Самый масштабный роман Льва Толстого «Война и мир» экранизировали уже не раз. А в январе состоится премьера новой версии: в Англии за очередное его экранное воплощение взялась команда BBC. Украшения для всех главных героинь, от скромной Наташи до роковой Элен, придумал ювелир Петр Аксенов - кому, как не российскому ювелиру, наряжать девушек из главного русского романа?

Коллекция, которая выйдет в декабре у Axenoff Jewellery, - особенная. Все украшения, от тиар до эмалевых серег, были созданы мастерами ювелирного дома специально для телеадаптации романа «Война и мир» , которую готовит английская кинокомпания BBC. Премьеры сериала придется ждать до января следующего года (что на самом деле не так уж много: осталось всего-то два месяца), но кое-что о нем мы уже знаем.

Во-первых, состоять он будет из шести серий, по часу каждая. Во-вторых, распределены и роли: Наташу Ростову сыграет Лили Джеймс, Пьера Безухова - Пол Дано, Анну Павловну Шерер - Джиллиан Андерсон, а Андрея Болконского - Джеймс Нортон. О том, как в эту британско-американскую команду попал российский ювелир Петр Аксенов, мы решили узнать у него лично. Оказалось, что началось все с любви самого Петра к сериалу «Аббатство Даунтон» - если бы любовь каждого из нас к каким-то сериалам была такой же продуктивной!

О том, как съемочная группа и российский ювелир нашли друг друга

«Я всегда хотел поработать в кино, с командой какого-нибудь масштабного исторического фильма. И однажды мои друзья в Лондоне, зная об этом, посоветовали мне написать кому-то из команды художников по костюмам сериала "Аббатство Даунтон" - я, кстати, его большой поклонник. Мы поначалу стеснялись: как же так, ведь там работают такие известные костюмеры, используются такие потрясающие старинные украшения! Но решили, что попытка не пытка, и все-таки написали письмо стилисту, который занимался костюмами в сериале, кажется, в пятом или четвертом сезонах. К тому моменту он уже не сотрудничал с "Аббатством", но все равно ответил, обещав порекомендовать нас своему коллеге. И уже его коллега спустя какое-то время написал нам, сказал, что у него в работе историческая картина по русскому роману "Война и мир" и что мы идеально ему подходим ».

О разнице между российским и британским подходом

« У меня есть опыт работы в русских картинах - вот только что закончились съемки "Матильды" Алексея Учителя. И художник по костюмам там тоже был мощный, Надя Васильева. Я с ней утверждал каждый эскиз, каждый образ. Она мне про все подробно рассказывала: здесь должна быть именно такая тиара, здесь - две броши, а сюда придумай большую пряжку. Вещи должны были быть максимально приближенными к выбранной эпохе, мы старались делать практически их копии. А англичане в этом плане более свободные, более модные - они ценят эклектику, даже какую-то иронию. Может быть, некоторые вещи, которые мы в итоге сделали, были бы недопустимы в той исторической эпохе - например серьги с орлами для Элен, - но картинка получилась очень красивая ».

О том, чем отличается работа ювелира в кино от его обычной деятельности

«В первую очередь работаешь ты не сам по себе, а в тесной связке с художником по костюмам. Обязательно изучаешь, перед тем как приступить, настоящую моду данной эпохи. Так получилось, что у нас на этот раз многое совпало. Например, интерес к камеям: я их люблю, и мы в Axenoff Jewellery их часто делаем. А в то время, которое охватывают события сериала, камеи как раз были в моде и считались одним из главных украшений. Так же вышло с эмалью, с которой мы тоже много работаем: эта техника тогда применялась очень активно, а к концу XIX века совсем вышла из моды, и ее долго никто не использовал. Кроме того, сама эпоха мне всегда была очень близка. Если бы меня спросили, что мне самому нравится из моды прошлого, я бы заговорил как раз о годах правления Наполеона, о русском ампире - это очень красиво! Это идеальная, с моей точки зрения, мода, которая подчеркивает естественную красоту, не перегружая ее ни слишком пышными юбками, ни слишком объемными рукавами, ни шляпами, ни безумным количеством рюшей или оборок, - все строгое и прямое».

О трех главных героинях и их характерах в украшениях

«В общей сложности в кадре около 30-40 наших предметов. Что-то брали на Соню, что-то - на Сонину маму, что-то - на княжну Марью - у нее простой крестик, она ничего из украшений больше не носила. Н о основной акцент был сделан на трех героинях: Наташе, Анне Павловне Шерер и Элен.

У Наташи очень минималистичный и чистый образ, украшения у нее небольшие и неброские: маленькие серьги-бантики на балу, когда она впервые выходит в свет, серьги-короны для похода в оперу, изящная тиара. Ее героине идеально подошла наша коллекция, выпущенная к 400-летию дома Романовых - из нее мы и взяли несколько предметов.

Элен - совсем другой персонаж. Это коварная героиня, пользующаяся своей красотой, такая обольстительница. Актриса, подобранная на эту роль, подошла великолепно. В российской экранизации Элен, по-моему, играет Скобцева, и она действительно сидит как мрамор, такая красивая, с невероятным овалом лица, шеей... Подобной я себе ее и представлял. Но в британской версии Элен совершенно не такая: она, наоборот, полна жизни. Ей мы сделали украшения яркие, выделяющиеся: длинные серьги с жемчугом, серьги-мухи, тиара - все с легкой изюминкой. У Анны Павловны Шерер все тоже очень заметное, но более громоздкое, царственное, перетягивающее на себя внимание: крупные броши, высокие тиары, серьги с камеями».

О команде новой версии «Войны и мира»

«Мы дружили со всей командой, со всеми актерами. Кстати, совершенно прекрасный актер, который играет Пьера, - Пол Дано, американец. На нем вообще, кажется, держится вся картина, он великолепно сыграл свою роль».

Как закалялась сталь

Я долго искал себя: был стилистом, фотографом, окончил теологический факультет, увлекся декорированием ресторанов, затем искусством. Но быстро понял, что даже хороший художник часто вынужден идти на компромиссы, чтобы продаваться, а это не моя история. При этом я мужчина и мне всегда нравилось зарабатывать. В моем роду есть и дворяне, однако во мне преобладает купеческая сила, жажда независимости. Меня всегда интересовала мода, но в индустрию не тянуло: жесткий график, следование тенденциям - слишком много ограничений. Сколько себя помню, я всегда коллекционировал ювелирные украшения: покупал перстни на блошиных рынках, камни на развалах в Индии, камеи в дорогих венецианских магазинах, броши и булавки в антикварных лавках на Сент-Оноре в Париже. В 2011 году я снимал фотопроект «Русские сказки» для собственной выставки. Нашел в Большом театре костюмы, ткани, декорации, получил разрешение работать в московском доме Юсуповых с изразцовыми печами, но нигде не мог достать драгоценностей в русском стиле. Тогда я набросал эскизы, по ним выполнили несколько изделий, и получилась первая фольклорная коллекция. Так я стал посвящать все свое время бренду Axenoff Jewellery.

Петр и его команда

Многие секреты ювелирного искусства утеряны. С мастерами тоже непросто: они пьют, их надо строить, договариваться - иногда на коленях, иногда с хлыстом, коробочку конфет везти из Парижа, - ко всем нужен подход. Собственного производства у меня не было, я заказывал предметы частным специалистам, но это невыгодно, и я не мог вникнуть в процесс. Тогда я нашел артель в Костроме, прошел производственный курс, научился выполнять простые вещи на станках. Кострома - вотчина русского ювелирного искусства, там до сих пор живут потомственные мастера, чьи предки четыреста лет назад делали драгоценности для Кремля. Модель я изготавливаю в Москве, анализирую заказы и отправляю в Кострому на коммерческое производство. Недавно меня заинтересовала техника эмали, и я решил выпустить линию недорогих украшений совместно с заводом «Ростовская финифть» - будем возрождать фабричное дело.

Ядра - чистый изумруд

Я долго мучился с закупкой камней: ходил по выставкам в Москве, искал поставщиков, но рынок очень маленький. В Нью-Йорке, куда с конца XIX века свозят сырье со всего мира, найти хорошую жемчужину любого цвета и размера за сорок долларов элементарно, у нас она стоит сорок тысяч рублей, и надо еще постараться ее найти. Мне нравятся поделочные камни, которые добываются на территории России, например - малахит. Но русские говорят: «Из малахита колонны в Эрмитаже!» - думают, что его так и добывают колоннами, а я им предлагаю крошечные сережки. Мало кто представляет, насколько сложна работа с этим минералом: мастера, как мозаику, подгоняют кусочки камня по поверхности. Сейчас нестабильный период, мы планируем сосредоточиться на совсем бюджетной линейке и золоте-бриллиантах, потому что люди, у которых есть деньги, так и будут их вкладывать в вечные ценности.

Когда б вы знали, из какого сора

Редко бывает, что ты выспался, сходил в тренажерный зал, позавтракал геркулесом на воде - и тут пришло вдохновение. Накрывает в самый неподходящий момент. Меня может зацепить архитектурный элемент на площади Сан-Марко, грифон на калитке дома в Греции, обои в Павловском дворце, золотой венок логотипа кондитерской Laduree. Я покупаю каталоги антикварной ювелирки - современная меня категорически не интересует, изучаю архивы Cartier и дома Фаберже, книги по орнаменту, русским промыслам, византийским драгоценностям, костюмам, античности. У меня столько идей, что я не понимаю, как их воплотить до конца жизни. Берешь сказки Пушкина, а там и «Руслан и Людмила», и «Шамаханская царица» - миллион референсов, от русской до восточной темы, которые можно интерпретировать. Западный покупатель обожает все имперское. Актуально развиваться и на Восток - к началу октября готовлю тематическую коллекцию. Я не делаю конкретных исторических реплик, мои изделия довольно эклектичны, но всегда с узнаваемым почерком. Иногда я позволяю себе провокацию, например - серьги с двуглавым орлом, которые стали настоящим коммерческим хитом.

Фильм, фильм, фильм

Работа с художником по костюмам Надеждой Васильевой над фильмом Алексея Учителя «Матильда» оказалась для меня настоящим признанием в профессии. Когда твое творчество может оценить не человек из мира журнальной моды, а специалист с абсолютным вкусом, это автоматически означает переход на новый уровень. Надежда объясняет задачу так: «Кшесинская должна выйти на киносеанс в белом платье, расписанном вручную черными узорами. Она рассталась с Николаем и должна всех поразить своим видом». И я должен предложить что-то такое, что она оценит, например - два ювелирных банта и тиару-ласточку. Я по возможности присутствую на съемках. Недавно снимали сцену, где Матильда идет на балетную репетицию в бриллиантовой короне и сережках - танцевать «Русскую» Чайковского, а Миронов, который играет директора театра, срывает с нее корону и говорит: «Не по чину, не положено!» - потому что балерины репетировали только в бутафорских украшениях. Кшесинская же отличалась тем, что всегда носила подлинные драгоценности. Еще ко мне обратились художники сериала ВВС «Война и мир» с Лили Джеймс в роли Наташи Ростовой. Но с ними было не так захватывающе, ведь они выбирали из имевшихся образцов: «Прекрасно, восхитительно, это для Анны Павловны Шерер, а это для Сони тиара». К декабрьской премьере выйдет одно именная коллекция. По мотивам «Войны и мира» я оформлю для отеля «Астория» новогоднюю елку - с пушками, барабанами, ружьями, которые разбавлю хрустальными люстрами и лошадками. К весне закончу коллекцию «Букет императрицы» - великие княгини, цветы, будуары, а в апреле открою выставку в петербургском Юсуповском дворце, в личных апартаментах Ирины Юсуповой.

Служенье муз не терпит суеты

У меня есть четкое понимание, как продвигать свою марку. Я готов корректно дарить наши украшения, работать с блогерами - для охвата это работает. Но мне важнее, что Axenoff Jewellery носят балерины Большого и Мариинского театров, Диана Вишнева, Лиза Боярская, Ольга Томпсон, Хибла Герзмава, Марина Линчук, Табита Симмонс, Наталья Водянова. Валентина Матвиенко не снимает нашу брошь с самоваром. С развитием бизнеса я реже принимаю частных клиентов, это чересчур энергозатратно: они с тобой отдыхают, а ты-то на работе. Я понимаю, что во многом обязан успехом своим качествам пиарщика, но мне важнее пойти в Новодевичий монастырь и придумать что-то новое, чем отправиться на тусовку.

Анна Данилова

Ювелир Петр Аксенов о смерти брендов, «Войне и мире» и теплохладной вере

Петра Аксенова привыкли видеть в модных журналах и светской хронике. Вот молодой бородатый мужчина делает селфи в Большом театре, вот его фото с актером Джеймсом Нортоном, британским князем Болконским, вот – блестящий новогодний раут. Некоторое время назад художник открывал выставки и светские мероприятия, запускал арт-проекты, и вдруг фотограф сменил специализацию и стал дизайнером ювелирных украшений. «Художник вдохновляется русской культурой и царской роскошью», – несколько иронически шутит глянец над патриотичностью Петра. Без всякой иронии сам Аксенов говорит, что работает над украшениями, которые могли бы принадлежать великим женщинам прошлого. Сын фотографа Ю.Аксенова и художника-иконописца Л.Шеховцевой получил строгое духовное воспитание, жил в Оптиной пустыни, общался с отцом Иоанном Крестьянкиным . О смерти брендов, современном искусстве, образах прошлого и настоящего – в интервью «Правмиру».

War and Peace

– Вы делали украшения для новой британской экранизации «Войны и мира». А как вам сам фильм? В России этот фильм неминуемо сравнивают с версией Сергея Бондарчука.

– Не один Бондарчук способен чувствовать русскую литературу. Ему, кстати, можно предъявить даже больше претензий, можно было бы тоньше прочувствовать ту же внешнюю стилистику.

– А он ее недостаточно прочувствовал?

– Например, внешность нашей Наташи Ростовой (я говорю не про игру актрисы – тонкую, прекрасную и передающую литературный образ) очень далека от девичьего образа того времени. Советские стрелки, начесы – Наташа просто не могла такой быть! Англичане стилистику соблюли намного лучше, все костюмы и ювелирку они делали в России.

Но главное – в экранизации Бондарчука полностью отсутствовал Бог, в фильме Его не ищет Андрей, не ищет Пьер, отсутствует сцена, в которой княжна Марья благословляет князя Андрея образом перед его отъездом на войну. Англичане этот момент не выпустили, и он восторгает меня в новой экранизации.

– Стилистика стилистикой, а сама актерская игра?

– Мне кажется, они очень хорошо играют. Лучше всех – американец Поль Дано (в фильме он Пьер Безухов), это очень талантливый актер, с внутренней глубиной. Не Серафим (Роуз), конечно, но в нем чувствуется дух человека думающего, читающего. Он прочел «Войну и мир» от и до, еще до съемок, хотя другие актеры читали прямо во время съемок, буквально за завтраком. Очень тянулся к нам – русским – говорил, что так может прикоснуться к России, почувствовать ее.

Режиссер провел замечательный кастинг: мы все представляем Анну Павловну Шерер стареющей женщиной, а в сериале ее играет Джиллиан Андерсен – немолодая, да, но какая же она красавица!

Анна Павловна Шеррер (Джиллиан Андерсон) Тиара и серьги Anna Pavlovna

Элен Курагина (Таппенс Миддлтон) Тиара Hélène

Наташа Ростова (Лили Джеймс) Тиара Natasha Rostova

Наташа Ростова (Лили Джеймс) Серги Crowns

В мировом кинематографе много экранизаций великого романа Л.Н. Толстого – от немых кинофильмов начала века до корокометражек и сериалов.

В американско-итальянской экранизации 1956 года Наташу Ростову играла знаменитая Одри Хепберн , в британском сериале 1972 года Пьером Безуховым был сэр Энтони Хопкинс . Советская экранизация романа режиссера Сергея Бондарчука 1965–1967 годов сделана в новаторской технике панорамной съемки и получила премию «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. В Советском Союзе в 1966 году первую серию фильма посмотрели 58 млн зрителей.

В 2013-16 годах в Англии сняли драматический шестисерийный мини-сериал «War and Peace», представленный публике 3 января 2016 года.

– А самая сильная мужская роль, на ваш взгляд?

– Князь Андрей в этом фильме слабоват, всё будет держаться на Пьере, Наташе и, конечно, на красивой картинке. Приятно, что иностранцы берутся за такое кино, насколько я помню, последние несколько лет у нас классику не экранизировали. Сейчас идут съемки «Анны Карениной» Карена Шахназарова (интересно, что у них получится), но вот надо же было сначала снять кино американцам, чтобы русские захотели взяться за свою классику!

– А оно нужно сейчас, историческое и «литературное» кино?

– Чем больше – тем лучше! Все возможности есть сейчас, новые технологии – прекрасное время, чтобы наше кино возрождалось на русской истории и литературных произведениях. А то снимают какую-то ерунду и фантастику.

Кстати, в новостях пишут, что Владимир Путин посмотрел сериал и сказал, что авторы смогли почувствовать и русскую душу, и глубину мысли Толстого.

Смерть брендов

– Вы много лет были фотографом, художником, причем работали в духе современного искусства. Ориентация была скорее прозападная – и тут резкий, даже утрированный поворот к русским традициям и мотивам. Как так получилось?

– Это началось, наверное, от пресыщения западной культурой, я в ней уже просто ничего нового и интересного не видел. В какой-то момент появилась усталость, пустота, всё вокруг казалось одинаковым. Меня бросало то в дизайн, то в скульптуру, то в фотографию.

Но знаете, человек, выросший в церковной семье, часто продолжает ходить в храм на автомате. А потом вдруг ты начинаешь осознанно ходить в церковь, тебя тянет туда, и это желание идет изнутри. Вот так было у меня. Были вещи, заложенные во мне с детства мамой, духовником, и они проросли – в один момент!

Как в стихах (Рослякова – прим. ред.) : «Как лань припадает сухими губами в полуденный жар к голубому ключу, так я в воскресение стою перед храмом и словно от жажды поклоны кладу».

Петр Аксенов

– Вы связываете свой поворот в профессии именно с осознанным посещением церкви?

– Я заканчивал с современным искусством, перешел к ювелирному делу – и уже просто бежал в церковь. Я понимал, что не хочу и не могу делать такие проекты, как раньше, мне это неинтересно. Мне были нужны мои «Русские сказки» , я понимал, что за них и нужно браться.

– То есть уже после того, как вы получили богословское образование?

– Да. Если честно, я увидел в богословском образовании мало веры. Какие бы ни делали отборы в институты, как бы ни считали пропуски всенощных, в богословские структуры просачиваются разные люди. И думаю, не надо закрывать возможность получить богословское образование тем, кто пока не ходит на все службы и носит рваные джинсы.

– Дистанция от богословия и фотографии до ювелирного дела довольно большая.

– Первые ювелирные эскизы я делал как раз для «Русских сказок», очень всем этим вдохновился, но понял, что у нас не сохранилось старой русской ювелирки. Старинные костюмы можно найти в Большом театре, в хорошем ателье тебе по образцу сошьют вещь из парчи, а вот ювелирки аутентичной – не существует. Даже в музеях можно по пальцам пересчитать: Бриллиантовая кладовая Эрмитажа, Оружейная палата, Алмазный фонд и, в принципе, всё. В маленьких музеях можно что-нибудь найти, но это не такие серьезные коллекции, как в Дрездене или в Кёльне.

Наталья Гоций в проекте "Русские Сказки". Фото Елена Бутко

Фотопроект "Русские Сказки"

Фотопроект "Русские Сказки"

Фотопроект "Русские Сказки"

Фотопроект "Русские Сказки"

Фотопроект "Русские Сказки"

Фотопроект "Русские Сказки"

Интерес к рукотворному у меня был всегда. Мне приятнее делать не то, что на стену повесят, а то, что будет служить человеку, что он будет носить с собой. Крестик для крестин, обручальное кольцо для молодых... Я с радостью занялся этим делом, а в процессе понял, что это и правда мое. Тут ты и творчески себя проявляешь, и можешь обращаться к русской культуре, и восстанавливаешь утерянное. Да и обеспечить себя финансово получается, это тоже важно. Некоторые народные промыслы применить трудно, вряд ли кто-то готов в повседневной жизни носить золотое шитье. А украшения сочетаются с современной одеждой, их носят и в торжественных случаях, и в повседневной жизни.

Я рад, что дышал воздухом Сорбонны и Парижа, прочувствовал Америку, изучал итальянское искусство, путешествовал по миру. И всё-таки сейчас я пришел к русской культуре, которая мне близка – и, надеюсь, будет близка до конца жизни.

– Вы рассказывали про свой проект «Инфанты» , что не драматическая съемка в искусстве невозможна, всегда нужен надрыв. Выходит, занимаясь ювелирными изделиями, вы нашли направление, в котором этот надрыв не нужен?

– Современное искусство всегда диктует скандал, провокацию. Проект «Инфанты» обличал детей из богатых семей. Дети должны воспитываться не так и выглядеть не так. Они капризные, они какие-то болезненные, они подвержены злу из-за этого воспитания.

А сейчас у меня вообще нет желания провоцировать, недавно предложили сделать с эмалью что-то современное, но это не ложится в мое видение работы с этим материалом, в контекст техники не встраивается!

У меня был еще один проект, «Dead Brand », тоже изобличающий некое фанатичное поклонение людей брендам, зависимость от них. Хотя моя компания – тоже бренд, да еще и названный моей фамилией, но я всегда говорю, что мы команда, я работаю не один.

– Для любого бренда справедливо, на самом деле.

– Да, но не все дизайнеры так считают, кто-то говорит всё время «я, я, я». Не осуждаю этих людей, но мне кажется, что это в итоге разрушает.

– В чем был смысл проекта «Dead Brand»?

– Есть круг людей, среди которых принято потреблять продукты класса люкс, носить определенные бренды. Любой человек, желающий соответствовать этому кругу, должен покупать не те вещи, которые ему идут и нравятся, а те, у которых правильное имя и цена. У всех мужчин в этом кругу определенные марки часов, у женщин – определенные марки сумок, и вот они постоянно соревнуются. Это, конечно, очень глупо, хотя Господь не говорит, что быть богатым – большой грех. Можно помогать тем, кому не так повезло, совершать добрые дела, правильно распоряжаться деньгами, которые тебе посылаются. И спастись.

Суть в том, что людям нравится не само изделие, а возможности, которые оно дает. У тебя будет такая сумка – тебя правильно примут, не осудят, увидят, что ты им соответствуешь. Не будет сумки – ты никто. Эта приземленность, ограниченность, человек перестает восприниматься как личность, и неважно, что он красивый, умный, добрый, воспитанный. Он стирается полностью, его не существует, просто потому что у него нет сумки или там сапог какого-то бренда. В этом я вижу глупую зависимость.

– Тут в некотором смысле есть созвучие с проектом «Инфанты» – ребенок из хорошей семьи оказывается в классе с богатыми детьми, втягивается в конкуренцию и начинается: у кого какая модель телефона, кого водитель на какой машине привез.

– Проблема есть, но я знаю семьи, где ее смогли решить. Например, мои знакомые Чарльз и Ольга Томсоны. Чарльз – англичанин американского происхождения, который принял православие, когда познакомился с Ольгой. Сейчас у них пять детей, ждут шестого. Ольга – моя муза и она вдохновляла меня на создание разных образов. Семья живет не шикарно, но детям прививают правильный вкус к вещам, игрушкам, еде. И правильное отношение к соблазнам.

Ольга и Чарльз Томпсон с детьми. Фото: Чарльз Томпсон

Ребенок четко понимает, что iPhone, который сейчас помогает ему не отставать от одноклассников, одновременно отнимает возможность построить будущее, о котором мечтается. Ольга просто спрашивает свою старшую дочь, Настю: «Кем ты хочешь быть – просто девушкой с iPhone или балериной? Надо выбрать сейчас». Настя сразу телефон в сторону отодвигает.

Родители вполне могут справиться с проблемой, объяснив ребенку, что главное не деньги – их всегда у кого-то будет больше – а кто ты, что из себя представляешь. Я видел, как это работает у Томпсонов – дети верят родителям. Какой-то друг в школе может сказать «а какая у твоего папы машина?» А сын Чарльза говорит – это в деревне в Коннектикуте у нас есть машина, мы живем в деревне на берегу океана, нам она нужна, чтобы за продуктами ездить. А в Москве мы живем рядом с Кремлем, папа пешком всюду может дойти. Он верит в то, что говорит, просто потому, что это действительно так.

– А сами с брендами боретесь?

– В личной жизни?

– Да.

– Я делаю, как предписывает этикет. Если мне нужно пойти в Большой театр, то я пойду в костюме или смокинге. Да, у меня есть возможность поехать в Англию и купить смокинг за 250 фунтов, а платить полторы или две тысячи фунтов просто за бренд я не буду. Сказать, что я прямо «борюсь», я не могу, если мне хочется купить вещь – я просто ее покупаю. О марках не думаю.

Оскорбление чувств верующих

– Сейчас много споров вокруг разных акций и перформансов, говорят об «оскорблении общественности», «оскорблении верующих». Что вы скажете о допустимых границах? Многие художники считают, что выразить остроту проблем окружающего мира невозможно без провокации.

– Да нет, мне так не кажется.

– Вы сами как относитесь к провокативным методам, используете или использовали их, чтобы до кого-то достучаться?

– Я чувствовал, что люди просто поняли то, что я хотел до них донести. Понимаете, критики современного искусства всегда ругали меня за то, что всё слишком идеально, слишком красиво. А для меня всё действительно так, если угодно – декоративно. У каждого человека свой уровень внутренней культуры. Кто-то может в Большом театре сделать провокационное безобразие, а я не могу.

Я даже в современном искусстве всегда старался соответствовать канонам. То есть я мог внести скандальную, обличающую идею, но никогда не делал это некрасиво. Я считаю, что если человек хочет указать на некую проблему в современном искусстве и в противовес ей что-то сделать, он должен очень четко продумать структуру.

Может быть, современными методами, с помощью новых технологий, с какими-то известными именами можно было бы сделать программу, снять фильм, организовать выставку, которая показала бы, что такое чувства верующего человека. Люди этого не понимают или забывают.

Вполне можно сделать проект, где показывается, например, что непонятная группа женщин, дергающихся и что-то там поющих в храме, глубоко оскорбляет и унижает чувства верующего человека. Кто-то говорит: зачем бедных девушек сажать за какие-то их проступки, это ведь искусство. Надо показать людям, что это не искусство и не может быть искусством. Надо пригласить экспертов, задействовать режиссеров, актеров, спортсменов – людей, у которых хорошее воспитание, образование, вкус и внутренняя культура, внутренняя нравственность, четкое осознание веры.

Человек может не ходить каждый день в храм, но должно быть уважение. Например, уважение к чувствам матери, которая всю жизнь ходила в церковь. Ты мог вырасти в другой среде, учиться в другой стране, приехать иным человеком, но мама осталась у тебя в сердце, в голове, в мыслях, и через это ты чувствуешь веру. Надо людям показывать, что это действительно свято. Можно говорить, что это кощунство, а не искусство, но зачем – получится просто скандал с защитной реакцией. Нужно показывать правильные вещи.

– Что вы имеете в виду под «правильными вещами»?

– Вот прилетаешь ты в Америку, стоишь на паспортном контроле и заодно смотришь фильм, который дает некое представление о том, в какой ты стране. Там показываются дружные семьи, какие-то счастливые моменты жизни, врачи, спортсмены и просто люди, какие-то пейзажи. Всё это очень хорошо передает ощущение от страны. Почему это делается на паспортном контроле? Чтобы у человека, который сюда приехал, сразу сложилось представление: здесь всё радостное, радужное, направленное на благо людей, и человек при этом должен правильно себя вести.

Мы в России об этом абсолютно не думаем. А у нас ведь есть наша Красная площадь, дворцы Петербурга, вообще дух красивой России, мороз, снег, сказки, наша история. Сколько мы прошли мировых войн, какие добрые дела мы сделали, мир литературы, живописи, балета, театра… Представьте, приезжаешь ты в Москву, стоишь на паспортном контроле – и тебе показывают Большой театр, балерину красивую, Петергоф, потом какую-нибудь бабушку из колхоза… Это можно назвать примитивным, но это же дает представление о стране! А у нас, увы, нет проектов ни о России, ни о верующих, никто не хочет этим заниматься.

– А сатира какая-то возможна в искусстве? На ту же околоцерковную проблематику.

– Не знаю, мне кажется, что всё-таки сатира допустима, когда она изобличает какие-то смертные грехи: пьянство, обжорство, тщеславие. Как это всегда было в культуре. Шаржи, карикатуры, даже какие-то юмористические сюжеты в быту, как на изразцах голландских печек. В народном творчестве всё это есть. А вот в высоком искусстве такая сатира не имеет смысла, а церковь я бы вообще не затрагивал. В нашей традиции это вскользь проходит, например, на картине Василия Пукирева «Неравный брак» церковная тема есть, но самое главное – это всё-таки горе и страдания молодой девушки, которая выходит замуж за старика не по своей воле.

Есть великие исторические картины на церковные темы, мы все их знаем – та же «Боярыня Морозова» Сурикова. А жанр сатиры мне лично тут не близок, кажется не совсем уместным, что ли.

Боярыня Морозова. В.И. Суриков

Поэзия смерти

– Для проекта «Смерть брендам» вам пришлось много по кладбищам гулять. Какие впечатления, ощущения от этого были?

– Независимо от проектов, я люблю мемориальную культуру, может быть, даже сам занимался бы надгробиями. Недавно в инстаграмме вывесил фото на кладбище Донского монастыря. И мне знакомый спортсмен пишет: «Петр, фото на фоне церкви или монастыря – в самый раз. Фото на фоне могил и крестов – лучше избегать для верности». А я ему говорю, что на кладбище чувствую себя лучше, чем где-либо. Я очень четко осознаю, что отрезок времени, который мы здесь проводим – строго ограничен. Я не боюсь смерти как таковой, она придет в любом случае, чего ее бояться? Своих поступков нужно бояться и делать всё, чтобы достойно ее встретить.

Многие великие произведения воспевают момент смерти. Взять того же Шекспира, «Ромео и Джульетту»: вообще-то кульминация пьесы происходит в склепе, люди умирают из-за любви. Мне всегда нравились жития первых мучеников-христиан, которые так легко шли на смерть за Христа. Я бы с удовольствием такую смерть принял. Легко, не надо всю жизнь читать утреннюю и вечернюю молитву. Сказали тебе или «за Христа», или «Аллах акбар» – ты сказал «Я за Христа» – и всё, и сразу в рай (смеется).

– Как у нас геополитическая ситуация развивается – так эта возможность еще, вполне возможно, будет предоставлена.

– Да я утрирую, конечно. Просто кладбища не страшные, я много на них бывал и в Милане, и в Венеции, и в Париже, русские кладбища – Донское, Александро-Невской лавры. Я просто еще очень люблю скульптуру. Вот вы изучаете скульптуру дворцовую, она очень понятная – Аполлон, Посейдон, Венера, Андромеда. Вот современная какая-то скульптура, тоже не очень сложная. А на кладбище каждая скульптура – это персонаж. В Венеции есть очень необычное детское кладбище, на миланском кладбище – огромные часовни, целый город с окнами, украшениями, потолком, бывают даже специальные места для хора.

– Вы сейчас про кладбища рассказываете, а саму тему смерти как воспринимаете?

– С детства, через сказки. Они не для детей, конечно, на самом деле – вот читаю я сказку Шарля Перро, там мальчик-с-пальчик одел дочерей людоеда мальчиками, а потом папа пришел и им головы отрубил. Когда мне в детстве эту сказку читали, в голове сразу картинка вставала – мужская одежда, отрубленные головы, всё, их больше нет.

Потом я же мальчиком в Печоры ездил, ходил в пещеры, видел братское кладбище, могилы, захоронения, нетленные мощи, бывал на отпеваниях. Меня это не пугало. Другое дело, когда это не смерть «вообще», а ты видишь на смертном одре или на отпевании кого-то, кого ты знал и любил. Вот это пугающее ощущение. У меня бабушка умерла от рака, я прощался с ней практически с закрытыми глазами. Потому что это была не та красавица с буклями, которая меня кофе поила. Там лежала просто сгоревшая свечка. Это, конечно, тяжело.

Но когда ты подходишь к отцу прощаться, ты просто не хочешь отходить, ты понимаешь, что он живой, даже если он не живой. Вот некоторые мужчины пострелять хотят или на Эверест подняться в поиске адреналина, а я бы с удовольствием Псалтирь три ночи почитал один в церкви за покойника. Пока не было возможности, жду, думаю, представится. Кстати, очень люблю гоголевского «Вия».

– Вы как-то легко об этом говорите, романтически. Мне «возможность предоставилась» – она заключалась в понимании того, что человек был рядом, а теперь его нет. И связи, взаимодействия с ним тоже нет. И знания никакого нет, только вера.

– У меня, как и у любого другого человека, есть опасения. Какая-то жизненная ситуация не разрешается, кто-то подводит, я впадаю в панику, думаю: «Как же так, что же делать». Но всегда рядом есть близкий человек, который мне говорит: «Такова жизнь, ничего, нужно идти дальше». Не надо тратить силы и думать, почему так произошло, не надо тратить время на переживания, надо просто с чистого листа делать дело. Так же, наверное, и в смерти. Когда ты теряешь близкого человека, то, с одной стороны, это действительно большая утрата, если ты его любил и тебе было с ним хорошо, комфортно, вы друг друга понимали. Но на всё воля Божья, и нужно продолжить идти вперед и до последнего вздоха делать то, в чем твое призвание.

Радостные люди

– Вы говорили, что в перспективе хотели бы серьезно заниматься благотворительностью, а светские тусовки с аукционами таковой не считаете.

– Не то чтобы не считаю, просто это мне не очень близко. Такие аукционы часто проводятся зимой, близко к новогодним праздникам, когда людям хочется отдыха, слушать красивую музыку, видеть красивые вещи, участвовать в красивых событиях. И почему бы не пожертвовать деньги при этом. Если нас просят, мы тоже даем что-то для таких аукционов. Мы вообще никому не отказываем, с нами работало множество серьезных фондов. Одно время я ездил в детский дом «Павлин», помогал им периодически, с ребятами время проводил. На самом деле, я думаю, что любая благотворительность хороша. Конечно, если люди, которые приходят на аукционы, пойдут работать волонтерами, пользы будет больше. Но если они не пойдут, а просто пожертвуют 10 тысяч, 100 тысяч, миллион рублей – это хорошо.

В XVIII-XIX веках, например, не нужно было делать специальных собраний, чтобы найти на что-то деньги. Тогда человек сам понимал, что от своего дохода он должен отдать, помочь бедным. Сейчас это ушло.

– Сейчас это есть в Европе и Америке.

– Да, а у нас этого уже нет. Вспомните, кто создал Красный крест в России – великие князья. И во время войны наши великие княжны сами занимались помощью в госпитале, лично перевязывали раненых бойцов, делали уколы, мыли. Люди с царской кровью, венценосные особы. И они радовались тому, что могут помочь, тому, что они нужны. Это было лучше, чем с утра до вечера обмахиваться веером, нюхать цветы, душиться духами и переодевать платья от завтрака к обеду, от обеда к ужину.

Мне кажется, что те люди несли бремя своего статуса гораздо проще, чем сейчас. Сегодня человек мечтает выстроить себе богатый дом, завесить его картинами, заставить его мебелью, он хочет всё купить. А когда люди в этом рождаются, они могут очень спокойно с этим расстаться, для них не имеет смысла нажитое. Царь сам чистил снег, копал картошку, делал зарядку, спал на полу, ел гречневую кашу.

– Современному обществу это не очень понятно. Сложно представить себе первых лиц государства работающими, а не перерезающими ленточку у госпиталя.

– Поразительно, сколько мы живем уже, как советская власть пришла (и ушла), у всех президентов были жены – никто ничего такого не делал. Всё-таки нет больше этой культуры и примеров нет.

Хотя вот герцогиня Кембриджская – – и ее благотворительная деятельность, помощь больным детям, участие в жизни детских хосписов – прекрасный пример.

– А кто был примером для вас? Расскажите о том, кто по-настоящему повлиял, о таких, как писал , «в глазах которых можно увидеть сияние вечной жизни».

– Отец Иоанн Крестьянкин. Мы познакомились, когда мне было лет пять, я к нему подбежал и сказал, что хочу быть монахом. Он был очень мудрым человеком, воспитанным, знающим. Помимо духовности, у него было умение разглядеть человека, психологические навыки, знание современного мира. Он прошел очень большой и насыщенный жизненный путь. Каждый год его жизни отличался от другого, он сам постоянно менялся, шел ли по этапу, был ли в лагерях, служил ли, работал, – у него всё время были новые задачи.

Этот человек очень много в жизни сделал, с большим количеством людей пообщался. Поэтому, когда он оказался в Печорах, у него уже был такой багаж знаний и опыта, что он видел людей насквозь. Он сразу понимал, что можно сказать, что нельзя, какое устроение у того или иного человека.

Отец Иоанн никогда прямо не говорил – тебе в монастырь, тебе жениться. Он так беседовал с человеком, что тот сам приходил к правильному решению. Он никогда не давил, не осуждал. Мог пожурить, но всегда объяснял, почему какая-то ситуация недопустима. Например, девушка, живущая с больной матерью, влюбляется в парня из другого города. Что делать – бросать мать и уезжать или расставаться с парнем? Отец Иоанн очень тонко раскрывал ситуацию, он объяснял, что если любовь действительно сильна, то жених должен приехать хоть на полгода, чтобы пожить с девушкой и ее матерью. Если он захочет и сможет так поменять свою жизнь – значит, он настоящий.

Люди уходили от отца Иоанна успокоенными. Он был человек очень радостный, всегда светился, поднимал окружающим настроение. И очень деятельный, удивительно, сколько в нем было энергии. Он и молился за всех, и служил, и любил всех людей, всем давал сил. Я испытывал благодать уже просто когда в Печоры приезжал, неважно, получалось попасть в келью или нет. Увидишь его на службе – и тебя уже переполняют радостные чувства.

– Часто вы к нему приезжали?

– Да, по четыре раза в год в детском возрасте, во время всех каникул практически.

– Вас родители возили?

– Мама. Потом, когда я учился в школе и институте, уже меньше ездил, но два раза в год обязательно, была связь и через письма. Конечно, отец Иоанн видел какие-то мои юношеские ошибки, но он никогда не рубил сплеча, знал, что могу еще чего-то не понимать. Когда моя мать пыталась жестко меня ограничить, куда-то не пустить, он приводил довольно много таких примеров мне, через которые я сам понимал, что должен ночевать дома. Что я могу быть в любом месте, в любой компании, но у меня есть правила, законы, какой-то стержень в меня уже заложен.

Отец Василий (Росляков), для меня Игорь… Я его встретил, когда он только пришел в Оптину. Мы тогда жили там с мамой, она была главным реставратором-иконописцем несколько лет. Игорь летом пришел паломником с рюкзаком, в клетчатой рубашке, еще без бороды, в джинсах, очень красивый высокий парень, молодой, образованный, мы встретились в воротах и я ему стал показывать, как здесь и что. Собственно, весь путь служения его видел. Таких тоже людей мало. Он закрытый, камерный – но он всегда был радостный, понимаете?

У меня друг есть, игумен в Грузии. Никакой он раньше был не игумен. Я своих друзей в храм насильно не тяну, у человека свое желание должно быть. Просто говорю, хочешь в монастырь? Я еду в Оптину, у тебя машина есть, довези меня. Он отвез, пару раз приехал, а через пять лет стал в Грузии монахом. Отец Иоанн, живет на горе сейчас там, мы при этом и по WhatsApp-у и по Viber-у общаемся.

Конечно, не все подвозившие меня в храм стали иеромонахами (смеется) , да и вообще пришли в Церковь. Кому-то было достаточно доехать до храма и потом принять веру в свою душу, а кто-то ставил свечу и потом забывал о Церкви.

Примеров-то много, людей мирских тоже можно назвать, просто мне сложно, когда перед глазами отец Иоанн и отец Василий стоят.

Детство без телевизора

– Какая у вас семья? Мы знаем общую биографию, а обычная жизнь какая была? Необычная профессия у мамы всё-таки, особенно для советского времени.

– Я, к сожалению, не смог получить полноценного семейного воспитания, потому что родители были в разводе. С папой мы общались, но это было такое, светское общение. Мной занималась мама.

Будни – музыкальная и художественная школа, кружки, а воскресенье – более-менее свободный день. Мы жили на набережной Тараса Шевченко, рядом с гостиницей «Украина», и по воскресеньям ходили через мост пешком в церковь Иоанна Предтечи, которая никогда не закрывалась, возвращались, обедали, иногда ездили в какие-то усадьбы гулять. Я очень любил усадьбы в детстве и до сих пор их люблю. Ездили в Кусково, Архангельское, Царицыно.

– У вас был подростковый кризис веры?

– Кризиса не было. Был некий формализм, я мог устать, сказать, что нет, я иду на день рождения, а не на всенощную, потому что обещал, мог не пойти, потому что «устал». Это было настолько глубоко мое, что я даже не мог этого понимать. Сейчас я приоритеты расставляю, сразу людям говорю, что не смогу прийти, опоздаю, хотите – ждите, хотите – не ждите. Или я не пью, или я пощусь. Если люди могут меня понять, я им это скажу, если не могут – я не буду говорить.

– Расскажите про маму.

– Мама прошла огонь, воду и медные труды, просто «Москва слезам не верит». Приехала из Курска, одна, получила образование, многого добилась. Она очень хороший художник-иконописец, хороший реставратор. Недавно Патриарх Кирилл наградил ее орденом Андрея Рублева первой степени.

– А можете сформулировать какие-то главные жизненные уроки, которые мама вам преподала?

– Мы с ней разные люди: я политик и стратег, а мама – воительница. Когда ей что-то не нравится, она может быть жесткой, а я аккуратно решаю вопросы. Мама научила меня работать над собой, заставлять себя и вынуждать. Я всегда вдохновлялся ее примером, потому что видел, сколько она ради меня делает, и стараюсь так же относиться к людям, как она относилась ко мне. Но мама меня никогда не захваливала, наоборот, ругала, всегда хотела, чтобы я делал что-то лучше. У нас с ней всё время была борьба и даже сейчас иногда бывает: она считает, что я очень много мечтаю, что я слишком творческий.

Очень хочу, чтобы появился православный режиссер, который бы смог снимать кино не хуже «9 роты» или «Севастополя», и при этом был бы по-настоящему православным человеком, и через свое творчество свидетельствовал бы о Христе.

Думаю, всё еще впереди. Мне кажется, что православная молодежь должна красиво одеваться, заниматься спортом, следить за собой, идти в ногу со временем, быть хорошим примером для других. Это было бы прекрасно для проповеди среди людей, которые не ходят в храм.

– По моим ощущениям, у нас как раз нет разрыва между светской и церковной молодежью, кроме, может быть, первых месяцев неофитства. Но при этом общество очень многого ждет от людей церковных и православных. И мы не всегда оправдываем ожидания. Православная наша Дума голосует за закон Димы Яковлева, например. Такое происходит по многим направлениям. В американском Сенате очень логично голосовать за какого-то кандидата в соответствии с его религиозными убеждениями. Человек голосует против легализации однополых браков потому, что он католик, ссылаясь на доктрину Католической Церкви.

– Да, у многих людей в России, вроде бы православных, отношение к вере не глубокое. У них нет какого-то духовного стержня и нет нужного образования. Люди просто не понимают, что такое православие, для них это пойти в церковь и лоб перекрестить, на Пасху сходить крестным ходом. Но азы нужно знать, хотя бы раз в жизни что-то прочитать, это важно. Я считаю, что образование дает более осмысленное понимание веры. А у нас часто такая теплохладная вера: вроде ты верующий, но объяснить, почему ты против однополых браков с точки зрения догмата, не можешь.

– В советское время произошел слом духовных и культурных традиций. Есть ли что-то, что пришло оттуда в нашу современную жизнь, но, по вашему мнению, лучше бы это осталось в прошлом?

– Мне симпатичны классы, которые были воспитаны в советское время. Врачи, военные. Сейчас это утеряно, а я бы возродил, например, систему военных городков, начал бы их реконструировать. Мне кажется, что класс военных – очень сильный, это люди, которые действительно должны обеспечиваться государством, понимать, ради чего они служат, хорошо зарабатывать. Из советского времени мне нравится некий строй, отношение к тому, как человек должен работать. Я не могу сказать, что мне советская культура близка, она уничтожала культуру предыдущего времени. Но создавали новую культуру такие же русские люди со светлыми душами, в этом-то и наша сила, что несмотря на коммунизм получилось пронести в себе эту чистоту. Мне ближе дореволюционный уклад, но и советская культура отторжения не вызывает.

– А что не нравится? Какие-то черты, которые хотелось бы изжить.

– Ну, например, что?

– Часто говорят о большой неприветливости русских, говорят, что в Москве не улыбаются.

– Да не улыбаются, конечно, но дело тут не в советском времени. Не уверен, что в Петербурге или в Москве XIX века все постоянно ходили с улыбкой на лице. У нас всё-таки суровый климат, суровая страна, нет такой уж доброжелательности.

– В Канаде улыбаются.

– Но это немного наигранная культура всё-таки. Не знаю, я не испытываю дискомфорта. Вот ты идешь по улице в Америке, и тебе идут навстречу американцы, которые говорят: «How are you, как дела, какие у тебя красивые туфли, ты такой классный, откуда ты, из Скандинавии? Ты русский, круто!»

И в то же время в Екатеринбурге или Краснодаре проходят мимо тебя какие-то ребята, они даже не собираются с тобой здороваться, не то что делать комплименты. Но ты спросишь, как куда-то пройти, встретишься с ними взглядом – и уже общаешься, и тепло становится. Помните – у Тарковского: «Встретиться и причаститься взглядом»…

Не могу сказать, что я хочу, чтобы все улыбались. Конечно, в церкви кусаться не должны, но в общем меня не гнетет постсоветская культура. Я очень люблю Тарковского, у него тоже в фильмах никто не улыбается, однако это гениальное кино.

Родился 25 августа 1946 г. в селе Павловское Лебединского района Липецкой области. Отец - Аксенов Николай Кузьмич. Мать - Аксенова (Дорошина) Александра Антоновна. Супруга - Аксенова София Ярославовна. Сын - Аксенов Владислав Петрович . Дочь - Аксенова Елена Петровна .

Род Аксеновых традиционно отличался мастеровыми, крепкими людьми, где главным культом был культ семьи. Отец был механизатором широкого профиля, мастером на все руки. Мать работала в колхозе, но главным ее занятием были дети.

С детских лет у Петра Аксенова было два увлечения: химия и книги.

После окончания школы он выбрал Ленинградский химико-технологический институт, но не прошел по конкурсу и, вернувшись домой, сдал документы в техникум г.Лебедянь. В те годы отец, участник войны, пехотинец, награжденный несколькими боевыми орденами и медалями, нередко и весьма тяжело болел. Стоял вопрос об операции, семья остро нуждалась в деньгах. Пришлось выбирать профессию, которая могла бы помочь семье материально. Такую профессию подсказал старший брат - каменщик. Так, в 1965 году Петр оказывается в Москве, где начинает свою трудовую деятельность в строительном управлении?76 треста "Мосстрой".

В 1965 г. его призывают в армию. Служба проходила на Западной Украине в ракетных войсках. В 1968 г. после увольнения в запас Петр Аксенов женится и приходит на работу в Ремстройтрест Советского района г.Москвы, в котором ему суждено было проработать без малого 18 лет. Без отрыва от работы он заканчивает вечерний строительный техникум, затем Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт (1977 г.) по специальности "Промышленное и гражданское строительство". В течение 11 лет он работает по графику: весь день на стройке, вечером - учеба.

Пройдя должности паркетчика, мастера, инженера, в 1973 г. П.Аксенов назначается главным инженером треста. В это время в Москве идет бурное строительство блочных домов, один за другим вводятся целые микрорайоны, но при этом значительно запаздывает социальная сфера, достраивать и вводить в эксплуатацию которую в Советском районе г.Москвы приходится тресту П.Н.Аксенова . Детские сады, физкультурно-оздоровительные комплексы и масса других объектов, построены в Ленино-Дачном, Орехово-Борисово, Коньково, Чертаново, Бирюлево.

В 1978 г. П.Н.Аксенов назначается управляющим ремстройтрестом. В 1986 году проводится ротация кадров и ему предлагают пост заместителя председателя исполкома Советского райсовета.

В сентябре 1990 г. на заседании районного Совета народных депутатов происходят выборы председателя. П.Н.Аксенов выставляет свою кандидатуру. Он один из 16-ти претендентов на эту должность, но один из немногих, у кого есть и производственный опыт и навык управления районом. В первом туре голосования ему не хватило 5-6 голосов, чтобы победить своих соперников. Однако во втором туре он с большим отрывом побеждает и занимает пост Председателя исполкома Советского райсовета.

В период коренной перестройки структуры управления городом в 1991 г. он уже занимает должность заместителя префекта Юго-Западного административного округа г.Москвы, а в октябре 1993 г. его назначают префектом ЮЗАО, членом Правительства г.Москвы.

В миллионном округе надо было решить не только вопросы обеспечения его жизнедеятельности, но и дать новый импульс, адекватный усилиям, которые предпринимает для реконструкции города Ю.М.Лужков. В первую очередь, обеспечить ввод первоклассного жилья в районе Северное Бутово. Здесь практически впервые обеспечивается комплексная застройка всех элементов, которые должны быть в современном городе, чтобы труд, быт, отдых жителей могли быть полноценными. Сегодня Северное Бутово - один из лучших районов Москвы, где для жителей есть все: отличные современные школы, детские сады, поликлиники, широкая сеть бытовых предприятий, размещенных в первых этажах жилых зданий.

ЮЗАО часто называют легкими Москвы: одну треть его площади занимают леса (Битцевский, Тропаревский и другие парки). Однако в 1994 г. в процессе экологического обследования округа были получены неожиданные результаты: жители округа имеют серьезные проблемы с заболеванием бронхо-легочного профиля. В связи с этим была поставлена и решена задача строительства 12 современных оздоровительных центров, где применяются самые новейшие методы профилактики данных заболеваний у детей: горный воздух, ингаляции, фито-коктейли и т.д. Работу этих центров на 70% финансирует префектура, а 30% - вносится всеми управами районов. В 1999 г. вводится в строй уникальный бронхо-легочный санаторий, оснащенный современным медицинским оборудованием, который будет способствовать коренному улучшению здоровья не только жителей округа, но и всех москвичей.

П.Н.Аксенов явился одним из инициаторов реконструкции устаревшего 5-ти этажного жилого фонда, так называемых "хрущевок". Ему пришлось отстаивать эту идею, разрабатывать сложный механизм сноса старых зданий и построить на их месте новое, престижное жилье, причем сделать это за счет внебюджетных источников.

Выход из кризисной ситуации, которая сложилась на промышленных предприятиях округа, его префект совместно с руководителями ряда предприятий находят в создании финансово-промышленного конгломерата и территориально-промышленной зоны с особым статусом, в рамках которой разработан целый ряд уникальных и перспективных проектов. Их цель - обеспечить внедрение самых прогрессивных технологий, оздоровить экономику и финансы предприятий, создать для отечественных и западных инвесторов соответствующие условия.

Сегодня Юго-Западный округ столицы стал экспериментальной площадкой внедрения современнейших технологий управления жилищно-коммунальным хозяйством, развития здравоохранения, образования, местных средств массовой информации.

П.Н.Аксенов - кандидат экономических наук, почетный профессор Московского юридического института МВД РФ. Награжден орденами "Знак Почета" (1980 г.), "Дружбы Народов" (1993 г.), медалью "В память 850-летия Москвы" (1997 г.). За заслуги в области строительства и многолетний добросовестный труд ему присвоены звания "Заслуженный строитель РФ" (1996 г.) и "Почетный строитель Москвы" (1998 г.).

Любимое занятие П.Н.Аксенова - работа. В свободное время он любит посещать театр и концертные залы, слушать классическую музыку, читать историческую литературу. Предпочитает отечественные фильмы, в основу которых положены реальные жизненные ситуации.

Любимые виды спорта - легкая атлетика, лыжи, самбо.

Родился в селе Павловское, Лебединского района, Липецкой области.
Окончил Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт, по специальности «Промышленное и гражданское строительство».
Академик Российской экологической академии, почетный профессор Московского юридического института МВД РФ, действительный член Российской Академии естественных наук, доктор экономических наук.
Женат, имеет двоих детей, 4-х внуков.
Этапы трудовой деятельности
Трудовую деятельность начал каменщиком Треста Мосстрой-16.
Занимал различные руководящие посты в строительной сфере. С должности управляющий Ремстройтрестом перешел на работу в местные органы власти.
1991-1993 годы - первый заместитель префекта Юго-Западного административного округа г. Москвы;
1993-2000 годы - префект Юго-Западного административного округа г. Москвы, член Правительства Москвы;
2000-2002 годы - префект Южного административного округа г. Москвы, член Правительства Москвы;
2002-2007 годы - первый заместитель Мэра Москвы в Правительстве Москвы, руководитель Комплекса городского хозяйства Москвы;
2007-2008 годы - первый заместитель руководителя Департамента градостроительной политики и реконструкции города Москвы;
2008-2011 годы - первый заместитель руководителя Департамента дорожно-мостового и инженерного строительства города Москвы;
С апреля 2011 года - первый заместитель руководителя Департамента строительства города Москвы.
Награды и почетные звания
Орден «Знак Почета» (за строительство Олимпийских объектов)
Орден Почета
Орден Дружбы народов
Медаль «300 лет Российскому Флоту»
Медаль «В память 850-летия Москвы»
Медаль «В память 1000-летия Казани»
Медаль «За отличие в ликвидации последствий ЧС»
Почетная грамота Правительства Российской Федерации
Почетная грамота Правительства Москвы
Благодарность Президента Российской Федерации
Почетное звание «Заслуженный строитель Российской Федерации»
Нагрудный знак «За отличие в службе II степени
Нагрудный знак «Почетный строитель Москвы»
Нагрудный знак Губернатора Московской области «За полезное»
Полный кавалер ордена Русской православной церкви преподобного Сергия Радонежского.
Организует выполнение Адресной инвестиционной программы города Москвы, в части проектирования, строительства и отвечает за ввод в эксплуатацию в установленные сроки объектов:
- Государственной программы «Развитие транспортной системы»:
подпрограммы «Автомобильные дороги и улично-дорожная сеть»
(включая объекты железнодорожной инфраструктуры);
- Государственной программы «Градостроительная политика»:
подпрограммы «Комплексное обустройство исторического центра,
реконструкция, реновация и реорганизация городских территорий, комплексная городская застройка на периферии города», в части объектов «ММДЦ Сити», (далее - закрепленные объекты).