При слове «монастырь» многие до сих пор представляют каменную келью, угрюмые лица, непрерывные молитвы и полное отрешение от мира. Или же личную трагедию, которая лишила человека смысла жить дальше, и он «ушёл в монастырь».

Как живут монахини в XXI веке, почему выбирают этот путь, я попыталась узнать у своей школьной подруги, которая живёт в монастыре уже более 10 лет.

Я с удивлением обнаружила, что моя школьная подруга практически не изменилась, несмотря на то, что мы не виделись четырнадцать лет! Такими же остались мимика и жесты, интонации, стиль речи. И характер. Сестра Александра (так зовут Юлию после пострига) охотно рассказала мне о своей жизни в монастыре, о том, что привело её сюда, и что она обрела здесь на самом деле.

В чужой монастырь

– Как ты решила уйти в монастырь? Ты с детства ходила в церковь?

– В церковь меня водила бабушка, а в старших классах начали ходить вместе с подружками, но мы и на тусовки успевали ходить, и даже в ночные клубы, хотя мама была против. Когда окончили школу, все решили поступать в духовное училище. Каждая из нас собиралась выйти замуж за батюшку, чтобы остаться в духовной сфере. Мы познакомились с учителями, начали готовиться к поступлению на следующий год. Я периодически ездила в этот монастырь, как-то раз осталась пожить на неделю, мне тут очень понравилось. Я даже хотела остаться, но нужно было вернуться домой, завершить дела. Нельзя быть чему-то обязанным и явиться сюда.

В общем, вместо замужества я выбрала жизнь в монастыре. Цель у нас была одна, а сложилось всё по-разному. Я не собиралась в монастырь, но я знаю девушек, кто собирался, но у них семьи сейчас. На всё есть воля Божья, никто ни от чего не застрахован.

– Существует мнение, что в монастырь в основном уходят люди, у которых случилось несчастье, и они больше не видят смысла в жизни. Или это какие-то «забитые» девушки, которые не смогли найти себя в обычном мире. Так ли это?

– От горя тут не скрыться. Нигде нельзя спрятаться от себя. В основном в монастырь приходят те, кому здесь нравится. Все люди разные: грустные и весёлые, спокойные и активные. Не согласна, что сюда приходят только «забитые».

(Мимо нас проходят две монахини, девушки лет 25: румяные лица, улыбки; что лишь подтверждает слова Юли.)

– Как принимают в монастырь желающих? Есть ли какие-то этапы?

– Люди просто остаются, подходят к матушке настоятельнице или благочинной. На новенькую смотрят, как она молится, работает. Главный критерий – послушание. Сначала девушка надевает платочек и длинную юбку. До пострига послушница может жить в монастыре от года до трёх, но это в среднем. Кто-то может прожить десять лет и уходит, так и не приняв пострига.

«Невольник – не богомольник»

– Чем занимаются монахини? Как обычно проходит день?

– У каждой есть свои обязанности – работа. Когда приходишь в монастырь, подаёшь документы – какое у тебя образование, какие навыки и опыт. Обычно стараются распределить работу по образованию: с медицинским – идут в медсёстры или становятся врачами, с экономическим – занимаются бухгалтерией, кто хорошо поёт – в хор. Хотя могут с двумя высшими и на коровник отправить. День начинается и закачивается молитвой. Встаем мы к 5.30 на первую службу, в течение дня трудимся, на трапезе читают жития святых. После обеда снова за работу, потом вечерняя служба, вечернее правило (молитва на сон грядущий), а спать ложимся около 11 вечера.

– А зарплату за свой труд вы получаете? На что вообще существуют монахини?

– В нашем монастыре зарплаты нет, хотя такая практика существует – в некоторых монастырях точно знаю, по праздникам выдают денежки. Где-то монастырь не может обеспечить монахинь полностью. У нас есть жильё, мы питаемся тут, нам выдают «рабочую» одежду. Но всё остальное… Кому-то помогают родители, родственники, знакомые.

– В каких условиях живут монахини?

– Условия у нас нормальные, живем по два-три человека в комнате, на этаже душ и туалет. Но в некоторых монастырях живут очень бедно, топят дровами. А если монастырь часто посещаемый, монахини устроены гораздо лучше: у каждой сестры свой домик, в котором есть кухня, спальня, зал. К ним приезжают гости, которых можно пригласить к себе, напоить чаем.

– Вы можете покидать монастырь и навещать родственников?

– Да, в каждом монастыре существует «отпуск», но везде разные условия. Где-то монахини могут уезжать каждый год, где-то чаще, где-то реже, в зависимости от обстоятельств. В некоторых монастырях установлены определенные дни, когда можно отлучиться. Все мы люди, хоть и живем в монастыре. Я считаю, что отпуск обязательно должен быть. Невольник – не богомольник.

Миру – мир

– Кстати, а как отреагировали твои родственники и друзья, когда узнали, что ты ушла в монастырь?

– А я никому не сообщила. Знали только самые близкие, и для них было тяжело меня отпустить. Остальным мы сказали, что я уехала в другое место. Просто появляется много вопросов и толков, когда люди сразу узнают. А когда это происходит через какое-то время – проще воспринять. Но многие готовятся уйти открыто.

– Были ли у тебя сомнения насчет правильности пути? Что должна делать монахиня в таком случае? И как реагирует начальство, если кто-то собирается уйти из монастыря?

– Как отреагируют – сложно сказать, конечно, печально, когда уходят из монастыря. Кто-то обсуждает сомнения с сёстрами, кто-то идет к настоятельнице. Иногда бывает очень тяжело… Но я могу рассказать о проблемах только близкому человеку. Мы живем как большая семья. Бывают и ссоры, и примирения. Но если человек решает уйти из-за чего-то – значит, изменилось его внутреннее состояние. Почему он не может принять какие-то вещи? Жизнь в монастыре, как и замужество – нужно искать компромиссы, чтобы остаться.

– Отмечаете ли вы праздники, дни рождения? Можно ли монахиням пить вино?

– Мы отмечаем православные праздники. Сначала Рождество, самый весёлый праздник: мы поём колядки, ходим по кельям. Потом Пасха… В некоторых монастырях можно выпить немного вина. Мы вместе празднуем, вместе постимся, это совсем не скучно, как кажется. Некоторые отмечают день рождения, но чаще день ангела.

– Много ли новых людей приходит в монастыри сейчас? И есть ли для них всех место и работа?

– В каждом монастыре нуждаются в новых людях. Сейчас не так много приходит, человек пять в год. Бум пришёлся на середину 90-х, и примерно до 2005-го много людей уходило в монастыри. Наверное, это было связано с тем, что в начале 90-х церковь начала возрождаться.

– Возможно ли в монастыре продвижение по службе, так сказать, карьерный рост?

– Это актуально для мужских монастырей. В женском можно стать игуменьей, но я никуда не стремлюсь, мне и так хорошо.

Монашеская жизнь от посторонних глаз сокрыта, и праздного любопытствующего вторжения не допускает. Это естественно. Вокруг же того, что неизвестно, нередко формируются мифические стереотипы. Это объяснимо. Чаще всего они имеют мало общего с действительностью. Это факт. Итак, образно говоря, отделим зерна от плевел.

Самые распространенные заблуждения.

1. Стать монахиней проще простого, достаточно одного желания.

Разумеется, уход в обитель – дело добровольное, в основе которого лежит желание девушки уйти от мира и посвятить себя монашеской жизни. Но, между тем, как она впервые ступает на территорию обители и монашеским постригом проходит немало времени.

Нередко девушки ездят по разным монастырям, знакомятся с их уставами, которые пусть не кардинально, но все же отличаются друг от друга. После того, как выбор в пользу той или иной обители сделан, «кандидатка» обращается к игуменье (матушке-настоятельнице) с просьбой принять ее. Чаще всего, девушку оставляют пожить в монастыре, но в качестве… паломницы. Она имеет возможность посещать сестринские богослужения, общую трапезу (однако сидит за особым столом для паломников), глубже знакомится с жизнью в обители, помогает на общих послушаниях. Сестры же и начальствующие в монастыре (этого никто не скрывает) присматриваются к новенькой.

Если становится ясно, что девушка не находится под влиянием сиюминутных обстоятельств, а проявляет усердие в молитве, прислушивается к советам, понуждает себя к смирению и так далее, игуменья вместе со старшими сестрами решают принять ее в обитель. Она по-прежнему посещает общую трапезу, участвует в сестринских богослужениях, ей назначается постоянное послушание.

В качестве послушницы пребывают не менее трех лет. По истечении этого (или большего) времени, подается прошение на имя правящего архиерея и игумении на совершение пострига. Первая степень пострига – иночество (во время него еще не произносятся монашеские обеты). После него «форма» вновь меняется. Инокини носят рясу с длинными рукавами, апостольник и клобук (головной убор с черной прозрачной «фатой»). В иноческом постриге зачастую дается другое имя, так как это символизирует рождение нового человека для духовной жизни.

А вот так называемый мантийный постриг – это уже собственно монашество. Во время него гласно даются три главных монашеских обета: нестяжания (ничего не иметь своего), послушания, целомудрия (безбрачия). Кроме того, «новорожденная» монахиня облачается в мантию, состоящую из множества складок. Она означает охраняющую и покрывающую силу Божию. А то, что у мантии нет рукавов, обозначает, что у монашествующего как бы нет рук для суетной мирской деятельности, для греха. При ходьбе мантия развевается, подобно крыльям.

2. В монастырь берут всех без исключения.

Это не так. В монастырь не могут поступить люди, находящиеся в браке, а также женщины, имеющие несовершеннолетних детей. Более того, желательно, чтобы дети, даже достигнув 18 лет, что называется, крепко стояли на ногах. В некоторых греческих монастырях есть правило не принимать после 30 лет. В российских обителях такого жесткого правила нет, но всё же предпочтение также отдается молодым. Это обусловлено тем, что с возрастом человеку труднее меняться, сложнее слушаться, проблематичней пересматривать жизненные принципы, смиряться. Скажем, была в миру женщина специалистом с высшим образованием, а в обители ее просят пол помыть. У нее это вызывает недоумение. Пример условный, но подобное в жизни монастырей бывает.

Как, впрочем, случается и обратное. Поступают женщины в монастырь уже в почтенном возрасте, и потом являются для сестер примером и в послушании, и в усердии к молитве, и в смирении.

3. Весь день, с утра до ночи, в монастыре молятся.

Жизнь в обители подчинена довольно строгому распорядку, и молитве посвящается более шести часов в сутки. Но помимо молитвы все сестры исполняют и ежедневные послушания. Наш екатеринбургский Ново-Тихвинский женский монастырь можно назвать «отраслевым». Здесь существуют известные иконописная, швейная мастерские, греко-славянский и исторический кабинеты. Кроме того, монахини выполняют певческое послушание (кстати, возрождают древние – как русские, так и греческие – распевы).

Более мелкие (помимо основных) послушания распределяет благочинная (особая должность). Именно она решает, кому сегодня стирать, кому мести двор, кому полы мыть…

Пробуждаются в монастыре в 3.30. В обители стремятся посвящать начатки дня Богу: в 4 утра все собираются в храме на утреннее богослужение. Служба заканчивается в 7.00, и с этого времени у сестер свободное время, в которое сестры могут помолиться, почитать, отдохнуть. В 9.30 насельницы с пением идут в трапезную на обед. После обеда сестры расходятся на послушания, которые выполняют до 16.00 с перерывом на небольшой полдник. Затем совершается вечерня, после которой вновь с пением богослужебных песнопений сестры идут на ужин. После ужина до 18.30 – свободное время. Далее – малое повечерие, после чего начинается так называемое безмолвие, когда все без исключения хранят молчание В 19.00 все расходятся по кельям, где выполняют свое монашеское правило, посвящая это время только духовным занятиям – чтению и молитве.

Число сестер обители прибавляется (сегодня здесь живет 150 человек), а жилплощадь пока не прибавляется. Поэтому почивать монахини вынуждены на двухъярусных кроватях, по 5-6 человек в келье. Исключение составляют старшие монахини и схимницы, которые имеют отдельные келии.

4. Монахини не общаются ни с внешним миром, ни друг с другом.

Пустословие, конечно, в обители не приветствуется. Но общаются между собой сестры постоянно. Ссор здесь, разумеется, не бывает, а вот размолвки – люди остаются людьми – порой случаются. Но взаимные обиды и недопонимание на следующий день тяжким грузом не переносятся, примиряются сестры еще до захода солнца. «Прости» - одно из самых главных монашеских слов.

Действительно, в обители нет увлекательных светских романов, и телевизоров. Но не потому что это ЗАПРЕЩЕНО. А потому что потребности в этом у монахинь НЕТ. Людям, живущим в миру, понять это сложно. Остается принять, как данность. Факт остается фактом: если поставить телевизор, скажем, в монастырском фойе, и разложить для общего доступа газеты, журналы и другую светскую литературу, никто из монахинь даже бровью не поведет, не заинтересуется и не взглянет. Душа к этому здесь ни у кого не лежит.

А вот духовную литературу сестры читают с жадностью. За новыми книгами даже очередь выстраивается.

6. В монастыре живут на хлебе и воде.

Несмотря на то, что монахини соблюдают все посты, не едят мяса, не употребляют в пищу продукты животного происхождения по понедельникам, средам и пятницам, скудным их рацион назвать нельзя. Меню на месяц вперед утверждается настоятельницей.

Перекусов в обители, конечно, не бывает. В том плане, что, проходя мимо трапезной, перехватить чего-нибудь вкусненького – ни у кого мысли не придет. Просто потому что это не принято. Но, утомившись, выполняя послушание, можно попить кофе или чай. Кстати, тем сестрам, кому по состоянию здоровья положена диета, готовят отдельные блюда, и питаются они по индивидуальному графику.

7. К врачам монахиням обращаться запрещено.

Врачебная помощь сестрам в случае необходимости оказывается обязательно. Одна из насельниц монастыря – по профессии врач. Врачевание – ее основное послушание. Но, если кому-то из сестер требуется более глубокое обследование, монастырь обращается в больницу. В некоторых случаях врачи сами приезжают в обитель. Никакими средствами борьбы с болезнью в монастыре не пренебрегают. Ведь, как здесь говорят, недуг отвлекает от главного, не дает вести нормальную духовную жизнь. Зачем терпеть бесплодное мучение, если у тебя болит голова, когда можно выпить таблетку и потом иметь силы и для молитвы, и для труда?

Рада БОЖЕНКО

Благодарим за помощь в подготовке материала сестер Ново-Тихвинского монастыря.

Подворья

Пастырская страничка

Библиотека

• Публикации

Путь к храму

Богословский центр прп.Никодима Святогорца

Жизнь монастыря

В тот момент, когда мирской человек решает облечься в ангельский образ и сменить привычную одежду на монашескую рясу, жизнь его превращается в путь, по которому шаг за шагом он старается приблизиться к Богу. И чтобы этот путь монашеской жизни был наиболее успешным, святые отцы разработали прекрасную «программу» повседневной духовной жизни – устав. Общежительный устав, господствующий сегодня в монастырях России, Греции и на Святой Горе Афон происходит от студийской традиции. Эту традицию принёс на Афон прп. Афанасий Афонский (961 г.), ставший впоследствии игуменом Великой Лавры. В уставе афонского общежития гармонично сочетаются исихазм, молитва и послушание. Именно поэтому возрождающийся Николаевский Малицкий мужской монастырь, при выборе монастырского устава остановился на афонской традиции.

БЫТ

Для малицких монахов он довольно прост. В общежительном (киновиальном) монастыре всё общее, включая трапезу. Отдельные, так называемые «приличные» столы в трапезной бывают в том случае, если надо принять гостей и почтить их своим присутствием.

Монастырский монах имеет комнату – келью с кроватью, подушкой и матрацем, кувшином для воды с чашкой, двумя шкафами для одежды и книг, иконами, столом, лампой для чтения и стулом. Судя по размерам кельи (3,5 х 1,90 метра) можно себе представить, много ли вещей туда поместится. Монахи, которые учатся, могут попросить в келью CD-плеер или кассетный магнитофон. Если в магнитофон встроен радиоприемник, его выламывают. Вообще, если монаху нужна даже такая мелочь, как зубная паста, он обращается к игумену монастыря. Без благословения монах в буквальном смысле не внесет в келью даже иголку. Более того, большинство насельников раз в несколько месяцев устраивает ревизию своей кельи с целью найти предметы, от которых можно избавиться. Каждая вещь съедает время. Чем больше у тебя вещей, тем больше они отнимают времени от главной цели жизни.

Одежда монаха – признак покаяния и смирения – состоит из подрясника, кожаного пояса, брюк и скуфьи. Дорогие, шёлковые или цветные ткани не благословляются - используются шерсть и костюмная ткань. На службах монахи обязаны присутствовать в греческой рясе и клобуке (камилавке с наметкой). Бельё может состоять из двух – трёх рубашек и брюк. Обувь, куртки могут быть рабочими и чистыми. Любая одежда сверх вышеперечисленного считается излишеством.
Средства на жизнь насельники не добывают сами, по своему желанию, так как находятся на полном обеспечении монастыря, и всё необходимое от батареек до медикаментов получают с благословения игумена. Конечно, возрождающаяся обитель принимает пожертвования от разных лиц и организаций. Постоянных материальных поступлений из-за отсутствия торговли и развитого хозяйства монастырь не имеет. Нет и книжной лавки, так что кроме свечей в храме, «бывалым» паломникам ничего приобрести не удастся.

Общее у всех монахов – келья, но в ней они «съёмщики», или гости на время, отпущенное Господом для покаяния. Жизнь земная - временна: незачем заботиться и об удобствах. Келья для монахов - гроб, где следует помышлять о смерти. Монахи в целом на жизнь, тело и мир смотрят как на гроб: горька жизнь и кратка она на земле, но бесконечно сладостна на небе.

КЕЛЕЙНОЕ ПРАВИЛО.

У каждого монаха свой облик, духовный мир и внутренний распорядок, поэтому к каждому иноку у духовника особый подход. При этом жизнь монастыря всё же подчиняется жесткому уставу и течет строго по распорядку. Задолго до рассвета, не позднее чем за час до начала утренней службы, без четверти пять, монахи просыпаются, чтобы исполнить своё келейное правило. Великим служба начинается на час раньше. Личное монашеское правило совершается преимущественно по чёткам. Их монахи всегда имеют при себе. Узелок за узелком повторяют они важнейшую аскетическую молитву: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Ночную молитву или канон монахи читают каждую ночь, и каждую ночь они просят у Господа Бога помощи в борьбе с человеческими страстями и мирскими помыслами.

Ночную молитву святые отцы называют «ареной», поскольку каждую ночь в кельях молитвой ведутся сражения с темными силами. И чем быстрее монах приближается к Богу, приобретая добродетели, тем сильнее атака со стороны темных сил. Личная молитва и поучение - собственный подвиг в келье.

Келейное правило совершается стоя, с крестным знамением и малыми поясными поклонами на каждой молитве. Для схимников оно состоит из 12 четок (сотниц) с малыми поклонами и одной с великими, для монахов мантийных состоит из 6 четок (сотниц) с малыми поклонами и из 60 великих поклонов, а для новоначальных иноков и послушников из 3 четок с малыми поклонами и 33 великими поклонами. Земные поклоны оставляются только в воскресные дни всего года, и на Светлой Седмице.

БОГОСЛУЖЕНИЕ

Богослужение всегда было и продолжает оставаться центром всей монашеской жизни.

Богослужебный устав, которого придерживается современный Малицкий монастырь составлен древ​ними святыми отцами - святогорцами. По своим правилам он более подходит к пустынно-отшельниче​ской жизни. В нынешнее время, вследствие особо сложившихся условий жизни, этот устав соблюдается не так строго, как прежде. Но и современный, выработанный жизнью, устав также нелегок. Можно с достоверностью сказать, что в России едва ли найдется и десяток обителей, следующих такому уставу. Церковные службы, безусловно, ежедневные. В общей сложности богослужения занимают у монахов около семи часов в сутки с учётом келейного монашеского правила.

Основными местами совершения богослужебных последований в Малицкой обители являются большой Покровский храм, исполняющий роль кафоликона (καθολικὸν - соборный храм мон-ря), и «старый храм» параклис (παρεκκλήσ) - небольшой по размеру домовой храм в честь святителя Николая Чудотворца, расположенный в южном крыле братского корпуса. Обычно ежедневные службы суточного круга совершаются в старом (домовом) храме, а в новом - Покровском, значительно большем по размеру - служат в большие праздники и воскресные дни всего года.

Без четверти шесть начинается полунощница. Эта часть службы всегда совершается в темноте, и только блики от горящих лампад освящают стены храма. В боковом освещенном лампой уголке один из монахов-чтецов читает последование полунощницы. Атмосфера умиротворённая, молитвенная: в приглушенном свете лампад, освещающих золотые фоны на иконах, беззвучно появляются одетые в черное фигуры монахов и послушников, по традиции крестящиеся и кланяющиеся в сторону алтаря и на оба клироса; они берут утреннее благословение у игумена и расходятся по стасидиям.
На буднях вся служба читается и поётся «поскору», вместо более длительных византийских распевов употребляется «обиходный».

После полуночной службы, если она читается в Покровском храме, священник открывает завесу Царских Дверей притвора и все переходят в главный храм, где будут совершены заутреня и часы.

Вдоль стен всего храма в стасидиях располагаются монахи и миряне. Благодаря такому распределению в храме помещается большое количество людей, при этом не создается суеты и шума.

За четверть часа до начала Божественной литургии монах, облаченный в мантию, обходит монастырь и ударами в переносное деревянное било (τάλαντον) на одну статию созывает трудников и паломников в храм. Затем сразу же ударяет в железное било (клепало), после чего, если есть праздник, бывает короткий звон на колокольне.

Литургия в обычные дни продолжается около часа. Моменты литургии, считающиеся важнейшими - начальный возглас « Благословенно царство », великий вход, эпиклеза , возглас « Святая Святым », время Причащения (от возгласа « Со страхом Божиим » до возгласа « Всегда, ныне и присно… »),- отмечаются тем, что в это время все выходят из стасидий и низко кланяются.

Частота исповеди в Малицкой обители не оговаривается единым правилом и определяется духовной необходимостью каждого насельника. Исповедь совершается обычно в одном из приделов собора или в келлии духовника. Духовником в монастыре является игумен. Все братия причащаются Святых Таин не реже 1 раза в неделю (обычно во вторник и субботу или воскресенье, монахи - священнослужители причащаются каждый день.

В конце литургии, если есть празднование святому, перед проскинитарием (аналоем для иконы) поставляется блюдо с коливом , поется тропарь и кондак святому, служащий иеромонах кадит коливо и читает молитву на его благословение; то же бывает и в дни поминовения усопших (с пением заупокойных тропарей вместо праздничного). В конце литургии раздается верующим антидор.

Требы в монастыре совершают в ограниченном количестве. В основном это крещение и отпевание. Частота исповеди братий определяется их желанием. Игумен благословляет их приходить к нему не реже чем раз в неделю, не обязательно для исповеди - можно просто для беседы. Пока игумен находится вне стен обители, все богослужения совершает второй монастырский священник.

Сразу по завершении Божественной литургии, обычно около 9.30 утра следует чай.

ПОСЛУШАНИЯ

После чая монахи удаляются на некоторое время отдохнуть, после чего идут на ежедневные послушания, то есть на работы. На послушания идут все монахи, в том числе и игумен, поскольку общая работа является основополагающей в каждом общежительном монастыре. И каким бы тяжёлым или неприятным послушание ни было, монах принимает его как посланный Богом, как Крест, несение которого есть путь ко спасению.

В Малицком монастыре выполняются различные послушания: секретаря, ризничего, библиотекаря, экклесиарха, пономарей, певчих, чтецов, звонарей, иконописцев, на кухне – поваров и трапезариев, плотников, строителей, уборщиков, садовника, пчеловода, газовщика, водителя, экскурсовода и т.д. Кроме того, отцы должны участвовать в общих работах (пангиньях), таких как поливка и уборка урожая, уборка территории, подготовка к престольному празднику и т.д. У монастыря есть несколько подворий, на которых также трудятся братья и прихожане. Большую помощь обители оказывают благочестивые миряне; они самоотверженно трудятся во Славу Божию, помогая братии почти на всех послушаниях. Часто приходится привлекать электриков, водопроводчиков и других специалистов из «мира».

Слово послушание («диаконима») в греческом языке происходит от глагола «диаконо», который означает: «служение любви». Приношение любви – это и пребывание в молитве и памяти Божией.

Поэтому во время послушаний братия творит Иисусову молитву. Молятся обязательно вслух, чтобы не отвлекаться и не разговаривать друг с другом. Вслух не молятся те, кто занимается умственным трудом, например, канцелярия или работающие с паломниками экскурсоводы.

Любое послушание имеет установленный чин. Если позволяют обстоятельства, то исполняют его год - два, потом дают другое. Иногда оставляют ещё на год. Исполняющий его должен по всем вопросам обращаться к своему руководителю (главному по послушанию) или, если нужно, непосредственно к игумену. Этим достигается многое: оно не позволяет фантазии метаться и предлагать решения, очищает ум от сложных и простых помыслов, сосредотачивает внимание на молитве, учит обращаться за советом и отсекать свою волю. Вопрошать – значит спастись. Есть послушание – будет смирение – основа самого послушания.

В киновии монашеские обязанности выполняются ответственно. Где живут хотя бы несколько человек - там уже много забот. Дел, по обеспечению жизни монастыря не меньше, чем в любом человеческом обществе. И только беспрекословное послушание и точная исполнительность могут обеспечить монаху благополучие и спокойствие.

Для совершенного послушания и отсечения помыслов и воли с первого дня жизни в Малицком монастыре от насельников требуют учиться выполнять любую работу аккуратно и последовательно. Правила, кратко сформулированные о. Иоакимом из скита Святой Анны: разговаривать как монах, смотреть как монах, есть как монах, спать как монах, думать как монах, молиться как монах, исполнять послушание, как монах, – отцы стараются соблюдать всегда и везде.

ТРАПЕЗА

Ровно в час дня бывает трапеза. За 5 минут до её начала все насельники оповещаются ритмичным стуками в железное било. Трапезная в обители находится рядом с Покровским храмом, внутри с восточной стороны, стоит стол игумена; вдоль стен стоят столы для монахов и паломников; к западной стене, значительно выше пола, прикрепляется амвон с подставкой для книги в виде золотого орла для чтеца. За едой читаются поучения св. отцов или жития святых.

Трапеза зависит от дня недели и подготовки к Причастию Святых Таин. Сами монахи едят мало, поскольку еда для них второстепенна. По понедельникам, средам и пятницам – еда простая, постная. Во время постов полагается только растительная пища, на столах отсутствует даже оливковое масло. Съесть рыбу в постный день – немалое прегрешение. Пищу насельники вкушают два раза в день, никогда не употребляя мяса и вина. В обычные дни на столах есть суп, картошка или макароны, рис, салат, овощи и фрукты. Из питья – травяной чай, компот из сухофруктов и вода. По праздникам и воскресным дням могут подать солёную или запеченную рыбу, яйца и какао.

На трапезе после краткой молитвы братия вкушают в безмолвии не более 15 минут. В это время читают Жития святых или духовные поучения. Иногда перед игуменским столом можно увидеть монаха, исполняющего за проступок наказание – поклоны. За трапезой игумен трижды ударяет в колокольчик: после 1-го удара разрешается пить, после 2-го чтец прекращает чтение, спускается с амвона и принимает благословение у игумена, а трапезарь (если это воскресный день) подносит игумену для благословения укрухи (остатки хлеба), после 3-го удара вкушение прекращается, все встают, затем читаются благодарственные молитвы. Перед благодарственными молитвами прибавляется неск. прошений, произносимых попеременно игуменом и чтецом. После трапезы игумен становится по правую сторону от выхода с приподнятой благословляющей рукой; повар, чтец и трапезарий замирают в поклоне напротив игумена (по левую сторону от выхода), прося прощения у братии за возможные погрешности в своём служении. Таким образом, все выходящие из трапезной «попадают» под благословение отца-настоятеля. После трапезы отцы вновь расходятся по послушаниям.

ВЕЧЕРНЯ

За час до начала вечерни после монастырских трудов позволяется отдых. Это помогает братии иметь силы для молитвы на вечернем богослужении. Дважды, за полчаса и без четверти, стук деревянного била снова созывает всех насельников в храм. Вечерня, предваряемая чтением 9-го часа, начинается в 5 часов вечера. Длится она около часа и заканчивается ежедневной заупокойной литией, совершаемой в притворе. Сразу после службы следует вечерняя трапеза.

Ужин часто бывает из тех же блюд и в том же количестве, что и на обеде, только холодный. Выносить еду из трапезной разрешается только больным. Немощным братьям из числа мирян, проживающих в монастыре и несущих определённое послушание, разрешают вечером выпить чай с куском хлеба. В келье и на послушании иногда можно пить чай, но на это надо обязательно взять благословение. Вообще благословение берут на любое, даже самое незначительное действие.

После ужина братия сразу идут в храм для совершения повечерия. На нём поётся молебный канон Богородице перед ватопедской иконой «Отрада и Утешение», и затем игумен всех помазывает елеем от лампады, горящей пред святым образом. Также за повечерием ежедневно читается акафист Божией Матери. Эта святогорская особенность никогда не опускается, так как Божия Матерь является хранительницей не только Своего земного удела – Святой Горы Афон, но и Матерью всех монахов вообще. Завершается повечерие молитвами на сон грядущий. В конце службы под византийское пение Богородичного тропаря «Красоте девства твоего…» все насельники прикладываются к иконам и берут благословение у игумена на грядущую ночь.

После повечерия (в 19.15) бывает небольшой промежуток времени, примерно около часа, когда есть возможность поговорить друг с другом. Но затем разговоры с кем-либо, в том числе с паломниками, не благословляются, чтобы не впасть в праздность и осуждение. Много говорить вредно, это негативно сказывается на монашеском делании. У монахов нет особой необходимости в общении друг с другом: если монах внимателен к себе, соблюдает монастырский устав и не скрывает помыслы от духовника, благодать его утешает и у него нет большой потребности говорить. Вечерним молчанием должно подготовить свой ум к ночной молитве.

После повечерия монахам также без благословения строго запрещено заходить в кельи к паломникам. Радио и телевизор в обители запрещены. За пределы монастыря без благословения никто не выходит.

ГИГИЕНА

Древние основатели монашества ради спасения души безразлично относились к телу. Так, отец монашества св. Антоний Великий (251-326 гг.) питался хлебом и солью, жил в пещерах, не соблюдая гигиены. Ранее монахам в святогорских монастырях запрещали и считали грехом мыть голову, расчёсывать волосы головы или бороду, ходить в баню. Очень строгие подвижники не мыли лиц, умываясь лишь собственными слезами. В наше время, правила в отношении личной гигиены смягчились. Монахам позволяется мыться, а лечение медикаментами является обязательным. Есть свой монастырский врач, который часто приезжает в обитель и регулярно обследует каждого монаха и трудника. Если обнаруживаются серьёзные симптомы, то производится госпитализация в областную больницу. Здоровье – Божий дар, и к нему в монастыре относятся очень серьёзно.

Некоторые правила остались неизменно: без особой нужды не обнажать тело, даже руки во время работы. У монахов видеть человека, например в шортах, с обнажёнными ногами (не говоря уже о женщинах) считается большим неприличием.

СОН

Спят иноки в одежде: в подрясниках, ослабив ремень, в тонких матерчатых скуфьях и носках, чтобы всегда быть готовыми к молитве, послушаниям и на Страшный Суд. Сон занимает в монастырской жизни ровно такое же место, как и прием пищи: монахи спят столько, сколько нужно, чтобы не утратить здравый рассудок и быть в состоянии выполнять свои послушания. Обычно это 5-6 часов. Следует заметить, что общежительный устав расписан специально таким образом, чтобы время еды никогда не соединялось со временем отдыха и сна. Это очень важный момент с аскетической точки зрения.

К строгому распорядку постепенно приучают себя и паломники, проживающие в монастыре. Им также приходится подниматься с постели задолго до рассвета на церковную службу, и чтобы понять и прочувствовать всю суть монашеской реальности, это действительно необходимо делать.

Сутки делятся примерно на 3 восьмичасья, отведенных для молитвы, работы и отдыха. Старинный греч. стих так описывает повседневные труды монаха: (Γράφε, μελέτα, ψάλλε - στέναζε, προσεύχου, σιώπα) «Пиши, занимайся, пой, воздыхай, молись, молчи».

Настоятельницу известного на весь мир православного монастыря суд уличил в аморальности и безнравственности. Перед вами - монолог бывшей сестры монастыря Нины Девяткиной. О том, как и почему умирали сестры, оставившие в миру жилплощадь.

В последнее время о православных храмах и монастырях, как о покойниках, принято либо говорить хорошо, либо не говорить вовсе. Русская православная церковь в массовом сознании является синонимом нравственности, морали. И как-то забылось, что там служат в большинстве своем не святые, а люди - с их интересами, устоявшимися характерами и грехами, если хотите.

Уход из мира

Мир словно невзлюбил Нину с самого рождения. В младенчестве ее бросила мать, от отца остались лишь фотографии. В 12 лет она заболела менингитом, что определило ее нездоровье на всю оставшуюся жизнь. Потом - неудачное замужество, смерть сына и болезни опорно-двигательной системы. Последние одолевали так, что она была вынуждена уйти из медицинской академии им. И. М. Сеченова, где работала хирургической сестрой. Пенсия по инвалидности была единственной надеждой на жизнь. Но, увы, беда Девяткиной совпала с победным шествием ельцинских реформ. И Москва начала 90-х перестала признавать инвалидами таких больных, как Нина. В пенсии по инвалидности ей отказали. Живи, если выживешь. А как?

Вдруг объявилась мать-отказница - сын выгнал из дома. Двум легче бороться, чем одной, рассудила Нина и приняла женщину. Но вскоре стало ясно, что на мизерную пенсию в столице не просуществуешь, и Нина всерьез задумалась об уходе из мира.

Понимая, что монашество - это не только духовность, но и труд, она хотела быть полезной и востребованной, а не обузой. Возрождать красоту и великолепие православных храмов. Для этого закончила курсы по шитью, научилась плести кружева и вышивать золотом...

Шамординская игуменья матушка Никона приняла ее ласково, и хоть жила Нина в трудах - то яблоки поможет собрать, то в трапезной убрать, да без привычных удобств - комната человек на 20, где кровати в два яруса, - показалось ей то место раем на земле.

Не прошло и года, как ее перевели из паломниц в послушницы и надели подрясник. Сестры удивлялись: иные того по три года ждут. И Нина стала еще усерднее готовить себя к постригу. Вскоре ей как специалисту, имеющему соответствующее образование, доверили следить за здоровьем сестер и вышивать золотом. Будущее наконец потеряло черты безысходности и страха. Но рай превратился в ад, как только у Нины появились деньги.

В монастыре

Беда пришла, откуда не ждала. В Москве убили брата, и та, которая меня родила, приехала за утешением и советом. Утешать в монастырях умеют, и мать очень скоро приняла решение тоже уйти в монастырь.

А квартира в Юхнове? Нина, уже успевшая отвыкнуть от мирских забот, помчалась в Оптину Пустынь к старику Илию, благословившему ее мать на монашество, за советом.

Он почему-то не сказал: обменяй на жилье поближе к монастырю или сдай квартирантам. Он посоветовал продать. То же самое сказала и м.Никона. И я продала. За 40 миллионов неденоминированных рублей (1996 год), которые казначей монастыря м. Амвросия посоветовала мне сразу обменять на новые стодолларовые купюры.

Что бы сделал с такой суммой любой из нас? Конечно, приберег бы на "черный день". Нина тоже так решила. Только понесла она деньги не в сберкассу, а в монастырь, посчитав, что до пострига они тут сохранятся лучше, чем в миру, а после пострига и вовсе станут ненужными.

Пакет с деньгами у меня почти вырвала из рук казначейша монастыря м.Амвросия. Ни расписки, никакой другой бумажки мне не дали. Удивилась я, да не задумалась об этом - верила им. И напрасно. Как я теперь понимаю, им нужны именно деньги, а не люди.

Прозрение наступило не сразу

Сестры в монастыре почти не общаются, кто как живет - неизвестно. А у меня как у медсестры была возможность и видеть, и разговаривать, и сравнивать. Однажды во время службы монашка дико закричала и потеряла сознание. Когда я ее раздела, то увидела не тело, а мощи. Оказалось, она перепостилась и была не первой монашкой, умирающей от голода. Поначалу я думала, что сестры сами переусердствуют, но позже узнала, что их на такие посты благословляют. Понимаете, благословляют на пост до смерти! При этом им отказывают в медицинской помощи. Нет, не врачи - духовные отцы, а игуменьи. Среди верующих ведь ничего не делается без благословения, даже таблетку от головной боли нельзя принять без разрешения. И люди умирают, сходят с ума. Ту монашку мне не удалось спасти, она умом тронулась. А сколько их, брошенных, похороненных на монастырском кладбище?! Я знаю таких не меньше десятка. Бабушка Евстолия, как и я, продала свой дом, отдала монастырю деньги и стала ненужной. На Крещение в 30-градусный мороз ее подвели к купели. Она прыгнула - инсульт. Лечиться не разрешили. Выкарабкалась сама. Да однажды поскользнулась, упала, поломала два ребра... Так и умирала в келье - беспомощная, заброшенная, голодная, хотя я знаю, что она просила духовника благословить ее на уход из монастыря. Да только очень уж толстые стены - разве кто услышит...

От неоказания своевременной помощи умерла монашка Ефросинья (Тихонова Катя). Тоже москвичка. Сковырнула родинку - пошло воспаление. Вместо того чтобы направить в больницу, ее тут лампадным маслом мазали. Пока не умерла. Говорят, квартира ее уже отошла монастырю.Две недели как справили 40 дней по насельнице Насте. Она при мне пришла в монастырь, приехав из Азербайджана. Ее благословили на пост, и она умерла от голода прямо на улице. Проповедуемые в монастыре принципы "Послушание до смерти!" и "Кончина должна быть мученической!" работают без перерывов и выходных и чаще всего для тех, кто передал монастырю свою собственность.

То, с чем, может быть, и могла бы смириться послушница, не смогла медсестра. "Я ведь давала клятву Гиппократа и обязана помогать людям где угодно и когда угодно. Закрыть глаза на средневековое невежество духовных отцов и настоятельницы, которые молитвы и пост ставят выше врачебной и лекарственной помощи, было выше моих сил".

Так началась "война" послушницы с игуменьей, перед которой Нина уже не чувствовала благоговейного трепета: вхожая во все двери, она видела, что жизнь монастырского начальства резко отличается от жалкого существования сестер. Той же матушке Никоне и медпомощь вовремя оказывается, и обеды сытные, и вместо труда тяжкого - сон да отдых в келье, больше напоминающей трехкомнатную квартиру: с душем, ванной, туалетом, холодильником; и огородик свой, и курятник... За то, что послушница выбивала лекарства и досаждала игуменье просьбами благословить на лечение то одну насельницу, то другую, ей в конце концов запретили исполнять обязанности медсестры. А когда Нина посмела предложить матушке Никоне вместо изнурительной работы на огородах организовать мастерскую, где она бы обучила женщин шитью да вышиванию - исконно монастырскому искусству, прославившему не один православный храм, - то и вовсе попала в немилость. На следующий же день Нина была направлена на скотный двор и огород. Это с ее межпозвоночной грыжей. День начинался по "календарю" - в 12 часов ночи. До полчетвертого утра - служба, полтора часа на сон, а в 5 утра - подъем и работа, работа с двумя перерывами на скудную еду, где даже капуста и картошка считаются деликатесом.

И я засомневалась. Не может быть, чтобы не было предела в послушании. Где найти ответ? Конечно, в Святом писании. Я занялась богопознанием - тем, что, к слову, напрочь отсутствует в монастыре. И когда сопоставила то, что написано в книгах, и то, что есть в жизни, я поняла, что здесь не рай, а ад. И наши духовные наставники очень далеки от того учения, которое они проповедуют. Великая Вера превращалась в какое-то сектантство, где людей ставят в положение преступников, которые могут спасти душу, только умертвив тело, где пугают миром и концом света так, что свет становится страшнее смерти...

К тому времени Нину физически почти уничтожили: отнялись правая нога, руки. Порой давление падало так низко, что останавливалось сердце, и ей снилось, будто она умирает. Но благословение на лечение не давали ни матушка Никона, ни монастырский духовник батюшка Поликарп. Ей советовали поститься, ссылаясь на Господа: "Бог терпел и нам велел". У нее не было другого выхода, как уйти из монастыря, чтобы не умереть. Но для верующего человека даже право на жизнь должно быть благословлено. И Нина вырвала его у игуменьи, доведя своими вопросами и предложениями последнюю чуть не до бешенства. "Я исключаю тебя из сестричества!" - объявила м.Никона, что в переводе на мирской язык означало: живи, если сможешь выжить.

Возвращение в мир

Они верно рассчитали: сама она бы не смогла. Из монастыря Нина сбежала тайком с послушницей Серафимой. Вернее, не сбежала - уползла, так как послушница фактически тащила ее на себе. Куда? В брошенную деревеньку в десяти километрах от поселка Шамордино. Но как жить дальше? И Нина вспомнила о деньгах. "А ты докажи, что их давала", - ответят ей в монастыре.

Я была в шоке, понимая, что в долларах денег мне не вернут - нет доказательств, - и попросила свои 40 миллионов рублей.

То ли монастырское начальство испугалось, то ли смилостивилось, но ей положили выплачивать по 500 рублей в месяц. Крохи, которых едва хватало на лекарство. Но Девяткина не унывала. Помогала чем могла местным, за это получала от них продукты.

Они, наверное, рассчитывали, что долго не протяну. Но Господь помог мне, я стала поправляться. Если честно: мне иного не было надо. Отдали б они мне разом хотя бы тысяч десять на покупку какого-нибудь деревенского домика, я бы больше не попросила. Но они отказали. А потом мать Амвросия и вовсе заявила: "Пиши на имя матушки заявление с просьбой о матпомощи в размере 500 рублей, иначе вообще ничего не получишь". Написала я, а куда деваться, вышла на улицу, села на пенек и думаю: вот и все. Матпомощь - дело добровольное. Сегодня - дали, завтра - нет, и поминай как звали. Но Бог не оставил меня, надоумил, как сделать. Побежала назад, попросила свое заявление, чтобы дописать главное. Казначейши уже не было, и я дописала: "... в счет выплаты долга".

На основании этого документа еще через два месяца Нина догадается, наконец, подать заявление в суд, который вынесет решение в ее пользу и обяжет монастырь выплатить оставшуюся сумму. Правда, почему-то без индексации. А потом будет второй суд, который подтвердит: "... Девяткиной не были созданы нормальные условия для проживания в Казанской Свято-Амвросиевской пустыни, ей причинялись серьезные нравственные страдания". И Козельский районный суд под председательством Н.Степанова решит: взыскать с монастыря индексацию долга, а с игуменьи Никоны - компенсацию за нанесенный моральный вред в размере 25 тысяч рублей.

Только вдумайтесь в эти слова: настоятельницу известного на весь мир монастыря, ассоциирующегося у людей не иначе как с моралью и нравственностью, фактически уличают в аморальности и безнравственности! Нонсенс? Или закономерность? В любом случае это говорит о том, что пора освободиться от навязываемого нам священнослужителями чувства вины за беспредел по отношению к церквям в годы Советской власти, которое невольно закрывает обществу глаза на происходящий сегодня беспредел уже в стенах храмов и монастырей. Религия - религией, а люди - людьми, и права человека, как известно, приоритетны перед любым вероисповеданием. К слову, к этому же выводу пришла и христианка Нина Девяткина, добивающаяся правды теперь уже у администрации области, Генпрокуратуры и духовных отцов Оптиной Пустыни. Что знаменательно: все старались уйти от решения поставленных Ниной проблем. То ли боялись чего, то ли сами в чем замешаны.

Когда я обратилась к главе козельской администрации с просьбой выселить меня с территории монастыря, куда я год назад была вынуждена вернуться из-за отсутствия жилья, тот объяснил мне, что, имея прописку монастыря, я не являюсь членом светского общества и потеряла право гражданина России, так как нигде не числюсь, не значусь и уже отсутствую в списке живых людей! Оказывается, монастырь - государство в государстве. Пришлось обращаться к губернатору с просьбой дать мне статус беженки, чтобы иметь хоть какую-то защиту от произвола как со стороны монастыря, так и со стороны администрации.

Если вопрос с жильем не решится до зимы, Нина будет обречена на гибель. В заявлении на имя губернатора она так и написала: "В случае своей смерти оставлю посмертную записку с обвинениями в отказе мне какой-либо помощи со стороны администрации". Ответа пока нет. Как нет его и от Генпрокуратуры, куда Нина написала о высокой смертности среди насельниц Шамординского монастыря.

Нет проку и от обращения к духовным отцам. Владыко Алексий сказал: "Смиряйся". О.Илий вразумлял: "Монах должен быть слепым и глухим". А о.Пафнутий, ее духовник, выслушав рассказ Девяткиной, удивился: "Какую ты ищешь правду? Вон она - вся на небо ушла".

Впрочем, сама Нина руки не опускает и лелеет надежду на встречу с истинными православными.

А в Шамордине насельницы обо мне будут еще долго помнить, - улыбается Нина. - И дело тут не в суде, который я выиграла, - об этом мало кто узнает: с местными, которые могли бы об этом рассказать монастырским, общаться запрещено, смотреть телевизор, слушать радио - тоже, а газет там не бывает. Но осталось покрывало, которое я расшила золотом. Его стелют по великим праздникам. Вот оно - на фотографии. К слову, и из этого монастырь делает деньги: снимок креста на моем покрывале стоит пять рублей. Говорят, раскупают неплохо. И я купила. На память. Должно же остаться от монастыря хоть одно доброе воспоминание...

Наталья Милантьева попала в один из подмосковных монастырей в 1990 году. В 2008-м ей пришлось уйти, но разочарование в обители и особенно в настоятельнице наступило намного раньше. Наталья рассказала The Village, как монастырь тайком от церковного начальства торгует собаками и книгами, как живет монастырская верхушка и почему сестер устраивает такой порядок.

«Оставайтесь, девчонки, в монастыре, мы вам черные платьица сошьем»

Когда мне было лет 12−13, мама ударилась в православие и стала воспитывать меня в религиозном духе. Годам к 16−17 у меня в башке, кроме церкви, вообще ничего не было. Меня не интересовали ни сверстники, ни музыка, ни тусовки, у меня была одна дорожка - в храм и из храма. Обошла все церкви в Москве, читала отксеренные книги: в 80-х религиозная литература не продавалась, каждая книжка была на вес золота.

В 1990 году я закончила полиграфический техникум вместе со своей сестрой Мариной. Осенью нужно было выходить на работу. И тут один известный священник, к которому мы с сестрой ходили, говорит: «Поезжайте в такой-то монастырь, помолитесь, потрудитесь, там цветочки красивые и такая матушка хорошая». Поехали на недельку - и мне так понравилось! Как будто дома оказалась. Игумения молодая, умная, красивая, веселая, добрая. Сестры все как родные. Матушка нас упрашивает: «Оставайтесь, девчонки, в монастыре, мы вам черные платьица сошьем». И все сестры вокруг: «Оставайтесь, оставайтесь». Маринка сразу отказалась: «Нет, это не для меня». А я такая: «Да, я хочу остаться, я приеду».

Дома меня никто как-то особо и отговаривать-то не стал. Мама сказала: «Ну, воля Божья, раз ты этого хочешь». Она была уверена, что я там немножко потусуюсь и домой вернусь. Я была домашняя, послушная, если бы мне кулаком по столу хлопнули: «С ума сошла? Тебе на работу выходить, ты образование получила, какой монастырь?» - может, ничего бы этого не было.

Сейчас я понимаю, почему нас так настойчиво звали. Монастырь тогда только-только открылся: в 1989-м он заработал, в 1990-м я пришла. Там было всего человек 30, все молодые. В кельях жили по четверо-пятеро, по корпусам бегали крысы, туалет на улице. Предстояло много тяжелой работы по восстановлению. Нужно было больше молодежи. Батюшка, в общем-то, действовал в интересах монастыря, поставляя туда московских сестер с образованием. Не думаю, что он искренне заботился о том, как у меня сложится жизнь.

Я была домашняя, послушная, если бы мне кулаком по столу хлопнули: „С ума сошла? Тебе на работу выходить, ты образование получила, какой монастырь?“ - может, ничего бы этого не было

Как все изменилось

Сестры высказали матушке, что у нас теряется монашеская общность (тогда еще можно было высказывать)

Году в 1991-м в монастыре появилась такая дама, назовем ее Ольга. У нее была какая-то темная история. Она занималась бизнесом, каким - точно сказать не могу, но московские сестры рассказывали, что ее деньги добыты нечестным путем. Каким-то боком она попала в церковную среду, и наш духовник благословил ее в монастырь - спрятаться, что ли. Было видно, что это человек совершенно не церковный, мирской, она даже платок не умела завязывать.

С ее приходом все начало меняться. Ольга была ровесницей матушки, обеим было чуть за 30. Остальным сестрам - по 18−20 лет. Подруг у матушки не было, она всех держала на расстоянии. Называла себя «мы», никогда не говорила «я». Но, видимо, она все-таки нуждалась в подруге. Матушка у нас очень эмоциональная, душевная, практической жилки не имела, в материальных вещах, той же стройке, разбиралась плохо, рабочие ее все время обманывали. Ольга сразу взяла все в свои руки, стала наводить порядок.

Матушка любила общение, к ней ездили священники, монахи из Рязани - всегда полный двор гостей, в основном из церковной среды. Так вот, Ольга со всеми рассорилась. Она внушала матушке: «Зачем тебе весь этот сброд? С кем ты дружишь? Надо с правильными людьми дружить, которые могут чем-то помочь». Матушка всегда выходила с нами на послушания (послушание - работа, которую дает монаху настоятель; обет послушания приносят все православные монахи вместе с обетами нестяжания и безбрачия. - Прим. ред.) , ела со всеми в общей трапезной - как положено, как святые отцы заповедовали. Ольга все это прекратила. У матушки появилась своя кухня, она перестала с нами работать.

Сестры высказали матушке, что у нас теряется монашеская общность (тогда еще можно было высказывать). Как-то поздно вечером она созывает собрание, показывает на Ольгу свою и говорит: «Кто против нее, тот против меня. Кто ее не принимает - уходите. Это моя самая близкая сестра, а вы все завистники. Поднимите руки, кто против нее».

Руку никто не поднял: матушку-то все любили. Это был переломный момент.

Мирской дух

Ольга была действительно очень способная в плане добычи денег и управления. Она выгнала всех ненадежных рабочих, завела различные мастерские, издательское дело. Появились богатые спонсоры. Приезжали бесконечные гости, перед ними надо было петь, выступать, показывать спектакли. Жизнь была заточена на то, чтобы доказать всем вокруг: вот какие мы хорошие, вот как мы процветаем! Мастерские: керамическая, вышивальная, иконописная! Книги издаем! Собак разводим! Медицинский центр открыли! Детей взяли на воспитание!

Ольга стала привлекать к себе способных сестер и поощрять их, формировать элиту. Привезла в бедный монастырь компьютеры, фотоаппараты, телевизоры. Появились машины, иномарки. Сестры понимали: кто будет хорошо себя вести, будет работать на компьютере, а не землю копать. Скоро они поделились на верхушку, средний класс и низших, плохих, «неспособных к духовному развитию», которые работали на тяжелых работах.

Один бизнесмен подарил матушке четырехэтажный загородный дом в 20 минутах езды от монастыря - с бассейном, сауной и собственной фермой. В основном она жила там, а в монастырь приезжала по делам и на праздники.

Жизнь была заточена на то, чтобы доказать всем вокруг: вот какие мы хорошие, вот как мы процветаем!

На что живет монастырь

Скрывать от епархии деньги считалось за добродетель: митрополит - это же враг номер один

Церковь, как МВД, организована по принципу пирамиды. Каждый храм и монастырь отдает епархиальному начальству дань из пожертвований и денег, заработанных на свечках, записках о поминании. У нашего - обычного - монастыря доход был и так небольшой, не то что у Матронушки (в Покровском монастыре, где хранятся мощи святой Матроны Московской. - Прим. ред.) или в Лавре, а тут еще и митрополит с поборами.

Ольга тайком от епархии организовала подпольную деятельность: купила огромную японскую вышивальную машину, спрятала в подвале, привела человека, который научил нескольких сестер на ней работать. Машина ночи напролет штамповала церковные облачения, которые потом сдавали перекупщикам. Храмов много, священников много, поэтому доход от облачений был хороший. Собачий питомник тоже приносил неплохие деньги: приезжали богатенькие люди, покупали щенков по тысяче долларов. Мастерские делали на продажу керамику, золотые и серебряные украшения. Еще монастырь издавал книги от лица несуществующих издательств. Помню, по ночам привозили на КАМАЗе огромные бумажные ролики и по ночам же выгружали книги.

По праздникам, когда митрополит приезжал, источники дохода прятали, собак увозили на подворье. «Владыка, у нас весь доход - записки да свечки, все, что едим, выращиваем сами, храм обшарпанный, ремонтировать не на что». Скрывать от епархии деньги считалось за добродетель: митрополит - это же враг номер один, который хочет обокрасть нас, забрать последние крошки хлеба. Нам говорили: все же для вас, вы кушаете, мы вам чулочки покупаем, носочки, шампуни.

Собственных денег у сестер, естественно, не было, а документы - паспорта, дипломы - хранились в сейфе. Одежду и обувь нам жертвовали миряне. Потом монастырь завел дружбу с одной обувной фабрикой - там делали ужасную обувь, от которой сразу начинался ревматизм. Ее покупали по дешевке и раздавали сестрам. У кого были родители с деньгами, те носили нормальную обувь - я не говорю, красивую, а просто из натуральной кожи. А у меня мама сама бедствовала, привозила мне рублей 500 на полгода. Сама я ничего у нее не просила, максимум гигиенические средства или шоколадку.

«Уйдете - вас бес накажет, лаять будете, хрюкать»

Матушка любила говорить: «Есть монастыри, где сюси-пуси. Хотите - валите туда. У нас здесь, как в армии, как на войне. Мы не девки, мы воины. Мы на службе у Бога». Нас учили, что в других храмах, в других монастырях все не так. Вырабатывалось такое сектантское чувство исключительности. Я домой приезжаю, мама говорит: «Мне батюшка сказал…» - «Твой батюшка ничего не знает! Я тебе говорю - надо делать, как нас матушка учит!» Вот почему мы не уходили: потому что были уверены, что только в этом месте можно спастись.

А еще нас запугивали: «Если вы уйдете, вас бес накажет, лаять будете, хрюкать. Вас изнасилуют, вы попадете под машину, переломаете ноги, родные будут болеть. Одна ушла - так она даже до дома не успела дойти, сняла на вокзале юбку, стала за всеми мужиками бегать и ширинки им расстегивать».

Тем не менее первое время сестры постоянно приходили и уходили, их даже считать не успевали. А в последние годы стали уходить те, кто пробыл в монастыре дольше 15 лет. Первым таким ударом был уход одной из старших сестер. Они имели в подчинении других монахинь и считались надежными. Незадолго до ухода она стала замкнутой, раздражительной, начала куда-то пропадать: поедет по делам в Москву, и нет ее два-три дня. Стала срываться, отдаляться от сестер. У нее стали находить коньячок, закусочку. В один прекрасный день нас созывают на собрание. Матушка говорит, что такая-то ушла, оставила записку: «Пришла к выводу, что я не монахиня. Хочу жить в миру. Простите, не поминайте лихом». С тех пор каждый год уходит как минимум одна сестра из числа тех, кто жил в монастыре с самого начала. Слухи-то из мира доносятся: такая-то ушла - и все с ней нормально, не заболела, ноги не переломала, никто не изнасиловал, замуж вышла, родила.

Уходили тихо, ночью: по-другому не уйдешь. Если ты средь бела дня с сумками попрешься к воротам, закричат все: «Куда собралась? Держите ее!» - и к матушке поведут. Зачем позориться? Потом приезжали за документами.

Нас учили, что в других храмах, в других монастырях все не так. Вот почему мы не уходили: потому что были уверены, что только в этом месте можно спастись.

«Куда я пойду? К маме на шею?»

Мы привыкли к монастырю, как привыкают к зоне

Меня сделали старшей сестрой по стройке, отдали учиться на шофера. Я получила права и стала выезжать в город на фургоне. А когда человек начинает постоянно бывать за воротами, он меняется. Я стала покупать спиртное, но деньги-то быстро заканчивались, а в привычку уже вошло, - стала потаскивать из монастырских закромов вместе с подружками. Там была хорошая водка, коньяк, вино.

Мы пришли к такой жизни, потому что смотрели на начальство, на матушку, ее подругу и их ближний круг. У них без конца были гости: менты с мигалками, бритоголовые мужики, артистки, клоуны. С посиделок они высыпали пьяные, от матушки разило водкой. Потом всей толпой уезжали в ее загородный дом - там с утра до ночи горел телевизор, играла музыка.

Матушка стала следить за фигурой, носить украшения: браслеты, броши. В общем, стала вести себя как женщина. Смотришь на них и думаешь: «Раз вы вот так спасаетесь, значит, и мне можно». Раньше-то как было? «Матушка, я согрешила: съела в пост конфетку „Клубника со сливками“». - «Да кто ж тебе сливки туда положит, сама-то подумай». - «Ну конечно, ну спасибо». А потом уже стало на все это насрать.

Мы привыкли к монастырю, как привыкают к зоне. Бывшие зэки говорят: «Зона - мой дом родной. Мне там лучше, я там все знаю, у меня там все схвачено». Вот и я: в миру у меня ни образования, ни жизненного опыта, ни трудовой книжки. Куда я пойду? К маме на шею? Были сестры, уходившие с конкретной целью - выйти замуж, родить ребенка. Меня никогда не тянуло ни детей рожать, ни замуж выходить.

Матушка на многое закрывала глаза. Кто-то доложил, что я выпиваю. Матушка вызвала: «Где берешь эту выпивку-то?» - «Да вот, на складе, у вас все двери открыты. У меня денег нет, ваших я не беру, если мне мать дает деньги, я на них только „Три семерки“ могу купить. А у вас там на складе „Русский стандарт“, коньяк армянский». А она говорит: «Если хочешь выпить, приходи к нам - мы тебе нальем, не проблема. Только не надо воровать со склада, к нам ездит эконом от митрополита, у него все на учете». Никаких моралей уже не читали. Это 16-летним парили мозги, а от нас требовалась только работа, ну, и рамки какие-то соблюдать.

«Наташа, не вздумай возвращаться!»

В первый раз меня выгнали после откровенного разговора с Ольгой. Она всегда хотела сделать меня своим духовным чадом, последователем, почитателем. Некоторых она сумела очень сильно к себе привязать, влюбить в себя. Вкрадчивая всегда такая, говорит шепотом. Мы ехали в машине в матушкин загородный дом: меня послали туда на строительные работы. Едем молча, и вдруг она говорит: «Знаешь, я ко всему к этому, церковному, никакого отношения не имею, мне даже слова эти претят: благословение, послушание, - я воспитана по-другому. Я думаю, ты такая же, как я. Вот девчонки ходят ко мне, и ты ходи ко мне». Меня как обухом по голове ударили. «Я, - отвечаю, - вообще-то воспитана в вере, и церковное мне не чуждо».

Словом, она передо мной раскрыла карты, как разведчик из «Варианта „Омега“», а я ее оттолкнула. После этого, естественно, она стала всячески пытаться от меня избавиться. Спустя какое-то время матушка меня вызывает и говорит: «Ты нам не родная. Ты не исправляешься. Мы тебя зовем к себе, а ты вечно дружишь с отбросами. Ты все равно будешь делать то, что хочешь. Из тебя не выйдет ничего путного, а работать и обезьяна может. Поезжай домой».

В Москве я с большим трудом нашла работу по специальности: муж сестры устроил меня корректором в издательство Московской патриархии. Стресс был жуткий. Я не могла адаптироваться, скучала по монастырю. Даже ездила к нашему духовнику. «Батюшка, так и так, меня выгнали». «Ну и не надо туда больше ехать. Ты с кем живешь, с мамой? Мама в храм ходит? Ну вот и ладно. У тебя есть высшее образование? Нет? Вот и получай». И все это говорит батюшка, который всегда нас запугивал, предостерегал от ухода. Я успокоилась: вроде как получила благословение у старца.

И тут мне звонит матушка - через месяц после последнего разговора - и просит тающим голосом: «Наташа, мы тебя проверяли. Мы так по тебе скучаем, возвращайся назад, мы тебя ждем». - «Матушка, - говорю, - я уже все. Меня батюшка благословил». - «С батюшкой мы поговорим!» Зачем она меня звала - не понимаю. Это что-то бабское, в жопе шило. Но я не могла сопротивляться. Мама пришла в ужас: «Ты что, с ума сошла, куда ты поедешь? Они из тебя какого-то зомби сделали!» И Маринка тоже: «Наташа, не вздумай возвращаться!»

Приезжаю - все волками смотрят, никто по мне там не скучает. Наверное, подумали, что слишком хорошо мне стало в Москве, вот и вернули. Не до конца еще наиздевались.

На этот раз навсегда

Во второй раз меня выгнали за романтические отношения с одной сестрой. Никакого секса не было, но к этому все шло. Мы полностью доверяли друг другу, обсуждали нашу поганую жизнь. Разумеется, другие стали замечать, что мы сидим в одной келье до полуночи.

На самом деле меня бы и так выгнали, это был только предлог. У других и не такое было. Некоторые крутили с детьми из монастырского приюта. Батюшка еще удивлялся: «Почему вы мальчиков-то завели? Девочек заводите!» Их до самой армии держали, кабанов здоровых. Так вот, одна воспитательница воспитывала-воспитывала - и довоспитывалась. Ее журили, конечно, но не выгнали же! Она потом сама ушла, они с тем парнем до сих пор вместе.

Вместе со мной выгнали еще пятерых. Устроили собрание, сказали, что мы им чужие, не исправляемся, все портим, всех соблазняем. И мы поехали. После этого у меня и в мыслях не было вернуться ни туда, ни в другой монастырь. Эту жизнь как ножом отрезало.

Первое время после монастыря я продолжала ходить в храм каждое воскресенье, а потом постепенно бросила. Разве что на большие праздники захожу помолиться и свечку поставить. Но я считаю себя верующей, православной и церковь признаю. Дружу с несколькими бывшими сестрами. Почти все повыходили замуж, нарожали детей или просто с кем-то встречаются.

Когда я вернулась домой, так радовалась, что теперь не надо работать на стройке! В монастыре мы работали по 13 часов, до самой ночи. Иногда к этому прибавлялись и ночные работы. В Москве я поработала курьером, а потом опять занялась ремонтом - деньги-то нужны. Чему в монастыре научили, тем и зарабатываю. Выбила у них трудовую книжку, мне записали стаж 15 лет. Но это копейки, на пенсию вообще не катит. Иногда думаю: не будь монастыря, я бы замуж вышла, родила. А это что такое за жизнь?

Иногда думаю: не будь монастыря, я бы замуж вышла, родила. А это что такое за жизнь?

«Я была плохой монахиней»

Кто-то из бывших монахов говорит: «Монастыри надо закрыть». Но я не согласна. Находятся же люди, которые хотят быть монахами, молиться, помогать другим - чего в этом плохого? Я против больших монастырей: там только разврат, деньги, показуха. Другое дело - скиты в глубинках, подальше от Москвы, где жизнь попроще, где так не умеют добывать деньги.

На самом деле все зависит от игумена, потому что он обладает ничем не ограниченной властью. Сейчас еще можно найти настоятеля с опытом монашеской жизни, а в 90-е их негде было взять: монастыри только начали открываться. Матушка закончила МГУ, потерлась в церковных кругах - и ее назначили игуменией. Как можно было доверить ей монастырь, если она сама не прошла ни смирения, ни послушания? Это какая нужна духовная мощь, чтобы не развратиться?

Я была плохой монахиней. Роптала, не смирялась, считала себя правой. Могла сказать: «Матушка, я так думаю». - «Это у тебя помыслы». - «Это не помыслы, - говорю, - у меня, это мысли! Мысли! Я так думаю!» - «За тебя бес думает, дьявол! Ты нас слушайся, с нами Бог разговаривает, мы тебе скажем, как надо думать». - «Спасибо, как-нибудь сама разберусь». Такие, как я, там не нужны.

Текст - Антон Хитров