Когда родился и умер кузьма минин. Кузьма Минин: биография и роль в истории России

Таким он остался в истории – как первый недворянин, сыгравший ключевую роль в судьбе Московского царства. Торговый человек, из сравнительно небогатых купцов. Когда создавалась идеология Московского царства при Романовых – понадобились символы народного единства. Дворянство, купечество, духовенство и крестьянство – представители каждого сословия внесли заметный вклад в преодоление . И каждое сословие выдвинуло знакового героя.

Торговых людей, как правило, недолюбливают в народе. И они дают к тому повод. Как говорится, «не обманешь – не продашь». Подвиг Минина на много лет вперед стал оправданием для русских купцов. Даже много лет спустя, когда говорили о русских дельцах, об их неблаговидной роли, в качестве противовеса непременно вспоминали Минина: «Но его выдвинула именно эта, купеческая, среда». И то правда: социальную роль человека отбрасывать и недооценивать нельзя.

2. Где родился герой?

На этот счет существует немало версий. По одной из них Кузьма был сыном солеварщика из Балахны Мины Анкудинова. По другой – родился в семье торговца в Нижнем Новгороде.

В XIX веке его нередко называли Кузьмой Захаровичем и добавляли к фамилии родовое прозвище Сухорук. Но, скорее всего, Минин (Минич) – это и было отчество, из которого, став знаменитостью и дворянином, Козьма произвел свою фамилию. Сам Минин, скорее всего, был говядырем – то есть занимался мясной торговлей.

3. Великий оратор

Его можно назвать русским Демосфеном. Речи Минина изменили ход истории, придали Второму ополчению нужную тональность, а точнее – сделали его непобедимым. Люди во все времена, в большинстве своем, равнодушны к высоким идеям. Их больше интересуют вопросы выживания. И Минин неплохо разбирался в массовой психологии.

Он говорил о поруганных святынях, об угрозе порабощения. Призывал действовать сообща, всем миром. Не заискивал перед аудиторией. Демонстрировал искренние порывы и жесткие требования к каждому. Говорил об ответственности.

И, слушая его, разобщенные люди превращались в ополчение, в патриотическое движение, в народ, готовый действовать. Именно Минин был инициатором и душой Второго ополчения. По существу – организатором успешного сопротивления.

4. Лидер

Минин выдвинул в воинские начальники князя Дмитрия Пожарского, который в то время лечился после ранений. Пожарский настоял (а скорее всего, согласился с Мининым), чтобы инициатору ополчения дали особые полномочия. И ершистые, степенные соратники признали в Минине предводителя. Научились подчиняться ему. Он распоряжался казной, вел трудное хозяйство ополчения, а заодно налаживал связи с местным населением во всех городах и селах. Пресекал крамолу. Выжигал смуту.

Минин стал влиятельнейшей фигурой в «Совете всея Земли», который до установления законной власти фактически был правительством страны. Специфика ополчения, да и вообще специфика того смутного времени не позволяла быстро и надежно наладить армейскую дисциплину. Строгий, суровый Минин в этом смысле делал максимум возможного. По его биографии можно изучать психологию лидерства. Это он жестко требовал от каждого отдавать на ополчение «третью деньгу» (в редких случаях – пятую), а несогласных превращали в холопов и вовсе лишали имущества.

5. Бой Московский

Роль Минина вовсе не исчерпывалась агитацией и хозяйственными делами. Он и во время боев за Москву летом и осенью 1612-го проявил лидерские качества. Показал себя истинным храбрецом, не жалел живота своего. Был верен присяге «умереть за христианскую веру», которую принес вместе с воинством. В кульминационный момент битвы, когда в ополчении началось дезертирство и инициативу перехватили поляки, Минин с тремя сотнями бойцов переправился через Москву-реку и направился к лагерю Ходкевича. Лихое наступление вынудило поляков отступить. В военном отношении это была решающая атака всей войны! И возглавил ее Минин.

Любопытный факт: незадолго до смерти князь Дмитрий Пожарский принял монашескую схиму под именем… Косма! Трудно отказаться от предположения, что он тогда вспомнил своего соратника, человека, который, собственно говоря, и предложил Пожарского на должность воинского начальника ополчения.

6. Думный дворянин

Вскоре после венчания на царство наш первый самодержец из рода Романовых Михаил Федорович пожаловал Минину вотчины и чин думного дворянина. Он заслужил спокойную зажиточную жизнь. Но не стремился к покою. Минин принимал активное участие в политике. Жил в царских палатах, неустанно заседал в думе…

Царь видел в нем надежного и деятельного сановника, доверял Минину, свидетельство чему – важные поручения. Во время паломнической поездки царя в Сергиев монастырь Минин оказался в числе тех, кому Михаил Федорович доверил беречь Москву…

7. Последний поход

В 1615 году восточные рубежи царства потрясали волнения среди татар и черемисов. Минин был послан на розыски. А скорее всего – сам напросился на службу. Он неплохо знал Поволжье и со времен ополчения умело приводил в чувство горячие головы.

Минин вместе с князем Ромодановским возглавлял царский отряд. Он провел следствие. Надо думать, виновные не сумели скрыться от Минина. А на обратном пути, в 1616-м, он тяжко заболел и уже не встал. Его похоронили на погосте приходской Похвалинской церкви.

8. Спасо-Преображенский собор

Память о герое не стерлась. В 1672 году его прах перенесли в Нижегородский кремль, в Спасо-Преображенский собор. Митрополит Нижегородский Филарет отслужил панихиду. В середине XIX века обветшавший собор разобрали, построили на его месте новый. Могилу Минина заботливо сохранили.

В 1930 году, после разрушения Спасо-Преображенского собора, прах был передан на хранение в историко-архитектурный музей-заповедник, а затем перенесен в Михайло-Архангельский собор Нижегородского кремля. Кстати, Минину принадлежал надел земли и на территории Нижегородского кремля…

9. Первый памятник Москвы

Памятник Минину и Пожарскому на Красной площади

Скульптурные памятники выдающимся людям – не в русской, не в православной традиции. Они стали возникать только в послепетровское время, когда в Россию пришла Западная Европа. Да и то эта традиция прививалась медленно. В Москве Белокаменной первый памятник появился только в 1818 году. 1812-го всколыхнула память о событиях двухсотлетней давности. Новый патриотический порыв позволил лучше понять Минина и Пожарского.

Сбор средств на постройку памятника начался в 1803 году. Первоначально доброхоты намеревались установить памятник в Нижнем Новгороде. Такова была идея императора Александра I. Иван Мартос представлял свои эскизы, которые воодушевили публику. В конце концов всем миром приняли решение возвести памятник в Москве, на Красной площади, а в Нижнем установить обелиск.

Работы по созданию памятника Мартос начал вскоре после изгнания французов за пределы Отечества. В скульптуре видели символ победы. Текст, выбитый на памятнике, не понравился Пушкину: «Надпись Гражданину Минину, конечно, не удовлетворительна: он для нас или мещанин Косма Минин по прозванию Сухорукой, или думный дворянин Косма Минич Сухорукой, или, наконец, Кузьма Минин, выборный человек от всего Московского государства, как назван он в грамоте о избрании Михаила Федоровича Романова. Всё это не худо было бы знать, так же как имя и отчество князя Пожарского».

Рискну предположить, что великий поэт был не прав. «Гражданин Минин» – высокое звание, и оно вполне выражает суть этой личности. Минин как бы призывает Пожарского на бой, укрепляет его дух. Поднимает воина на бой. Величавая, и в то же время эмоциональная композиция.

10. На киноэкране

Знаменитый фильм Всеволода Пудовкина «Минин и Пожарский» вышел незадолго до войны, в 1939 году. Замечательная вышла картина, настоящий народный эпос по сценарию Виктора Шкловского. Артист Александр Ханов (всенародный дедушка – его голос звучал в популярной детской радиопередаче «Угадайка»!) просто блистал. Он угадал главную черту, нерв Минина – его ораторское мастерство. Получился народный трибун.

Кинематографическая слава воскрешает память о героях далекого прошлого. Фильм и в наше время нет-нет, да и повторят по телевидению. К сожалению, при реставрации в 1960-е годы его сильно сократили. Но главное – у нас есть кинообраз Минина. А значит, легенда продолжается.

О ранних годах Минина известно мало. Есть предположение, опирающееся на местное предание (не позднее первой половины XIX века), что Кузьма Минин был сыном солеварщика Мины Анкудинова из Балахны .

Версия о балахнинском происхождении Минина (ранее документально обоснованная историком-краеведом И. А. Кирьяновым в г.) ставится под сомнение; высказываются предположения, что балахнинские Минины были лишь его однофамильцами . Подобных взглядов придерживался ещё Мельников-Печерский ; в наше время соответствующие утверждения выдвинула группа нижегородских учёных в статье, опубликованной в - гг. в сборнике «Мининские чтения». По их мнению, «балахнинская» версия не подтверждается повторным изучением документов из Центрального архива Нижегородской области (поминальные записи и Писцовая книга).

Б. М. Пудалов в своей работе высказался и о том, что «в средствах массовой информации была озвучена - без каких-либо доказательств - версия о нерусском происхождении К.Минина („крещеный татарин“?). Она не может быть принята, так как противоречит свидетельствам источников о глубоких православных корнях рода» .

В итоге С. В. Сироткин констатирует: «…изучение кадастровых и других документов по истории балахнинской семьи Мининых позволяет достаточно уверенно говорить об отсутствии их родства с Кузьмой Мининым» . Так, Кузьма Минин ни в одном дошедшем до нас документе не упоминается, ни в связи с балахнинскими «братьями», ни в связи с «дедом Анкундином». «Ни в XVII в., ни в первой половине XVIII в. балахонцы Минины не ссылались на свое родство с нижегородским старостой, чтобы добиться каких-либо привилегий, хотя, если бы они были потомками братьев Кузьмы Минина, то могли бы рассчитывать на особое отношение к себе» - пишет также автор.

Общеизвестно и то, что, когда вошло Нижегородское ополчение в Балахну, местные толстосумы пожалели денег в ополченскую казну. «Руки бы вам поотсекать!» - как пишут летописцы, возмутился Минин.

Понятно, что после публикации работы С. В. Сироткина и с «татарской версией» должно быть покончено. Если в топониме «Балахна» кому-то слышатся восточные «мотивы», то к этим «песням» имеют отношение лишь предвзятые «слушатели», и никто более!

Доподлинно, например, известно, что вдова К.Минина, Татьяна Семеновна, пережив мужа и бездетного сына Нефеда, умерла вскоре после 1635 г., приняв перед смертью монашеский постриг под именем «Таисия». В. А. Кучкин в своей работе «О роде Кузьмы Минина» (ИСССР. - М., 1973. № 2. С. 209-211) указывает на инока Мисаила, вписанного в синодики для поминания по роду Мининых, как на возможного отца народного героя.

Разные версии существуют и о роде занятий Минина: он то ли «солепромышленник», то ли «говядырь» (торговец скотом). Сегодня доподлинно известно что он был посадский человек.

То что доподлинно известно сегодня подкрепляющееся научными данными, а не домыслами это генеалогическое древо Мининского рода. Отец Мина, мать неизвестна, сын Кузьма Минин(жена Татьяна Семеновна, в монашестве Таисия) и дочь Софья(монахиня), на Нефёде, единственном и бездетном сыне Кузьмы Минина и его жены Татьяны Семеновны, древо обрывается. Кузьма Минин - нижегородец, посадский человек Нижнего Новгорода, как он и именуется в сохранившихся документах своего времени.

Участие в ополчении

Подробности о деятельности Минина становятся известными только с осени 1611 года , когда прибыла в Нижний Новгород грамота от патриарха Гермогена (либо от Троицкой лавры , в точности неизвестно). На созванном для обсуждения грамоты городском совете присутствовало духовенство и старшие в городе люди. В числе участников был и избранный в сентябре земским старостой Кузьма Минин-человек среднего достатка и по ремеслу мясник. На следующий после собрания день содержимое грамоты было оглашено горожанам. Протопоп Савва убеждал народ «стать за веру», но гораздо убедительнее оказалась речь Минина :

Захотим помочь московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жён и детей закладывать, бить челом тому, кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником.

С.М.Соловьев. История России с древнейших времён. Том 8.

К 30-м годам XIX века собор обветшал и был снесён по указанию нижегородского губернатора М. П. Бутурлина . В 1838 году был построен новый кафедральный собор , его фундамент был на несколько десятков метров сдвинут относительно старой постройки, а прах Минина и покоящихся рядом удельных князей был помещён в подцерковье .

В 1930 году, после разрушения Спасо-Преображенского собора, прах был передан на хранение в историко-архитектурный музей-заповедник, а затем перенесён в Михайло-Архангельский собор Нижегородского кремля.

Семья

У Кузьмы (Козьмы) был единственный сын - Нефёд. После смерти Минина царь грамотой от 5 июля 1616 года подтвердил право владения вотчиной в Нижегородском уезде - селом Богородское с деревнями - вдове Кузьмы Татьяне Семёновне и его сыну Нефёду. У Нефёда имелся двор на территории Нижегородского кремля , хотя сам он по своей службе жил в Москве, исполняя обязанности стряпчего . Сведения о нём довольно разрознены. В 1625 году он присутствовал при отбытии персидского посла, в 1626 году состоит «у государева фонаря» на двух царских свадьбах. Последнее упоминание в дворцовых разрядах относится к 1628 году . Он умер в 1632 году . Пожалованные вотчины вернулись в государственную казну и были отданы князю Якову Куденетовичу Черкасскому .

Татьяна Семёновна Минина продолжала жить в Нижнем Новгороде. По-видимому, в преклонном возрасте она постриглась в монахини, окончив жизнь в одном из нижегородских монастырей (скорее всего, в Воскресенском , расположенном на территории кремля).

Оценки деятельности

Исторический портрет Минина большинство историков (в особенности И. Е. Забелин и М. П. Погодин) описывают как достойный почтения за его героические действия, упоминая его подвиг перед отечеством как решительный шаг в защиту Родины, в отличие от Н. И. Костомарова , который считал его человеком «с крепкой волей, крутого нрава, пользовавшимся всеми средствами для достижения цели».

См. также

Напишите отзыв о статье "Кузьма Минин"

Примечания

Литература

• Жизнеописания, факты и гипотезы, портреты и документы. В 30 кн. Кузьма Минин. Дмитрий Пожарский / авт.-сот. В. А. Шамшурин . - М. : Новатор, 1997. - 398 с: ил. - (Российские судьбы)
• Забелин И. Е. - М. : Аграф, 1999. - 335 с - (Новая история)
• Скрынников Р. Г. Минин и Пожарский: Хроника смутного времени. - М.: Мол. гвардия, 1981. - 352 с.: ил. - (Жизнь замечательных людей).
• Пудалов Б. М.

Ссылки

• Голов И. И. / Н. И. Куприянова (сост.). Записки краеведов-1975
• Привалова Н. И. / Н. И. Куприянова (сост.). Записки краеведов-1979
• Сергей Скатов. - 2.11.2005
  • - 24.07.2007
  • - 25.07.2007
  • - 26.07.2007
  • - 12.03.2008
• Карташова М. В. / Журнал «Нижегородский Музей» № 7-8
• Галай Ю. Г.
• Скатов Скатов. научная статья «Еще раз о родовых корнях Кузьмы Минина» 22. 02. 2011

Отрывок, характеризующий Кузьма Минин

Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n"a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее. Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее, эту страшную ее ».

В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.

Перед собором Василия Блаженного на Красной площади стоит памятник Кузьме Минину и князю Дмитрию Пожарскому, возглавившим народное ополчение во время польской интервенции в Смутное время, что способствовало победе над Польшей в 1612 году. Личность одного из народных героев, Кузьмы Минина, во многом остается загадкой для историков. Существует версия, что он был татарского происхождения.

«Балахнинская» версия

Есть разногласия по поводу того, звали Минина Кузьмой или Козьмой (в XVI веке эти имена различались). В документах за 1613 год имя значится как Кузьма (Косма) Минич Минин, а в Никоновской летописи - Кузьма Минич Минин Сухорук (последнее, видимо, прозвище).

Общепринятая версия гласит, что Кузьма Минин был сыном солеварщика Мины Анкудинова из Балахны. В советское время она поддерживалась многими видными историками, например, И. А. Кирьяновым и А. Я. Садовским. Однако в наше время было выдвинуто предположение, что балахнинские Минины приходились знаменитому Кузьме лишь однофамильцами. Об этом писал еще П. И. Мельников-Печерский, а в 2005-2006 годах на эту тему была опубликована работа группы нижегородских ученых в сборнике «Мининские чтения».

Один из исследователей, С.В. Сироткин, пишет: «Изучение кадастровых и других документов по истории балахнинской семьи Мининых позволяет достаточно уверенно говорить об отсутствии их родства с Кузьмой Мининым».

В то же время подпись на одной из грамот называет нам имя родного брата Кузьмы Минина – Сергей. Достоверно известно, что среди балахнинских Мининых человека с таким именем не было. К тому же имя Анкудин (имя отца балахнинского солевара и предполагаемого деда национального героя) отсутствует в поминальном синодике Нефёда – сына Кузьмы.

«Крещеный татарин»?

В 2002 году в журнале «Огонек» появилась сенсационная статья историка В. Л. Махнача, в которой Кузьма Минин был назван «крещеным татарином Киришей Миннибаевым». Никаких сколько-нибудь серьезных доказательств данной версии не приводилось. Однако в 2006 году председатель Совета муфтиев России Равиль Гайнутдин поддержал гипотезу о татарском происхождении русского национального героя. Одновременно тезис этот был озвучен тогдашним Патриархом Московским и всея Руси Алексием II. Патриарх объявил, что считает версию о татарской национальности Минина, по крайней мере, возможной, поскольку известно, что в ополчении было много татар, отправившихся освобождать Москву от интервентов, потому что Кузьма Минин был татарином. Хотя как могли татары, большинство из которых были мусульманского вероисповедания, относиться к «крещеному» собрату?

Тем не менее аргументы в пользу «татарской» версии находятся. Так, известный казанский ученый-филолог, академик А. Х. Халиков в своей книге «500 русских фамилий булгарско-татарского происхождения» высказывает предположение, что фамилия Минин может происходить от названия кипчакско-ордынского рода «мин», появившегося после завоевания кипчакских земель татаро-монголами. В Полном собрании российских летописей также сказано, что выходцы из рода мин звались в России Миниными.

Подвиг русского мясника

Но, с другой стороны, Кузьма Минин принадлежал к простому роду, и фамилии у него изначально не было. Фамилию ему дали лишь в 1613 году по отцу, христианское имя которого было Мина (кстати, на Руси оно появилось задолго до появления рода мин). То есть, скорее, Кузьма был все-таки из русской православной семьи.

Да и о роде занятий Мины, отца Кузьмы, существуют разные мнения. Одни источники называют его «солепромышленником», другие – «говядырем» (торговцем скотом). Точно известно, что он был избран нижегородцами посадским старостой. Сам Кузьма в начале XVII века открыл лавку в Нижнем Новгороде и занялся мясной торговлей. В 1608–1610 годах участвовал в составе местного городского ополчения в боях со сторонниками Лжедмитрия II. Впоследствии он вместе с князем Дмитрием Пожарским организовал Земское ополчение для помощи Москве против польских и шведских войск. В основном бывший мясник отвечал за «хозяйственно-финансовую часть», но храбро проявил себя и в сражениях, за что 12 июля 1613 года царь Михаил Федорович пожаловал его титулом думного дворянина и вотчинами.

Минин Кузьма Минич (?-1616) - организатор ополчения против польских интервентов в начале 17 в.

Происходил из семьи балахнинского солепромышленника Мины Анкудинова. «Минин» - первоначально было отчеством, затем стало родовой фамилией. Приехав в Нижний Новгород, Минин торговал мясом и рыбой. Избранный земским старостой, начал формировать в городе народное ополчение. По преданию, он отдал треть имущества на организацию ополчения, в том числе драгоценности жены и серебряные оклады с икон. Хронограф 1617 цитирует призыв Минина к нижегородцам: «Не следует жалеть своего имущества; да не только имущества! Не пожалейте и дворы свои продавать, и жен, и детей закладывать!»

Главным воеводой Минин пригласил Дмитрия Пожарского, став казначеем ополченцев и их административным руководителем. Взимал с населения «пятую», а то и «третью деньгу» (треть имущества), платил ратникам, закупал вооружения и припасы. По словам Н.И.Костомарова, в нем сочетались «черты диктатора с крутыми, жесткими мерами».

Зимой 1611-1612 под началом Минина и Пожарского в Ярославле оформилось своеобразное правительство, «Совет всея земли», которое рассылало распоряжения в другие города и уезды. Минин был неграмотным, подпись за него на распоряжениях ставил Пожарский («В выборного человека всею землею в Козмино место Минино князь Дмитрей Пожарской руку приложил»). Неграмотность Минина не мешала ему быть отличным организатором, он хорошо разбирался в платежеспособности населения, назначении воевод, рассматривал жалобы и челобития. Аристократы и служилое провинциальное дворянство были недовольны тем, что споры разрешает какой-то нижегородский торговец («Пусть х[о]лоп возделывает землю, поп пусть знает церковь, Кузьмы пусть занимаются торговлей»). Сановники сумели оттеснить его на задний в план в перечне лиц, подписывавших документы «Совета всея земли». Пожарский в этом перечне оказался на десятом, а Минин на пятнадцатом месте.

В боевых действиях Первого (февраль-март 1612) и Второго (июль-октябрь 1612) ополчений Минин играл более заметную роль. Вместе с «тремя сотнями дворянских», проявляя воинскую доблесть и мужество, он, «перешед за Москву реку [в]ста[л] против Крымского двора» и не пропустил к Кремлю пришедшие на подмогу полякам, засевшим в Кремле, отряды польского гетмана Яна Карла Ходкевича. В октябре 1612 изголодавшиеся поляки капитулировали. По свидетельству современников, именно Минин принимал у них имущество, которое раздавал затем воинам-казакам.

С осени 1612 и до венчания на царство Михаила Романова в феврале 1613 во главе земского правительства стоял триумвират - Минин, Пожарский и князь Трубецкой, Минин занимался финансово-хозяйственными вопросами. После избрания Михаила Романова он получил чин думного дворянина и вотчину в селе Богородском под Нижним Новгородом с 9 деревнями «в род неподвижно». Как член Боярской думы, продолжал жить в Москве, собирал пятину (20%) с имущества посадских людей, пополняя истощенную Смутой казну, участвовал в управлении государством, если царь выезжал из столицы.

Зимой 1615 в Поволжье восстали татары и черемисы. Для выяснения причин Минин был отправлен в Казань. Умер на обратном пути в Нижнем Новгороде, не успев добраться до Москвы. Похоронен в нижегородском Преображенском соборе.

Минину и Пожарскому поставлен памятник в Москве на Красной площади (скульптор И.П.Мартоса), памятник одному Минину в Нижнем Новгороде (скульптор А.И.Мельников). Образ Минина запечатлели в 19 в. художники А.Кившенко (Воззвание Кузьмы Минина к нижегородцам), М.Скотти (Минин и Пожарский). В 1939 режиссерами В.Пудовкиным и М.Доллером снят фильм Минин и Пожарский.

Кузьма Минин (Кузьма Минич Анкундинов, Кузьма Сухорук) — деятель русского национально-освободительного движения в Смутное время, один из руководителей Второго ополчения, соратник князя Дмитрия Михайловича Пожарского ; один из наиболее популярных национальных героев русского народа.

Род Кузьмы Минина происходил из небольшого волжского города Балахны и владел соляным промыслом. Известно имя его отца — Мина Анкундинов. Сам Кузьма был нижегородским посадским человеком, в 1608-1610 годах в составе нижегородского ополчения под началом воеводы А.С. Алябьева он участвовал в боевых действиях против сторонников Лжедмитрия II.

1 сентября 1611 года Минин был избран земским старостой и возглавил движение за организацию Второго ополчения. В круг его обязанностей входили сбор денежных средств, выдача жалования ратникам, обеспечение хозяйственной части. Военное руководство по совету Минина было передано в руки князя Дмитрия Пожарского. До созыва Земского собора 1613 года Минин входил в «Совет всея земли», сформировавшийся в начале 1612 года в Ярославле и выполнявший функции правительства.

Кузьма Минин активно участвовал в боях за Москву 22-24 августа 1612 года и проявил личную храбрость. Во главе одного из отрядов он переправился через Москву-реку и нанес по противнику фланговый удар, благодаря чему войска гетмана Яна Кароля Ходкевича были разгромлены. Минин участвовал в Земском соборе 1613 года, призвавшего царствовать династию Романовых. На следующий день после своего венчания на царство царь Михаил Федорович пожаловал Минину звание думного дворянина, а в 1615 году пожаловал вотчину под Нижним Новгородом.

Минин остался служить в Москве, ведал сбором налога — «пятинных денег» с купцов Гостиной и Суконной сотен. В 1615 году он занимался сыском по делу восставших татар и черемисов в Казани.

Умер Минин в середине 1616 года, похоронен в Нижегородском кремле. В конце 17 века его прах был перенесен в нижегородский Преображенский собор и после его сноса (1962) в Михайлово-Архангельский собор. В 1818 году на Красной площади в Москве установлен памятник Минину и Пожарскому, скульптора Ивана Петровича Мартоса.

Еще о Минине из «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона»

Минин Кузьма Захарьевич , по прозванью Сухорук — один из «освободителей отечества» от поляков в 1612 году. Биография до его выступления в 1611 года неизвестна.

Посадский человек Нижнего Новгорода, по-видимому, среднего достатка, торговавший мясом, кажется, ничем особенным не выделялся из рядов «братьи своей», посадских людей. В эпоху смуты при царе Василии Шуйском, когда Нижнему угрожали восставшие инородцы и тушинцы, Минин, по некоторым указаниям, принимал участие, как и другие посадские, в походах против врагов, в отряде воеводы Алябьева.

С осени 1611 года скромный мясник стал первым человеком в родном городе. В эту критическую для России пору, когда после гибели Ляпунова ополчение его распадалось, и власть над страной захватили казачьи воеводы — Заруцкий и Трубецкой когда Новгород был уже занят шведами, Смоленск взят Сигизмундом, а в Псковской области действовал новый «царь Димитрий», когда в связи с этим уныние, малодушие и отчаяние захватили многих, и местные и личные интересы стали брать верх над общегосударственными, — Кузьма Минин глубоко скорбел о бедствиях отечества и думал о средствах помочь ему. По его словам, святой Сергий трижды являлся ему во сне, побуждая выступить с призывом, и даже наказал за непослушание.

Избрание свое в земские старосты Нижнего около нового года (1 сентября) Минин понял как указание перста Божьего. В земской избе и «иде же аще обреташеся» он стал призывать посадских людей порадеть об отечестве и личным примером побуждал к пожертвованиям для найма ратных людей. К начинанию скоро пошедшего за Мининым посада примкнули и власти, и весь город; был составлен приговор о принудительном сборе со всех хозяев города и уезда «пятой деньги», т. е. пятой части имущества, приглашены в ополчение бездомные скитальцы-смольняне, и выбран в воеводы князь Дмитрий Михайлович Пожарский. По его предложению, Минину было поручено заведование казной ополчения.

С званием «выборного человека», простой нижегородец стал рядом с князем Пожарским, а после, под Москвой и в Москве, и с князем Трубецким, во главе ополчения и образовавшегося в нем правительства. Принимая участие во всех делах правительственных, Минин, главным образом, ведал казну и обеспечение ратных людей необходимыми запасами и припасами и денежным жалованьем, с чем и справился успешно, несмотря на трудности сборов в разоренной смутой стране. Под Москвой, в битве с Ходкевичем, Минин показал и военную доблесть, решив бой смелым ударом выбранного им самим отряда.

Царь Михаил пожаловал Минина 12 июля 1613 года думным дворянством и землей в Нижегородском уезде. В 1614 году ему был поручен сбор первой пятины с гостей и торговых людей в столице; в мае 1615 года Минин был в боярской коллегии, «ведавшей Москву» во время богомолья государева; в декабре того же года послан с князем Гр. П. Ромодановским в казанские места «для сыску» по поводу бывшего здесь восстания инородцев. Вскоре после этого — до мая 1616 года — Минин умер.

Погребен Минин в Нижнем, в нижнем этаже Спасо-Преображенского собора, где в его память устроен придел во имя Косьмы и Дамиана, освященный в 1852 году — Правительство со вниманием относилось ко вдове и сыну Мининым (дальнейшего потомства у него не было). Сказания и повести о смуте, начавшие появляться с 1617 года, и другие известия свидетельствуют о высокой оценке подвига Минина его современниками; у следующих поколений слагались уже и легенды, еще более возвеличивавшие его.

Историки XVIII века не дали научной обработки биографии Минина и его дела; не дошел до него в своей «Истории» и российский историк и писатель Николай Михайлович Карамзин. «Пииты» XVIII века, любившие обращаться за сюжетами к родной старине, не создали ничего значительного и законченного о Минине, но с началом нового столетия появляется целый ряд панегириков ему и в прозе и в стихах, выставлявших его образцовым гражданином. Это закреплено манифестом 1812 года.

Первой более или менее научной биографией Минина и оценкой его была для своего времени речь русского писателя, журналиста и историка Николая Алексеевича Полевого 1833 года. Статьи писателя Павла Ивановича Мельникова (1843 и 1850) и общие труды по истории Смуты — Соловьева (в «Истории») и российского историка и писателя Николая Ивановича Костомарова — представляют собой дальнейшие стадии в разработке истории Минина.

Отрицательной характеристикой Минина в «Личностях Смутного времени» (1871) Костомаров вызвал давший много нового, ответ историка и писателя Михаила Петровича Погодина и очень ценные статьи историка и археолога Ивана Егоровича Забелина, позже изданные отдельно и с дополнениями в виде книги: «Минин и Пожарский». Из дальнейшей литературы смотрите особенно «Очерки по истории Смуты» Сергея Федоровича Платонова и «Очерк истории нижегородского ополчения» Павла Григорьевича Любомирова. Большая часть материалов о Минине переиздана Нижегородским Археологическим Комитетом в сборнике «Памятники истории нижегородского движения». («Действия», т. XI)