее все с ног на голову "учение"? Зачем нам лжепророки, лжепроповедники, лжеучителя? Зачем? Рассудите, подумайте. Кто еще не видит свет Православия,- осознайте, придите. Вот путь истинной правды жизни, вот светлая дорога, ведущая нас к вечности. И знайте, что Бог, посылая нам испытания, не оставляет нас без своей силы и благодати Господней!

И я хочу вам напомнить, хочу сказать, что, как бы ни было трудно, как бы тяжел ни был путь к Богу,- идите! К Богу, к молитве, к терпению и знайте, что Бог ждет, когда вы повторите слова того заблудшего сына, но уже раскаявшегося: "Отче, согреших на небо и пред Тобой". Когда мы вернемся в родное, освященное Православие, когда посещение храма будет для нас радостью, когда мы не будем упоительно увлекаться тем злом, которое совершается за стенами храма, когда прогоним тех обольстителей, которые кричат нам: "Идите! Только мы вам поможем...",- тогда на многострадальную Россию, на всех нас сойдет Благодать Божия.

Мы уже раз позволили разрушать наши храмы, попирать наше святое Православие,- достаточно нам обмана того! Так останься же, великий многострадальный русский народ, в Православии! А в нашей семейной жизни мы, отцы и матери, должны напоминать о том своим детям. Не слушаете нас? Идите, куда знаете, но вы вернетесь избитые, униженные, оскорбленные. Ибо вы познаете пороки жизни, что ведут к болезням, к самоубийству и убийству. Скажут: "Ах, виновата среда, окружение..." - а ты живи просто, живи скромно, терпеливо, и Бог не оставит тебя. Но надо исполнять закон Божий, чтить отца и матерь свою, не бежать из отчего дома, не впадать в гордыню. Каждого человека за его непослушание ожидает расплата за содеянное зло. И о том говорит вся история человечества. Смотрите в историю, слушайте умных, добропорядочных людей, и тогда страданий не будет.

Эти слова мои выведены из самой практики жизни. Ближе к семье, к родителям, к Богу - и все будет хорошо. Отошли - плохо. Какие бы мы в своей неразумности ни были, ведь поймем, что сами обидели уже умерших родителей... Чем? Непослушанием, своей гордостью, своей надменностью...

Пусть этого не случится! И Господь наш, Иисус Христос, зовущий нас в Отчий дом, пошлет нам сознание, просветит разум, откроет сердце, ведущее к нашему Спасителю. Аминь.

3 февраля 2007 года в 0:25 на 80-м году жизни скончался от инсульта настоятель и председатель Приходского совета храма преподобного Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга протоиерей Василий Тимофеевич Ермаков.

Один из героев нашего времени – митрофорный протоиерей Василий Ермаков – настоятель церкви во имя преподобного Серафима Саровского Чудотворца на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга. Вот уже более полувека Пастырь добрый верой и правдой служит людям. Через любвеобильное сердце Батюшки проходит много людского страдания и горя. И каждому приходящему он дарит частичку своей любви от всей полноты своей русской души. А люди это чувствуют и тянутся сюда, где их приласкают, утешат, где им дадут то, чего они, возможно, не получили в детстве и лишены в своей жизни. Со своими проблемами идут люди к отцу Василию из разных городов России, ближнего и дальнего зарубежья и всегда получают помощь и утешение.

Родился я в городе Болхове Орловской области. В моей детской памяти запечатлелись 25 заколоченных храмов без крестов, с разбитыми окнами – так было у нас, да и везде в России в предвоенные, тридцатые годы. В школу я пошел в 1933 году. И вот идешь мимо этих полуразрушенных церквей, видишь хулиганские надписи на стенах их, и в голове возникают вопросы: “Как же так? Что ж, так и должно быть?”

Первым моим духовником и наставником была моя семья и мой отец. Начиная с 30-х годов, он отцовской властью заставлял меня молиться Богу. Как я молился, я уже не помню, но как-то по-детски. Молитвослова не было, молился детскими словами. На мой вопрос “Зачем молиться?” отец мне отвечал: “Вот, сынок, вырастешь и потом сам узнаешь, как необходима в жизни молитва”.

Наша семья была благочестивой, верующей, и мне, воспитанному в вере отцов, казалось, что лики святых, что еще оставались на стенах церквей, с укоризной смотрят на меня. И я задавал отцу вопросы: как будет дальше? И он отвечал: “Сынок, придет время, и Бог все расставит по своим местам”.

До 14 лет я прожил без храма, но молился дома, молитвой родительской: отец, мама и сестры – все молились. Воскресений, суббот тогда не было – была пятидневка. Это особенно ощущалось, когда наступали Христианские праздники: нам было строго запрещено как-то отмечать их, тем, кто приносил в школу пасхальное яйцо или заговаривал о Пасхе, грозили исключением из школы. Помню большие плакаты со стихами Демьяна Бедного, вроде: “Попа не принимаю, пошел поп ты вон!..” И там же на плакате в демьянобедненьском изображении был “показан” служитель православной церкви, священник. Помню и то страшное время в феврале 1932 года, когда из нашего города гнали священников в Орел, в тюрьму.

Мне хочется вернуться в то далекое милое моему сердцу время, время моего детства в родном городе Болхове. Это маленький городок, который до 1941 года во многом сохранил купеческий уклад жизни. Я буду вспоминать 30-годы, когда на моих глаза происходило раскулачивание, совершалось закрытие храмов. При моей памяти снимали колокола в 1932 году, сбрасывали кресты с Воскресенской церкви, разрушали храм Михаила Архангела на кладбище. Теперь там нет его. На месте его происходит неуместное захоронение жителей Болхова. В 1932 году, когда закрывали храм, я сидел на дорожке и увидел полуторку, подъехавшую к храму. Наш сосед был работником ОГПУ. Вошел он вместе с другими людьми в храм. До сих пор ярко перед глазами стоит картина, как они побросали в машину распятие, иконы XVIII века (а может и более древние были) и все их сожгли в нашей Болховской бане. Помню, как в 1936-37 годах болховичи ходили в тюбетейках и тапках, сшитых из церковных риз. Ризы были богато вышитые, но их частично уничтожили, а часть пустили на то, чтобы “приодеть” тех, кто в них потом “шастал”. В 1934-1936 годах в бане сожгли иконы из Преображенского собора и из старинной Троицкой церкви, из окрестных монастырей. Церкви стояли с разбитыми окнами, в них влетал снег, лазили мальчишки. Они вытаскивали оставшиеся иконы, лампады, ломали оставшиеся подсвечники и таскали их по городу.

На нашей улице жил человек, который сконструировал педальную машину из икон. Помню, как на двух передних колесах мелькают лики икон, на задних – лики, кузов из икон XVIII века. А судьба этого человека была такая – прошел всю войну, хорошо женился. А где-то в 1947 году он умер. Мы все говорили о том, что Господь его наказал.

Помню, что речка тогда еще была полноводная, чистая, а вода – целебная. Это сегодня она ушла вниз на 3 метра и очень засорена. А тогда я в ней ловил раков. Но я надеюсь, что найдется человек, который ее вычистит. Там же я ловил руками рыбу – пескарей и ельцов. Природу я очень любил, ходил километров за 8 за грибами. А в монастырском пруду я ловил карасей. Сейчас этот монастырь зарегистрирован в Орловской епархии. Но пока там нет ни одного монаха. Я им говорил, что надо подогнать землечерпалку и вычистить пруд. Но мне говорят, что там много мин. Мин, как я помню, туда не бросали, когда наши отступали. Вот пулеметы, автоматы, противотанковый ружья там могут быть, даже пушку могли туда закатить.

На фоне этой тихой мирной довоенной жизни города Болхова я хочу вспомнить своих родителей, которые пережили это трудной время раскулачивания, гонений на Церковь. Летом мы собирались во дворе, ставили на стол самовар, пили чай и рассуждали о всех событиях того времени – раскулачивании, под которое попали родители отца, событиях 37-го года, поиск “врагов народа”. Мама мне говорила, глядя на Луну: “Смотри, сынок, вон там Каин и Авель. Который стоит – это Каин, а который лежит – Авель”. Что она сама знала из церковной истории – рассказывала мне.

На улицу к ребятам я не ходил – отец мне это строго запрещал. Когда у него было свободное время от работы (он работал на обувном производстве), он брал меня в лес за грибами. Но особенно ему некогда было со мной ходить – на его плечах был огород, надо было посадить огурцы, помидоры, морковь, свеклу. А когда весной только начинался пробиваться лук, мы эти перышки ели с черным хлебом, макая в соль. Так что в то довоенное время я рос на том, что давала нам земля.

Когда наши отступали, они сожгли богатые дома купеческие, которые занимали советские учреждения. Напротив бани был кожевенный завод – его тоже сожгли при отступлении. Это исполнялся приказ Сталина – “ни грамма хлеба, ни капли горючего немцам”. Сожгли и библиотеку.

В детстве я очень любил читать. Уже в 3-4 классе я был записан во взрослую библиотеку. Чтобы получить книги, я выстаивал часа 3 в очереди. Читал я “Робинзона Крузо”, “Графа Монтекристо”, Дюма, “Школа” Гайдара. В библиотеке было очень много книг о том, как устанавливалась советская власть – “Как закалялась сталь” и подобные. А вот классиков было мало, потому что многие были запрещены.

Дома у нас было маленькое хозяйство – три козы. Наша обязанность с младшей сестрой была их пасти. Смотрели мы за ними в оба, потому что козы очень хитрые животные. Отвернешься – уже забежит в чужой огород. Ведь я был мальчишкой – увлекусь, когда ловлю пескарей руками под камнями, а коза опять убежала, надо ловить. А зиму я проводил так – как только лед застынет, на коньки-снегурки. Они у меня целы и сейчас. Ботинок не было, так что прикручивал их веревками к валенкам. Они еще и тупые были, не наточенные. Но любил я на них кататься очень.

А еще я катался на “лотках” (это вместо лыж). Что такое “лотки”? Это большие бочки, метра в два длиной. Их ломали, чистили, прибивали к ним ремни. А что печально, за всю жизнь я так и не катался на настоящих лыжах.

В октябре 1941 года немцы пришли в мой родной город Болхов Орловской области и с боями захватили его. Мы на долгие месяцы оказались в оккупации.

Что особенно остро вспоминается о тех днях? Что тогда происходило в Болхове? Установление новой власти – избрание бургомистра, то есть, власть какая-то… Нас, молодежь от четырнадцати лет и старше, немцы ежедневно гоняли на работу. Работали под конвоем. На площади в 9 часов утра собирались. Приходит немец и выбирает, кому куда идти: дороги чистить, окопы рыть, после бомбежки засыпать воронки, мост строить и прочее. Вот так и жили…. Мне тогда было 15 лет.

А вскоре дошел слух, что собирается народ открыть церковь. Но все было потеряно, разграблено. Люди стали ходить по закрытым храмам, собирать уцелевшие иконы, что-то взяли в музее. Часть икон принесли в церковь сами жители. И вот 16 октября 1941 года церковь открылась. Это был бывший монастырский храм ХVП века в имя митрополита Алексия в женском монастыре Рождества Христова. Впервые туда я пришел где-то в ноябре. Служил священник Василий Веревкин. (Сейчас здание этой церкви сохранилось, но в ней находятся жилые помещения).

Дома отец сказал: “Дети пойдемте в церковь – принесем благодарение Богу”. Мне было страшно и стыдно идти туда. Потому что я на себе ощущал всю силу сатанизма. А что на меня давило? Как и сегодня давит на всех тех, кто идет впервые в храм Божий. Стыд. Стыд. Очень сильный стыд, который давил на мою душу, на мое сознание… И шептал какой-то голос: “не ходи, смеяться будут… Не ходи, тебя так не учили…” Я шел в церковь, оглядываясь кругом, чтобы меня никто не видел. Идти напрямую километра полтора было до церкви. А я кругом шел, километров пять обходил через речку… Народу в храме было около двухсот человек, наверное… Я отстоял всю службу, посмотрел, увидел молящийся народ, но душа моя была еще далеко от ощущения благодати. В первый раз я ничего не ощутил…

В следующий раз я пришел в церковь с родителями, наверное, под Рождество в 1942 году. Год был очень трудный: фронт отстоял от нас в 8-ми километрах. Город полный немцев, их выгнали из-под Москвы… Холод… Я пришел в церковь. Это был храм Рождества Христова. Что бросилось в глаза – это множество народа. Но какого? Маленькие детишки стояли с матерями, мужчин почти никого не было. Они молились за своих близких, за семьи, за Родину. И еще запал мне в душу хор. Как они пели! С душой, одухотворенно. То был язык молитвы, веры. Регентом был мой учитель пения, который меня учил в школе. Я, может быть, впервые тогда стал ощущать Благодать Божью.

Храм был закопченный. Окна закрыты камнями. Рам не было, кирпичи какие-то … Свечи домашние… И служит отец Василий. Мы дружили семьями, я с его сыном учился в 3-ей школе. Этот единственный, оставшийся в городе священник, совершал богослужения. И с того времени, с 1942 года, с Рождества Христова я как бы родился заново. И стал ходить еженедельно по субботам и воскресеньям в церковь…

Это было время войны, время комендантского часа, когда выходить из дома мы могли с 7-ми утра до 7-ми вечера. Весной. А зимой только до 5-ти вечера. После назначенного часа никуда не пройдешь… Служба начиналась часа в три. А я почувствовал необходимую помощь молитвы, и когда немцы нас отпускали в пять часов вечера с работы, я домой прибегал, быстренько надевал какие-то свои одежды и бегом в церковь и стоял. Мое место – налево перед Иерусалимской иконой Божьей Матери. Эту чтимую чудотворную икону нашли в каком-то заброшенном храме. Народу много, и я постепенно, постепенно из недели в неделю, из месяца в месяц привыкал ходить в церковь. Меня заметил отец Василий и сказал: “Васек, я тебя возьму в церковь”. 30 марта 1942 года он ввел меня в алтарь. Показал, где можно ходить, где нельзя ходить, где, что можно брать, что нельзя…

Помню Пасху 1942 года, была она на Лидию 5 апреля. Еще был лед, крестного хода тогда не было. Молились. Какой-то кусок черного хлеба был, разговелись. И вдруг начался страшный обстрел. Из окна видны были разрывы, самолеты летели немецкие. Танки… Потом через два дня идут пленные наши. Изможденные.

Мы спрашиваем: “Ну, как?” Отвечают: “Мы выскочили на поле, немцы подавили нас танками”. Я спросил: “Ну, как там живут церкви?” – “Да какие церкви, и Бога-то нет…” А у нас уже была церковь, и народ ходил туда. Немцы нам не мешали. Помню, в храм они заходили, сняв головной убор. Смотрели, не шумели, никаких претензий не было…

Отец Василий надел на меня стихарь, и я уже начал в стихаре выходить… Люди увидели, что я держу свечку в стихаре, свечку выношу, в церковь хожу. И тут мои сверстники, ребята, с которыми я учился, начали надо мной издеваться. И мне тогда по моему юному 15-летнему состоянию нужно было выдержать удар насмешек, издевательств над моей неокрепшей душой. Но я твердо ходил, молился, просил…

Пасха 1943 года была где-то в конце апреля. Кто-то похлопотал у властей, и нам разрешили в Пасхальную ночь совершить крестный ход, где я принимал участие уже в стихаре, как маленький священнослужитель.

Этот 1943 год – год перелома в войне. Фронт приблизился к городу. Мы жили непрерывно под страхом бомбежки. В ту Пасхальную ночь из Тулы на Орел шли наши бомбардировщики. Наутро мы услышали, что погибло 400 мирных жителей.

Еще я помню этот 1943 год, вот, по такому событию. Летом по домам у нас носили чудотворную Тихвинскую икону Божьей Матери. Как принимал ее народ? Начиналось все в 12 часов дня и до пяти. Приходил отец Василий, служили краткий молебен, икону поднимали, мы под ней проходили. Это была радость для всей улицы, на которой совершался молебен. Но были и дома, которые святыню не принимали.

Но все равно в моей памяти запечатлелось молитва русских людей. Это вдохновляло и поддерживало. Как будто Господь говорил мне: “Смотри, сколько людей верующих, а ты смущался. Что ты думал там своей маленькой головенкой, то, что вера погибла, то, что вера угасала, то, что русские люди неверующие”. Эта зарождавшаяся и укрепляющаяся во мне вера, дала силы выстоять, когда для меня наступило страшное время.

16 июля 1943 году я вместе с сестрой попал в облаву. Немцы нас гнали под конвоем на запад. Проходили мы по деревням, селам. Что я там видел? Кое-где открыты были храмы. В немецкой оккупации сам народ открывал храмы.

В лагере Палдиский в Эстонии, куда нас пригнали 1 сентября, было около ста тысяч человек. Там было наших Орловских около десяти или двадцати тысяч, были и Красносельские, Петергофские, Пушкинские, их привезли раньше. Смертность была высокая от голода и болезней. Мы прекрасно знали, что нас ожидает, что будет. Но нас поддерживало Таллиннское православное духовенство: в лагерь приезжали священники, привозили приставной Престол, совершались богослужения. К нам приезжал в лагерь приснопоминаемый мною протоиерей Михаил Ридигер, отец Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Служил он с сегодняшним митрополитом Таллиннским и всея Эстонии Корнилием. Я хорошо помню, как они совершали литургии в военно-морском клубе, хор был из лагерных. Люди причащались, была торжественная служба. И я здесь ощутил еще более, что не только у нас в краях орловских так молились. Посмотрел и увидел, что все приехавшие из Красного Села, Пушкина, Петергофа все они молились, пели, и явственно ощущалась благодать Божья. У меня была икона Спасителя, она до сих пор цела, которой успел благословить меня с сестрой моей Лидией отец. И я в лагере ставил ее на камень и молился, как Серафим Саровский. Ну, как уж молился? Ничего я не знал. Своими словами: “Господи, помоги мне выжить в это страшное время, чтобы не угнали в Германию. Чтобы увидеть своих родителей”. А к слову сказать, я родителей потерял на два года. В лагере я пробыл до октября 1943 года.

Далее прибыл в Брянск, далее Унече, Почек, храмы были открыты, чему народ очень радовался. Храмы жили в оккупации. Их было открыто много. Почему? Что явилось причиной? 5 сентября 43 года получив донесение от контрразведчиков, НКВДистов Сталин приказал в противовес немецкой пропаганде открывать храмы на Большой земле. Они спешно открывались, но не везде, кое-где. Не в черте города, а где-то на кладбищах малюсенькие храмы. Так, в Куйбышеве было два храма, в Саратове один-два маленьких, в Астрахани. Власти слышали, какой духовной подъем находят русские люди в церкви и решили показать народу, что и мы, товарищи-коммунисты, не против религии, вот, смотрите, мы тоже храмы открываем. Но мы прекрасно знаем, что священников так и не отпустили из лагерей.

Храмов в оккупации было открыто много. И особенно сияли храмы, которые открыла Псковская православная миссия. Она была основана в 1942 году во Пскове. В нее входили молодые священники из далеких мест, отдавшие себя делу просвещения русских людей. Народ с удивлением и недоверием относился к ним. Люди целовали батюшкам ризы, руки, щупали их, спрашивали: “Батюшка, ты настоящий?” Храмы были заполнены. Ходили слухи, что, мол, те священники подосланы, что они служат немцам. Но нигде я не нашел подтверждения этих слухов.

Псковская православная миссия просвещала русских людей. Были открыты церковные школы. Там изучали закон Божий, историю прошлого, читали книги и пели русские песни. Немцы следили лишь за тем, чтобы не было никакой партизанщины. Это великое дело духовного просвещения было уничтожено с приходом советской власти в 1944 году. Некоторые из священнослужителей ушли с немцами за кордон. Остальные, остались встречать советскую армию. Этих мучеников за православие сослали в Сибирь. Там они погибли.

Родителей своих я нашел только в 45 году. Только теперь я понимаю внутреннюю связь родителей и детей. Когда я их нашел, я спросил у мамы: “Как ты верила, что нас не расстреляли? Что мы не погибли?” “Я чувствовала материнским сердцем, что вы живы”. Отец – участник гражданской войны, человек крепкой воли. Он ежедневно ходил по дороге, по которой угнали нас с сестрой. Родитель – есть родитель, и неизвестность о нашей судьбе подорвала его силы. Он быстро сгорел. Умер в 46 году.

И вот, возвращаясь в прошлое. Теперь уже, сам убеленный сединами старец, я вижу воочию, что Бог меня хранил, Бог меня поддерживал, Бог меня направлял, и что действительно и воистину без воли Божьей волос не упадет с головы человека, это я испытал в своей жизни.

Без личного опыта я никогда не стал бы ни о чем говорить, потому что я, как говорится, на шкуре испытал, имею личный опыт, как Господь меня хранил за молитвы и за веру. Что, увы, сегодня у людей не проявляется, что люди не хотят слушать нас бывалых, людей того поколения, переживших жестокие, страшные времена, но оставшихся верными Богу.

Но продолжу рассказ. На территории, оккупированной немцами, храмов было много. Когда наступили 60-е годы, генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев приказал закрывать и уничтожать храмы.

У нас было три храма, осталось 2. В Орле – старинный Богоявленский собор превратили в планетарий. И по всем необъятным сторонам России храмы стали закрываться сотнями… Для меня всегда вставал вопрос: ” Зачем и для чего? Чем мешала Церковь?” Власти торопились делать Рай на земле, хотели обезглавить Мать- Россию сделать ее безбожной, отчитаться перед Западом, который и тогда стремился ее изничтожить, как и сегодня он уничтожает нашу духовность хитростью, хитросплетением, всей этой сектантской проповедью. Отравляет окорочками, кормит нас, не дает нам получить медали, завоеванные грудью, не дает нам продать свое железо. Так с Россией не разговаривают. Россию надо любить. Я думаю, Владимир Владимирович Путин и его окружение знает, что надо делать. Мы не пропадем. Это вразумление русскому народу за то, что он бросается в крайности, идет в сектанты, в католики. Что я вижу по телевидению: “Вот, смотрите, я нашла новое, хорошее. Бога нового нашла. А Бог-то везде, как говорится, одинаковый. Мне здесь неплохо”. Кто идет в “Белое братство”, кто в “церковь Державной иконы Божьей Матери”.

Сектантам ненавистна Россия, как страна, как нация, как культурнейшая, могущественная, умнейшая нация. За то, что дала миру Россия, я думаю, я верю, я знаю, ни один народ не дал в технике, музыке, литературе. И то, что не докончил Хрущев со своей командой – они сегодня добиваются, чтобы убить душу русского народа. Горько, когда наши, живущие на территории России, люди их поддерживают… Есть такая Галина Крылова, она адвокат в Москве, защищает иеговистов, адвентистов, то есть, она их адвокат. А говорит, что она православная, любит церковь. У нас, к сожалению, нет закона защищающего именно православие, как самую главную веру, а не религию. Веру Матери-России. Я всегда в своих проповедях говорю о том, что если вам не нравится православие, вам не нравится русский дух, вам не нравятся храмы, вам не нравятся иконы, вы слушаете авантюристов, к нам приезжающих, которые еще думают учить нас и ратуют за то, чтобы им дали права на России – вот вам, ребята, путевка в жизнь, в Америку, там 280 миллионов – дополняйте. А нам дайте свободно молиться.

Никто так не страдал, как страдал великий русский народ. Своими же избиваемый за идею. Уничтожение России началось с 18 века. Сама запутавшаяся интеллигенция, запутала русский народ – хлебопашцев, торговцев, мастеровых. Тех богомольцев, которые шли, устроив домашние дела, помолиться киевским угодникам, в Саров Серафиму Саровскому, на Соловки, на Валаам. Это было. Особенно остро это отразилось в литературе XIX – начала XX веков в творчестве Леонида Андреева, Льва Толстого и других, не понявших народ, не разобравшихся и не уразумевших, что надо. Может быть, в чем-то была вина и тех священников, которые не полностью отдавали себя на служение Богу и людям… Я часто читаю воспоминания того времени, я знаю, что это было. Вот возьму свой город Болхов. В монастыре подвизался исповедник преподобный Макарий Глухарев, который перевел Священное Писание с иврита на русский язык, для русского народа. Высший Синод запрещал читать, что он писал. Его объявили еретиком и сослали в эту глушь Болховскую. А народ его полюбил, к нему ходили. Он учил, как надо молиться, креститься, как знать Бога. Детей любил. Немного было таких личностей. Их ссылали в то время. Они были предвестниками будущей трагедии. Предсказывали за сто лет до семнадцатого года о том, что произошло, но им не внимали. Как сегодня говоришь: “Ребята, не колитесь, не делайте этого, не ходите туда, идите в церковь”. НИЧЕГО…. И я вижу скорбное будущее, в том, что люди не хотят вернуться к Богу, не хотят понять Бога, не хотят осознать Бога. В 20-м веке – Бог еще терпел, но теперь, к сожалению, Бог уже не дает страдать для вразумления годами, вразумления будут короче – месяцами.

Подует ветерок. Солнышко глянет, погорит немножечко. Какие-то букашки, таракашки прилетят. Какой-то дождик пойдет. И сегодня уже слышишь, что нельзя грибы собирать, нельзя есть огурцы, капусту, морковку, нельзя в речке купаться. Да и попить водички нет у народа чистой. А стоит задуматься об этом. Почему? Нас уже ничто не может остановить: ни гибель “Курска”, ни автокатастрофы, ни пьянство, ни наркомания …. Бог всегда бьет там, где не ожидаешь…

Но не хотят люди задуматься, не хотят слышать…