Фуко М. Власть и знание. Сущность теории власти фуко Фуко м власть и знание

Собственную методологию исследования власти М. Фуко называет «аналитикой власти» 1 и противопоставляет ее «классической теории власти». Конкретной формой аналитики власти является генеалогия, методологическая процедура, задание которой заключается в выявлении форм исторической взаимообусловленности дотеоретического и теоретического знания, а также научного и публичного дискурса, с одной стороны, и соответствующих им режимов власти - с другой.

Но для применения «аналитики» Фуко считает, что необходимо избавиться от представления власти, которое определенно как «юридически-дискурсивным» 2 .

Чем М. Фуко не устраивала классическая теория власти? Классическая теория власти, по его мнению, предлагает модель в соответствии, с которой власть интерпретируется следующим образом:

Власть понимается по аналогии с собственностью как совокупностью благ, которыми можно владеть, пользоваться и распоряжаться. По мнению М. Фуко, такая аналогия между властью и товаром распространилась, в первую очередь, в либеральных теориях: «Эта теоретическая конструкция базируется на идее, в соответствии с которой конституция политической власти подчиняется модели легальной интеракции, втянутой в контрактный тип обмена (отсюда через все эти теории проходит сравнение власти с товаром и богатством)» 1 . Понимание власти по аналогии с собственностью производит понятие суверенитета: «власть является той конкретной властью, которой владеет каждый индивид и частичная или полная передача которой делает возможными политическую власть и суверенитет» 2 .

Власть интерпретируется по принципу бинарной оппозиции: всегда есть субъект и объект власти, тот, кто осуществляет власть, и тот, по отношению к кому власть осуществляется. Если власть является своеобразной собственностью, то становится очевидным факт «неравного распределения» власти среди субъектов, вследствие чего одни субъекты получают возможность применять свою власть по отношению к другим. Таким образом, власть - это система господства, в которой имеются субъект и объект. Олицетворением этой системы является государство, в котором субъект власти юридически фиксируется.

На микроуровне власть связывается, преимущественно, с рациональным выбором субъекта. Если власть оказывается специфической формой собственности субъекта, то именно субъект решает вопрос ее применения, распределения или передачи. Власть, таким образом, - это атрибут целерационального действия.

Способ бытия власти - репрессивность. Именно в принуждении, репрессии наиболее полно выражает себя власть. Сущность власти выражается именно в том, что она может заставлять и наказывать. В этом смысле она тождественна государству и законодательству.

С негативностью власти связан и ее «внешний» характер. Власть всегда действует извне, она не является имманентной характеристикой тех регионах бытия, в которых проявляется. Власть всегда навязывается, порождая репрессивные отношения. Так, например, она вмешивается в аутентичную, самостоятельную область коммуникативной практики и тем самым искажает последнюю. Если такая модель понимания власти была еще оправданной при анализе домодерного европейского общества, то ее применение к модерным (современным) практикам власти уже не может быть адекватным.

М. Фуко выстраивает свою аналитику власти антитетично по отношению к классической теории. В первую очередь, аналитика должна провести редукционистскую работу и избавиться от зависимости понимания власти в соответствии с общепризнанными концептами - собственности, бинарной оппозиции, рационального действия, репрессивности, внешности. На фоне методологического «взятия в скобки» вышеуказанных концептов, вычленяется новое предметное поле исследования власти.

Во-первых, власть не следует мыслить по аналогии с товаром, которым можно владеть, пользоваться и распоряжаться, поскольку ее функционирование практически не зависит от ее носителя. «Власть может быть проанализирована как нечто, что циркулирует, или, скорее, как нечто, что может функционировать лишь в форме цепочки. Она никогда не локализируется здесь или там, она никогда никому не принадлежит, ею никогда нельзя владеть по образцу того, как владеют благами или богатствами» 1 .

Таким образом, власть является своеобразным циркулирующим в обществе медиумом структурно связанных, но субъективно не определенных, а следовательно, лишенных центральной точки легитимации позиций.

Во-вторых, власть не является отношением доминирования субъекта над объектом. Объекта власти в том смысле, как его мыслила классическая теория, вообще не существует. Ведь объект власти означает «лишенность власти», однако «там где есть власть, там всегда есть и сопротивление, которое никогда не находится по отношению к этой власти во внешней позиции» 1 . И даже там, где мы наблюдаем ситуативное доминирование определенной силы, всегда может произойти реверсия. Контрвласть, а также соответствующие ей маргинальные формы дискурса, всегда имплицируются господствующей властью и соответствующим ей «тотализирующим дискурсом».

В-третьих, власть не является субъективной способностью. Действительно, власть всегда осуществляется через индивидуальные мотивы и интересы, но она никогда не тождественна им. Тезисы о медиативности и ситуативности власти заставляют предположить, что субъективные мотивы и интенции - лишь инструменты отношений власти, «тактики», задействованные в глобальной анонимной игре власти.

В-четвертых, власть может проявляться через негативные санкции, однако любой режим власти-знания, в своей основе является «позитивным», поскольку он обязательно продуцирует определенные массивы научного и донаучного знания. Это касается не только дисциплинарного, но и домодерного режима власти-знания. Суверенитетный режим тоже выработал свой массив знания, связанный с процедурами и техниками «признания», которые, начиная со Средневековья, рассматриваются как привилегированные формы выявления истины. Эти факты лишь подтверждают справедливость одного из принципиальнейших выводов М. Фуко: механизмы власти - это нечто иное или, по крайней мере, нечто значительно большее, чем репрессия.

В-пятых, власть всегда имманентна тем сферам бытия, в которых она проявляется. Она никогда не является простым внешним воздействием. Если в определенной сфере социальных отношений имеют место эффекты власти, это означает, что власть имманентно присуща этим сферам. Элементарной формой проявления власти является «локальный очаг» власти-знания, например отношения, имеющие место между учителем и учеником, врачом и пациентом, руководителем и подчиненными, отцом и сыном. Все общество представляет собой «сеть» таких локальных очагов власти-знания.

Таким образом, М. Фуко разрабатывает принципиально новую методологию исследования власти. Несмотря на то, что ее непосредственной целью является анализ власти в модерных европейских обществах, она касается формального определения власти как таковой. Если «политическая анатомия тела», «микрофизика власти», «Био-власть» - являются специфическими определениями дисциплинарной стратегии, то медиативность, ситуативность, а субъективность, позитивность и имманентность - формальными характеристиками власти как таковой.

В другом своем произведении, а именно «Нужно защищать общество», Фуко обосновывает не состоятельность классической трактовки власти

Фуко видит различия, между трактовкой власти философов 18 века и марксистской трактовкой, которые проявляют нечто общее межу ними, это общее он называет «экономизмом» в трактовке власти. В классической трактовке власть осуществляется на основе юридической процедуре, которую можно обозначить как договор. В марксистской трактовке власть осуществляет роль опоры для производственных отношений и осуществляет классовое господство. Тесно связана с экономикой 1 .

Но если провести анализ не с экономической точки зрения, то располагаем не многим. Есть, прежде всего, идея власть заключена в действии, а так же идея, что она олицетворяет силовое отношение. Появляются гипотезы, механизм власти сводится в основном к репрессии и вторая власть это война. Это возникает, когда автор пытается освободиться от экономической схемы. Первую гипотезу Фуко называет именем Райха, а вторую Ницше.

Таким образом, есть две схемы анализа власти: договор-угнетение (юридическая схема) и война репрессии, в рамках которой уместна противоположность борьбы и подавления. В первой содержит понятие власти как данного от рождения права, и рассматривает договор как матрицу политической власти. Конституированная власть может превратиться в угнетающую, если выходит за рамки договора или полномочий. Границей подобной власти является угнетение. В другой схеме рассматривается война-репрессии, где репрессии следствие отношений господства. Репрессия является не чем иным как приведение в действие силовых отношений внутри того псевдомира, который представляет собой просто результат непрерывной войны 1 .

Теория права играет роль подтверждения законности власти. Главная проблема вокруг, вокруг которой организуется теория права, это проблема верховной власти.

Но, чтобы изменить привычный анализ, в противовес Фуко пытается вскрыть факт господства. Где право является инструментом господства, а также, до какой границы, и в какой форме право (говоря о праве, это не только закон, но и совокупность структур, институтов, правил, в которых используется право) влечет за собой и приводит в действие действия господства. Господство является многочисленные формы господства, могущие существовать внутри общества: господство, существующее во взаимных отношениях субъектов, существующие многочисленные формы подчинения, которые действуют внутри социального организма. Система права и судебная власть являются постоянными носителями господства. Многообразных технических форм подчинения. Право не только устанавливает законность, сколько приводит в действие различные процедуры подчинения.

Таким образом, для Фуко вопрос заключается в том, чтобы обойти центральной для права проблемы верховной власти и повиновения и вместо неё выдвинуть проблему господства и подчинения.

Существует исторический факт, который создает проблему анализа власти - это юридически - политическая теория суверенитета. Эта теория выполняла четыре роли 1 .

Во-первых она соотносилась с существующими механизмами власти феодальной монархии.

Во-вторых она использовалась как инструмент создания монархии.

В-третьих в религиозные войны, теория суверенитета служила оружием, как одного лагеря, так и другого.

В-четвертых конструирование альтернативной модели парламентской демократии.

Влияние верховной власти в итоге охватывало всю целостность социального организма. И фактически способ функционирования власти мог быть описан в рамках отношений между суверенном и лицом зависимым. Но в 17 и 18 веках происходит изменение, а именно, появляется - новая механика власти. А именно не земли и их ресурсы, сколько люди и их действия. Этот тип власти осуществляется путем непрерывного контроля.

Такой тип власти предполагает плотную сеть материального принуждения, чем физическое существование суверена, и определяет новую экономическую политику власти, принцип которой состоит в том, чтобы заставить увеличиваться как силу починенных, так и силу, а также способность к действию тех, кому они подчиняются.

Указанный тип власти был одним из главных инструментов утверждения индустриального капитализма и соответствующего ему типа общества - дисциплинирующая власть 1 . Но теория суверенитета оказалась устойчивой. Две причины: была оружием критики против монарха и всех препятствий, направленных на развитие дисциплинированного общества; но с другой стороны, эта теория замаскировала их методы, сгладить черты господства и техники господства и гарантировать через суверенитет государства его собственные суверенные права.

Концепция «дисциплинарной власти» М. Фуко

Сокулер З.А. Знание и власть: наука в обществе модерна. - СПб.: РХГИ, 2001, с. 58-82

В середине 30-х гг. XIX в. появляется 1-й том «Курса позитивной философии» О. Конта, в котором объявляется о пришествии эры настоящего научного, или позитивного, разума. Позитивная наука ставит перед собой только разрешимые вопросы, на которые дает точные и проверяемые ответы. Она не тратит времени на попытки проникнуть в скрытую суть вещей. Такие попытки не только не позволяют приходить к определенным и проверяемым выводам, но к тому же и бесполезны. Только позитивное знание, только разрешимые вопросы способны приносить обществу пользу.

Тональность, акценты, смыслы понятий - все тут отличается от установок «экспериментальной философии» раннего Нового времени.

Конт считал, что его утверждения адекватно описывают состояние, которого достигла наиболее развитая наука, задающая образец всем другим, - физика. В этом с ним были согласны весьма и весьма многие физики и философы. Потому-то к его утверждениям надо прислушаться. Они соответствуют определенным влиятельным тенденциям в науке XIX в. В дальнейшем мы будем рассматривать позитивизм как симптом и выражение существенных тенденций науки XIX-ХХвв.

Можно поставить вопрос о факторах, определивших их появление. Конт считал, что он подытожил реальный исторический прогресс науки и описал процесс, имманентно присущий развитию человеческого познания. 58 С тех пор на это так обычно и смотрели. В настоящей работе мы хотим показать, как конкретное и исторически уникальное сочетание событий, которые принято относить к «внешним» факторам развития познания, повлияло на возникновение данных тенденций.

Речь идет о том, что в эпоху Просвещения властные отношения приобретают во многом новый характер. При описании этого характера мы используем концепцию «дисциплинарной власти», разработанную М. Фуко.

Фуко противопоставляет свое понимание власти тому, что он называет «юридической» моделью власти, отождествляющей последнюю с законами. При таком понимании власть оказывается простым ограничителем свободы, границей ее осуществления (см.: Foucault М., 1976). При этом из поля зрения уходят разнообразные и тонкие властные отношения, пронизывающие все современное общество. Их роль заключается не в том, что они ограничивают какие-то проявления свободы, а в том, что они порождают известные типы деятельности и коммуникации, определяя с содержательной стороны жизнь общества и людей.

Отношения власти не сводятся к государству и его функционированию. Они охватывают и существенным образом конституируют деятельность воспитания, семейные отношения, познание человека и общества. С начала XVIII в. складывается система власти, которая «выражает себя не через право, а через определенную технику власти, с помощью не закона, а нормы, посредством не наказания, а контроля, и осуществляет себя на таких уровнях и в таких формах, которые выходят за пределы государства и его аппарата» (Foucault M., 1976. P. 118).

«Под властью, - продолжает Фуко, - надо понимать прежде всего многообразие отношений силы, внутренне присущих областям, в которых они существуют, и являющихся конституирующим элементом данных областей; а также те игры, битвы и конфронтации, в ходе которых они трансформируются, усиливаются, переворачиваются» (Foucault M., 1976. P. 122). Не надо считать условием этих многообразных отношений власти сведение их в некую центральную точку. Власть вездесуща. Она воспроизводится в 59 каждый момент и в каждой точке, вернее, в каждом отношении, связывающем какие-либо точки общественной системы. «Власть вездесуща; не потому, что она охватывает все, но потому, что она исходит отовсюду» (там же). «Власть - это не институт, не структура и даже не могущество, которым наделены некоторые: это название, которым обозначают сложную стратегическую ситуацию данного общества» (Foucault M., 1976. P. 123). Итак, власть осуществляет себя в бесчисленных точках и отношениях; она не внешняя для других типов отношений (экономических, познавательных, сексуальных), но пронизывает их, играя продуктивную роль.

Власть осуществляет себя преимущественно не посредством стратегий последовательного достижения заранее предусмотренных целей, а в принятии отдельных частичных решений. Но они, множась, следуя друг за другом, опираясь одни на другие и распространяясь, образуют некое целое, в котором различимы определенные цели, хотя нельзя найти конкретных лиц, которые бы к ним стремились. Масштабные стратегии оказываются анонимными.

Где есть власть, там есть и сопротивление. Но оно не является внешним для самой власти. Для отношений власти, как утверждает Фуко, вообще нет ничего совершенно «внешнего». Она существует в неразрывной связи с бесчисленными точками сопротивления ей и опираясь на них. Фуко особенно подчеркивает неправильность представления о некоем определенном пункте или инстанции сопротивления. Последние вездесущи и многообразны: «возможные, необходимые, невероятные, спонтанные, дикие, одиночные, групповые, робкие и бурные, непримиримые или оставляющие возможность соглашения, корыстные или жертвенные; по определению они могут существовать только в стратегическом поле властных отношений» (Foucault M., 1976. P. 126). Они образуют противоположный полюс отношений власти, вписываясь в них. Подобно тому как властные отношения пронизывают всю общественную жизнь, не локализуясь в каких-то определенных точках, сопротивления тоже образуют свою плотную сеть, охватывающую все общественные структуры и сферы. 60 Механизмы власти можно и нужно анализировать только в подобных сложных силовых полях - заявляет Фуко. Пора отказаться от единственной и определенной фигуры Князя и исходящего от него Закона. Итак, Фуко предлагает нам свою перспективу видения современного общества: отношения власти в нем вездесущи и продуктивны. Обе эти характеристики тесно связаны. Власть продуктивна в той мере, в какой она не сводима к одной определенной властной инстанции, но пронизывает все дискурсы и виды деятельности в обществе, накладывая на них свою неизгладимую печать, развивая под определенным углом и тем самым обусловливая производимые ими продукты. Образ власти как запрещающей, мешающей и ограничивающей слишком поверхностен. Власть побуждает и при этом детерминирует то, что появляется как результат ее побуждения.

Концепция власти, представленная Фуко в первом томе «Истории сексуальности» (Foucault M., 1976; рус. пер. см. в: Фуко М., 1996), захватывает своей утонченностью. Фактически тут предлагается новая интерпретационная схема для самого широкого класса явлений современного общества. Фуко применяет ее для анализа происхождения и особенностей знания, относящегося к человеческой сексуальности. Но сама концепция не предполагает никаких принципиальных границ для такого понимания власти. Фуко лишь задает образец, объясняя специфику науки о человеческой сексуальности на основе рассмотрения отношений власти.

Этот подход кажется настолько интересным, что возникает желание распространить его и на сферу точных естественных наук. Конечно, тут надо соблюдать сугубую осторожность. Скопировать образец анализа, построенного Фуко, невозможно, потому что он рассматривает науку, в которой объект познания - человек - совпадает с объектом власти. Поэтому тут более естественно говорить о способе познания и о продукте познания как формируемом отношениями власти. Буквально применить подход Фуко к иным наукам, кроме наук о человеке, невозможно. Блестящий анализ Фуко уникален. Из него нельзя сделать более общий метод. 61 И тем не менее думается, что многие его моменты можно использовать. Разумеется, всякий раз нужно специально обосновывать их применимость. Однако дело облегчается тем, что концепция власти не сводится у Фуко к разобранному выше пониманию ее как анонимной, безличной сети отношений, пронизывающих все общество. Она дополнена трактовкой власти, выступающей в более привычном для нас «оформленном» облике определенной властной структуры или властного института. Однако и в этом случае Фуко создает модель власти, которая не позволяет свести ее к представлению о «Князе и установленном им Законе».

Тезис Фуко состоит в том, что в конце XVII в. в Европе начинает формироваться власть нового типа, принципиально отличающаяся от предшествующего, феодального типа. Ее принято изображать как власть права, закона, равенства всех перед законом и т. п. Фуко же видит ее сущность в другом, интерпретируя рождающуюся систему власти как «дисциплинарную власть» (Foucault M., 1975, или перевод этой работы на русский язык: Фуко М., 1999).

Он начинает объяснять что это такое на примере, беря сначала воинский устав XVII в., содержащий описание образцового солдата. Такого солдата видно издалека: он держит голову прямо, плечи у него развернуты, живот подобран, ноги сильные. Т. е. этот устав рисует образцового солдата как знак: вся его фигура выражает гордость и силу. Это необходимо, ибо сам солдат является символом власти суверена.

Разительно контрастирует с этим уставом устав середины XVIII в. В нем вместо описания солдата как знака могущества и власти фактически ставится весьма прозаическая задача выдавить из новобранца крестьянина и сделать его солдатом. Следовательно, солдат рассматривается как то, что производится в соответствии с определенной потребностью. Для этого вырабатываются определенные приемы и процедуры. В результате их методичного и неуклонного применения тело новобранца должно превратиться в эффективно функционирующий автомат, выполняющий определенные задачи. 62 Таким образом, власть в эту эпоху от ярких символических проявлений и подтверждений своего могущества переходит к постепенной, методичной и систематичной, мелочной и кропотливой работе над телами своих подчиненных. Именно они становятся объектами и целями власти. Их требуется превратить в «послушные тела». Имеется в виду не просто послушание, но превращение подчиненных тел и инструментов их труда в своего рода инструментальные комплексы, функционирующие максимально эффективно и целесообразно. Происходит принципиальное изменение функционирования власти. Требуется методичная работа над человеческим телом, рассчитанная манипуляция его членами, жестами, поведением. Целью является извлечение из них максимальной пользы. Власть сознательно и расчетливо начинает производить нужные ей объекты - послушные тела. Послушные, как бывает послушна хорошая машина.

Такой цели можно добиваться только с помощью продуманных и хорошо разработанных средств. Возникают целые техники и методики. Их прообразом, как отмечает Фуко, оказались разработанные в монастырях техники самосовершенствования. В эпоху Просвещения они получили новую жизнь, став инструментами подчинения и использования человеческих тел.

Процесс этот происходил постепенно, стихийно и сразу в самых разнообразных областях человеческой деятельности-в армии, школе, больнице, мануфактуре, системах профессионального обучения.

В результате в обществе складывается особый тип власти, который Фуко и обозначает как дисциплинарную власть.

Применение техник дисциплинарной власти обычно начинается с перемещения индивидов в пространстве. Такая власть требует замкнутых пространств, в которых действуют свои законы и правила: это - места «дисциплинарной монотонности» (Foucault M., 1975. P. 143). Примерами могут служить работные дома для бродяг и нищих (см. подробнее: Фуко М., 1997). 63 Другим примером являются колледжи: в области образования постепенно утверждается монастырская модель. Интернат рассматривается как наиболее совершенная форма образования и воспитания.

В XVIII в. появляются также и казармы. Указ 1719 г. предписывал во Франции сооружение нескольких сотен казарм с очень строгим содержанием и полным запретом на самовольные отлучки. Это было сделано, чтобы предотвратить бродяжничество, мародерство и дезертирство среди солдат, поскольку ранее население очень страдало от этих беспорядочных и вооруженных шаек.

В тот же период мануфактуры начинают развиваться в большие замкнутые пространства с однородным и весьма жестким режимом. «Завод становится явно похож на монастырь, крепость, закрытый город» (Foucault M., 1975. P. 144). Охрана только по удару колокола открывает ворота, которые накрепко замыкаются через четверть часа после этого и уже не отворяются до удара колокола, возвещающего конец рабочего дня. После выхода всех рабочих за ворота все помещения запираются, и никто не имеет права войти туда до начала нового рабочего дня. Все это делалось для того, чтобы увеличить производительность труда и нейтрализовать отрицательные последствия скопления больших масс людей: кражи, отказ от работы, возбуждение и неповиновение.

«Однако принцип замкнутого пространства не был ни постоянной, ни необходимой, ни достаточной принадлежностью дисциплинарного аппарата» (Там же). Не менее значим также принцип «разгораживания». Дисциплинарный аппарат тяготеет к разложению групп и масс на элементарные составляющие - индивидов - и к предоставлению каждому индивиду строго определенного места. Он не терпит диффузной циркуляции индивидов, опасных и бесполезных скоплений. Каждый индивид должен быть всегда на своем мегае, каждого в любой момент можно найти, проконтролировать - и более полно использовать. «Дисциплинарная власть организует аналитическое пространство. И в этом она продолжает старую религиозную и архитектурную традицию монастырских келий. Даже если выделе- 64 ние ячеек остается чисто идеальным, дисциплинарное пространство остается по сути своей разделенным на кельи. Вынужденное одиночество тела и души свидетельствует об известном аскетизме» (Foucault M., 1975. P. 145). Все перемещения должны быть функционально оправданы. Такой принцип становится и основным архитектурным принципом организации пространства. Последнее подчинено вообще трем главным целям: необходимости осуществлять постоянный надзор, препятствовать взрывоопасным объединениям индивидов в группки и, наконец, создавать полезное пространство. Это были не три разные, но триединая цель, ибо рациональное использование было неотделимо от постоянного надзора.

В качестве примера Фуко подробно рассматривает устройство госпиталей, особенно военных или портовых. Последние создавали особенно много проблем, ибо порт обычно является местом скопления человеческих масс и товаров, в связи с чем там всегда бывало достаточно заразных больных, контрабандистов, беглых солдат и т. п. Кто угодно мог попытаться укрыться в портовом госпитале. Поэтому строгий фискальный досмотр предшествовал медицинскому осмотру, принимались строгие меры для учета точного числа пациентов и установления их личности, расхода медикаментов. Позднее больным запретили свободное перемещение по госпиталю, они должны были оставаться в своих комнатах, а к каждой кровати прикреплялась табличка с именем лежащего на ней пациента. Еще позднее появились списки, которые врач должен был просматривать во время каждого посещения. Затем последовала изоляция заразных больных. «Постепенно административное и политическое пространство трансформировалось в терапевтическое; оно стремилось индивидуализировать тела, болезни, симптомы, жизни и смерти; оно представляло собой настоящую таблицу... Так из дисциплины рождалось полезное медицинское пространство» (Foucault M., 1975. P. 146; см. также: Фуко М., 1998). 65

В дисциплинарном пространстве каждому индивиду приписано определенное место. Но это не просто место, а одновременно и ранг, место в той классификации, которую устанавливает данная дисциплина. Так, преступников распределяют в зависимости от характера преступления, больных - от характера заболевания, учеников в классе - в зависимости от поведения и успеваемости. «Дисциплина - это искусство ранжирования и техника организации распределений. Она индивидуализирует тела, приписывая им определенные места, посредством которых они распределяются и включаются в системы отношений» (Foucault M., 1975. P. 147). Примером может служить организация школьного класса. Главной формой организации школьников в XVIII в. становится «выстраивание в ряд»: в классе, в коридоре, во дворе. При этом каждый ученик получает определенное место в зависимости от выполнения им любого задания; эти ранги устанавливаются изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Ученик постоянно перемещается из одной последовательности в другую. Место, занимаемое им в пространстве класса, соответствует его месту в иерархии знаний и способностей.

Приписывая каждому определенное место, новая школьная дисциплина делает возможным непрерывный контроль за всеми и каждым. Школьное пространство начинает функционировать как механизм обучения и одновременно - надзора, наказания или поощрения. Один из школьных реформаторов той эпохи мечтал о таком пространственном размещении учеников в классе, которое позволяло бы сразу видеть уровень каждого из них: успехи в учебе, способности, прилежание, хорошие и дурные черты характера, хорошие и дурные привычки, степень чистоплотности и состояние родителей. Таким образом, идеалом выступало классное пространство, играющее роль одной большой таблицы, находящейся под неусыпным оком «классификатора» - учителя.

Дисциплина, организуя «ячейки», «места» и «последовательности», тем самым формирует сложное дисциплинарное пространство, одновременно архитектурное, функциональное и иерархическое.

Стремление уподобить дисциплинарное пространство большой таблице шло рука об руку с пристрастием к таблицам в науке. «Построение "таблиц" было одной из важнейших проблем науки, политики и экономики XVIII в. Ботанические сады и зоопарки превращались в материальные пространственные классификации живых существ. Наблюдение, контроль и регулирование обращения денег и товаров осуществлялось с помощью построения экономических таблиц. Военный лагерь становился таблицей видов и родов находящихся в этом лагере вооруженных сил. Пространство госпиталя отражало систематическую классификацию болезней. Таблицы и размещения были средствами и наблюдения-контроля, и изучения. Таблицы в XVIII в. были одновременно техникой власти и процедурой познания» (Foucault M., 1975. P. 150).

Дисциплинарная власть контролирует не только пространственное размещение, но и время индивидов. И здесь моделью опять-таки служили средневековые монастыри. В подтверждение этому Фуко цитирует, например, предлагаемый распорядок дня начальной школы: «С последним ударом часов все школьники становятся на колени со скрещенными руками и опущенными глазами. После окончания молитвы учитель дает один знак, чтобы ученики поднялись, второй - чтобы они перекрестились, и по третьему они должны сесть за парты» (цит. по: Foucault M., 1975. P. 152). Фуко цитирует и другое школьное расписание, относящееся к началу XIX в., где по минутам расписаны: вхождение учителя в класс, звонок, вхождение детей, молитва, усаживание за парты и т. д.

Дисциплинарная власть не только регулирует время, распределяя его на все более дробные интервалы, но и стремится непрерывно контролировать качество его использования, устраняя все, что только может отвлечь и внести беспорядок.

Все большей детализации дисциплинарного времени соответствует все большая и большая детализация жестов и действий, которые должен совершать помещенный в это время и пространство индивид. Это создает возможности для непрерывного контроля не только за результатом действия, но за всеми его фазами и составляющими. Для подтверждения Фуко цитирует сначала выдержку из армейского устава начала XVII в., в котором говорится, что 67 солдаты должны быть обучены ходить строем и выдерживать шаг в соответствии с барабанным боем, чтобы все подразделение одновременно поднимало одну и ту же ногу. Формулировка в целом занимает три с половиной строчки. На ту же тему устав середины XVIII в. занимает почти полстраницы. Тут уже выделены четыре типа шагов, которые должны знать солдаты. Определяется длина и длительность (с точностью до секунды) каждого из типов шагов, уточняется посадка головы и разворот плеч, положения бедра, колена, носка, пятки и пр. Почти полстраницы занимает и рекомендация для начальных школ XVIII в. относительно позы ученика при письме: указано положение спины, правой и левой ног, правого и левого локтей, и все это с точностью до пальца (например, правая рука отодвинута от тела на три пальца и на пять пальцев выходит за край стола). Учителю вменяется в обязанность неустанно корректировать учеников, если они нарушат эту позу. Не менее выразительный пример представляет предписание о том, как солдат должен держать и поднимать ружье: в нем определяется порядок изменения положения практически всех частей тела: кисти, локтя, бедра, колена и т. д.

Таким образом, дисциплина устанавливает строгую корреляцию тела и жеста. Она стремится выяснить наилучшее соотношение между фазами жеста и положениями всех частей тела и ввести его в качестве всеобщего и обязательного требования, не допуская индивидуальных отклонений - в теле не должно быть ничего праздного и бесполезного. Тело рассматривается как бы в параллель предмету. Например, в армейском предписании о поднимании ружья кодируется движение комплекса «тело - ружье». В результате складывается новый объект: «постепенно тело поднимается до уровня механизма... Появляется новый объект - естественное тело, носитель сил, действующий во времени; тело, способное к особым операциям, имеющим свой порядок, свою продолжительность, свои внутренние условия и образующие их элементы. Становясь объектом новых механизмов власти, оно становится также и объектом новых форм знания. Это тело - объект муштры и натаскивания, а не спекулятивной физики; оно управляется внешним автори- 68 тетом, а не жизненными духами; оно есть объект дрессировки, а не рациональной механики; но при всем том, и именно в силу всего этого, его функционирование требует известного числа естественных условий и подчиняется природным ограничениям» (Foucault M., 1975. P. 157).

Дисциплинарное управление временем индивида воплощается в стремлении членить время на возможно более дробные интервалы, которые должны быть отданы выполнению определенной частичной задачи. Это создает все больше возможностей для контроля и оценки результатов. Фуко приводит многочисленные примеры такого стремления разбивать время на сегменты, наполненные однородной деятельностью: отделить время обучения от времени практики, военные школы от службы в армии, и т. д. и т. п. В конце XVII в. на мануфактуре Гобеленов была организована школа. Шестьдесят специально отобранных детей сначала поступали в распоряжение учителя, занимавшегося их общим образованием, потом их отдавали в обучение мастерам - ткачам. После шести лет такого обучения следовало четыре года службы, а затем экзамен, после которого ученики получали право уйти и основать собственное дело. В 1737 г. при той же мануфактуре была создана школа рисунка, в которой было принято совсем другое обращение со временем. Два часа ежедневно, кроме воскресений и праздников, ученики проводили в школе; делалась перекличка и составлялся список отсутствующих. Школа делилась на три класса. Первый предназначался для тех, кто не имел совсем никаких навыков в рисунке. Там ученики целый год копировали модели. На втором году срисовывали картины, но только карандашом. Лишь на третьем году обучения начинали пользоваться красками.

Еще больше примеров подобной тенденции к дроблению времени на интервалы функциональной однородности и введению контроля не только за итогом, но и за возможно более короткими промежутками времени и частичными результатами деятельности, предоставляют военные уставы.

Характерный образчик являет собою также свод правил для школ города Лиона начала XVIII в., в котором, например, обучение детей чтению делилось на семь этапов, на каждом из которых ребенок должен был достичь определенного контролируемого результата. 69 Все большее дробление дисциплинарного времени предполагало введение все большего числа тестов и испытаний для непрерывного контроля за использованием этого времени, например, за формированием у обучающегося требуемого навыка. Маленький временной континуум «развивающегося индивида» - это тоже объект дисциплины. Средством управления и индивидом, и процессом является «упражнение». Последнее позволяет непрерывно оценивать индивида по отношению к желаемому результату или к другим индивидам. Корни практики упражнения уходят опять-таки в мистическую и аскетическую традиции. Идея программы обучения, по убеждению Фуко, явно происходит из монастырской практики постепенного направления души к совершенству. Но в XVIII в. упражнение меняет свой смысл: «Оно служит для экономии времени жизни, для его накопления в полезных формах и для осуществления власти над людьми посредством управления их временем» (Foucault M., 1975. P. 164).

Дисциплинарная власть распоряжается не только временем и пространством. Она осуществляет также и сложение сил. Это нагляднее всего подтверждается примерами воинских уставов. Так, пехота XVII в. была довольно беспорядочной массой. Солдаты в ней распределялись сами собой в соответствии со своим опытом и храбростью, так что во время боя в центре оказывались новички и более слабые или менее отважные, а впереди и по краям - более отчаянные и привычные вояки. Но уже в XVIII в. воинское подразделение становится чем-то вроде сложного механизма, состоящего из множества частей, взаимное расположение которых тщательно рассчитано и организовано. Это было обусловлено не в последнюю очередь и техническими новшествами в вооружении - мушкет был заменен ружьем, имевшим значительно большую точность прицела.

Предприятие также становится единым механизмом, подчиненным одной цели - максимальной производительности и полезности. 70 Таким образом, для управления массами, функционирующими как единая машина, дисциплинарная власть изобретает особые тактики. Тактика - основа дисциплинарной практики.

Организация массы людей в единый механизм требует продуманной схемы руководства, например, разработанной системы сигналов и команд. Фуко приводит пример одного из установлений для Ланкастерской школы: «Команда: "Садитесь за парты". По слову "садитесь" дети со стуком кладут правую руку на стол и одновременно заносят правую ногу под парту; по слову "за парты" они заносят другую ногу и садятся лицом к своим грифельным дощечкам... "Возьмите грифельные дощечки": по слову "возьмите" дети протягивают правую руку к шнуру, на котором дощечка подвешена, а левой берутся за середину дощечки; по слову "дощечки" они снимают дощечки с крючков и кладут на парты» (цит. по: Foucault M., 1975. P. 169).

Власть, складывающаяся в XVIII в., занимается, таким образом, дрессировкой тел. Одним из важнейших инструментов для этой цели является иерархигеский надзор, идея которого заключается в том, чтобы наблюдать за контролируемым телом, не будучи замеченным. Приводя примеры предписаний относительно разбивки военного лагеря, Фуко отмечает, что последний есть искусственный город, характеризующийся тем, что в нем все должно быть под надзором, и каждый взгляд является частью этой единой системы. Солдаты размещены так, чтобы за ними могли непрерывно надзирать капралы, капралы - чтобы за ними постоянно наблюдали офицеры, за этими последними - более старшие офицеры и т. д., так что военный лагерь в целом представляет собой воплощенную «диаграмму власти». Тот же принцип прослеживается и в обустройстве завода, тюрьмы, учебного заведения.

В современном мире господствует английское слово власть – power, в немецком иные слова. Этимология слова происходит от латинского potere – в смысле в возможности быть в состоянии осуществить что-либо. Также подразумеваются средства, которые имеются для осуществления возможностей. Латинский корень трактует власть как преднамерено действующее явление. Здесь совершенно не фиксируется, и не обращается внимание, на так называемые автоматические проявления власти, которые выходят за рамки нашего субъективного намерения. Кроме того латинская этимология ограничивает проявление власти очевидными сферами сосредоточения силы и авторитета, не учитывая власть языка как такового. Власть не учитывает эффектов, которые порождаются властным взаимодействием. Эффект взаимодействия соизмерим по своим последствиям со своим первоисточником власти. Сложность в том, что эффекты взаимодействия чаще всего непреднамеренны. В современном мире существует лаг между властным намерением и произведённой в результате властного взаимодействия действительностью. Первым об этом заговорил Карл Шмидт, сейчас это банальное утверждение. Если видеть власть под таким неличностно взаимеодействующим углом зрения – власть как мейнстрим, следующий в русле дискурсов, то такая власть перестаёт принадлежать физическим лицам и даже институтам. Всё это привело к реконуептуализации власти во второй половине 20-го века. И происходило это не только в рамках политической теории. О том, что власть становится чем-то другим – заговорили структурные лингвисты, антропологи, психоаналитики, историки и теоретики литературы. Власть начали искать и находить там, где её и не подозревали. Власть стали находить в дискурсах научной истины, в массовых стереотипах по отношению к страданиям и удовольствиям, к развлечениям и страхам. Модернистское понимание власти было подорвано. А это значит, что власть перестала непосредственно связываться с правом, институтами, богатством и насилием. Исследователи стали видеть, что власть приобретает характеристики, которые ранее не улавливались. Граница между властью и знание и властью и идеологией стала трудно различима и зачастую стиралась. Стало, по сути, эмпирически очевидно, что если власть задаётся не только законами, а также словесными воздействием, имиджем, запросами рыночной экономики. (Воздействие имиджа может иметь властные последствия, и следует понимать каковы механизмы взаимодействия). Властные последствия стали находить в таких вещах, как отношение к здоровью. Учёные к концу 20-го века пришли к выводы, что современная власть не только воздействует на человека в определённом смысле она создаёт человека. Она делает человеческие миры существующими, а не только сдерживает и ограничивает, а это значит, что современная власть (власть в широком смысле) является генеративным началом, генерируя новое качество постоянное превышая саму себя. А власть, выходящая за собственные пределы, не может быть пространственно привязана и быть статична. Такая власть отличать от намеренного воздействия, а если это так, то её невозможно понять в категориях стратегии, тактики и логики. А именно так, до этого момента власть осмыслялась. Вся аналитическая практика была нацелена 3 аналитические категории. Когда задумывается о тактике, то вычленяем те сферы, где была нарушена норма. Логика власти понимается в соответствии с её целью. Когда говорим о новой точке зрения на власть – возникает выражение Фуко: «Власть есть везде». Это утверждение не доказывает, что власть везде, он просто вызывал увидеть власть в тех сферах, где её не ищут и не находят. В науке, сексуальности и искусстве. Фуко сместил акцент с тех, кто стоит у власти на формы и проявления власти, через действия. (также писал в теории коммуникативного действия Хабермаса). Фуко пытался увидеть категоризацию индивидуального. Индивидуальное проявляет себя как себя, а не как часть классификации (индивидуальное как индивидуальное, а не как что-то большее). Фуко в описании индивидуального попоытался освободитсья от форм власти которые делают индидвидов субъектами власти, кроме того Фуко отказывается от трактовки господства как видимого проявления силы, жестокости и несправедливости. Многообразная субъективация господства в ходе вопрсоизводлства социальных норм и практик.

Три модели власти: модель суверенитета, модель товара, репрессивная модель. Для Фуко это не три разных вида власти это модели, которые упорядочивают разные формы власти. Власть, как правило и закон. Товар описывает логику продвижения власти (власть как ликвидный материальный ресурс), а репрессии характеризуют действия власти через отрицательное сдерживающее проявление власти. В качестве альтернативы этим моделям Фуко предлагает аналитику власти как генеалогию. В представлении Фуко власть действует по принципу капиллярного орошения организма. Власти нет необходимости поддерживать власть иерархией и силовыми методами. Капилляры не насилуют организм, а поддерживают его – в этом их власть.

Модель суверенитета. В этой модели власть приравниваются к правилу знаком, которого является исполнение законов. Мы сами себе даём законы, и другие не могут заниматься правотворчеством. Фуко говорит, что этот дискурс возник и сформулирован договорной теорией, этот суверенитет возникает из госудасственного и индивидульного суверенитета. По его мнению здесь произошла подменяя понятия – суверинет есть проявление действуещей власти, а не его источник. Фуко говорит, чо сначала возникает власть а потом она конституирует как суверен а не наоборо. Суверенитет не имеет универсального характера, он зависит от конкретных проявлений власти. Фуко говорит, что сам по себе суверениет не существует, он воображаемый фантом и не имеет отношения к власти как реальность. У него нет ничего общего с суверенитетом. Из вездесущего суверенитета власть не возникает. Власть как верховенство – это архаика, в такой власти нет необходимости. Из этого Фуко делает вывод, что суверенная власть не является определяющей чертой современной политической жизни.

Модель товара. Труд как отчуждаемый ресурс власти капитала. Именно капитал убил суверенитет, благодаря капиталу стала возможна передача суверенитета, его лишение. Именно это превратило власть в товар, т.к. суверенитет можно взять, продать, заложить и пр. Именно власть как товар легитимизирует договорную теорию либеральной демократии. В этом смысле власть превращается в ресурс, которого с избытком у одних и не хватает другим. Для этого перераспределения создаётся либеральный механизм. В этой логике власть отчуждаема от субъекта. Капитал сделав власть товаром способствовал уничтожению такой власти. Т.к. быстро выяснилось, что власть не только принадлежит субъектам но и действует между ними. В логике капиллярного отношения власть питает отношения между субъектами (но не самого субъекта). В этой логике происходит смешение объектов и субъектов власти. Власть где происходит смешение объекторв и субъектов не улавливается товарными характеристиками, т.е. товарная модель власти не видит современную власть. (аналогия – антибиотики не видят вируса, ему нужна клетка, которую он увидит и уничтожит. Сам по себе вирус не клетка и не видим антибиотиками, также и товарная модель власти не видит характеристик власти). Модель власти как товара имеет определённое аналитическое значение как следствие, но не улавливает сущность.

Репрессивная модель власти. Власть как запрет. Которая наиболее психологически разработана в Фрейдизме: власть это преграда для удовлетворения наших желаний. Первым, кто систематически обосновал репрессивную модель власти – Гобс. Власть как средство сдерживания беззакония. Из-за очевидности данной модели власти, Фуко предложил систему критики репрессивной модели власти. 4 элемента. 1) Власть продуктивна, а не только репрессивна. Власть порождает смыслы и отношения. 2) Власть и свобода не противоположны. Т.к. вне власти нет субъекта, а если нет субъекта значит нет свободы. 3) Репрессивная модель предполагает наличие человеческой природы не затронутой властью. (репрессивная модель власти и человеческой природа несовместимы). 4) Репрессии как таковые не содержат в себе стремления к распространению. Пункты демонстрируют репрессию как инструмент власти, но не как её таковую. (власть как репрессивная модель – это как «молоток забивает гвозди», но сам молоток ничего не забивает – его кто-то держит в руках).

Соответственно дезавуировав три модели власти Фуко вырабатывает постмодернистское видение власти. Именно постмодерниское видение власти, т.к. постмодернистской власти как таковой нет. Фуко отталкиевает от биоэнергитеческих отснований и указывает на биоэнергетическое регулирование жизни человека, которое позволяет управлять любой человеческой жизнью минуя запреты (через культ здоровья, культ экономии энергоресурсов, культ комфорта. Это позволяет регулировать жизнь человека в каждую секунду жизни. Ни одной репрессивной модели это не под силу). Именно Фуко заговорил о власти знания как власти. По мнению Фуко власть знания позволяет сделать механизмы принуждения не очевидными) Именно дополнительные знания о болезни принуждают всё больше и больше тратить на здоровье. Фуко старается не ставить просто знак равенства между властью и знанием. Потому что само создание основополагающих знаний имеет очевидный политический потенциал. Именно через процесс создания знания Фуко вводит понятие дискурса. Именно в процессе создания знания дискурс принимает приципиальное значение. В дискурсе знание переходит во власть как власть истины. (дикурс как раговор, беседа). Дискурс – это не язык как таковой, как выявленный дискурс, охватывает ограниченное число терминов. Через дискурсы убеждения выражаются как здравый смысл. Таким образом, дискурс одновременно выражает истину и представляет субъектов с точки зрения этой самой истины. Дискурс в интерпретации Фуко уничтожает субъект. Дискурс это никогда не описание, даже если в рамках дискурса заявляется, что будет что-то описано. Дискурс создаёт каналы власти через артикуляцию норм. Следующая особенность дискурса, что он презентует истину как власть, а презентуя истину как власть дискурс разрушает грань между истиной и властью. А значит разрушает значение истины в её объективистском смысле.

Складывается некая иллюзия уменьшения господства, но оно не становится меньше, просто оно теряет системный и иерархизированнный характер. Кроме того, говоря о дискурсивном взаимосдействии Фуко утверждает, что в современном мире формируются разные стили и технологии власти. Здесь он вступает в прямую полемику с неомарксизмом. Фуко утверждает, что если истина устанавливается дискурсом, то идеология как одно из проявлений власти – это не просто слова, идеология как дискурс рождает власть, а значит и порождает саму действительность. Действиетельность сама стала ложной реальностью.

governmentality. Модель власти Фуко построена на продуцировании и рассеивании. Происходит комбинация, но не систематизация макро и микро власти. Воздействие на тела и психику людей комбинируются с традиционными властными воздействиями. В этой связи главное обнаружить как власть создаёт субъект, а не как она ограничивает уже существующие субъекты. Чем больше власть способно создавать субъекта, тем меньше ей нужно его принуждать, тем самым создаётся иллюзия уменьшения власти. По аналогии с политическим режимом формируется режим истины. Происходит это из-за наложения друг на друга власти и знания. Возникает своеобразный дискурс, который Фуко обозначил. Этот режим уходит корнями в 16 век, именно тогда по мнению Фуко произошёл взрыв. Т.к. с 16 века перестали действовать принципы на которых стояла власть (власть от Бога, верность подданных) С точки зрения элиты вопрос – как стать наилучшим правителем. Именно в эпоху нового времени 17-18 веков, правительство стало мыслится как «поведения поведения», т.е. правительство должно было направлять повдение социального тела, не только через открытую силу. Очень быстро выяснилось, что Левиафаном нельзя управлять силой, уже Гобс поднял проблему, что Левиафаном вообще нельзя управлять. Левиофан в лучшем случае подвержен саморегуляции. Требование саморегуляции относилось прежде всего к правлению. Соответственно саморегуляция правительства предполагала определённую степень свободы подданных. Ситуация когда в саморегуляции правительства освобождалось население – Фуко назвал gverntality. Сочетание, но не система управления, знания и дисциплинарной практики. Явление «говернменталити» не поддавалось чёткой централизации.

Особенности «говернталити»:

1) Готовность на освоение и реализацию любых индивидов и групп и без этого человеческое сообщество подвергается саморазрушению и дизинтеграции

2) Способность пользовать широким набором способов эксплуатации. Может воздействовать как на отдельные части тела, так и на массовые представления и практики. Это всё фиксируется в различных дискурсах – безопасности, потребления, здоровья.

3) Способность действовать не только через механизмы видимой и подотчётной власти – так называемая пастерская власть. (Пободно этому говорит Обама, он говорит как проповедник, а не как публичный политик)

4) Её дискурсы вообще не имеют отношения к политической власти, наиболее очевидно в научных и религиозных дискурсах, несистемно и рассредоточено.

Таким образом, говернменталити способна организовывать мысли тела и технологии субъектов. При чём таким образом, что субъекты становятся восприимчивыми к управлению, именно это ведёт к огосударствелению государства, которое начинает упралвять не только политикой но и нашим потреблением, здоровьем. Через дискурс государства происходит управление реальностью. Происходит децентрация государства – оно становится вездесущим, но теряет свою непосредственную, принуждающую силу. Этот процесс начался с разрушением феодализма и достиг максимальной точки во 2 половине 20 века. Со времён распада феодализма государство перестало быть гомогенным подобно семье, а правительство стало модальным.

Теоретизирование власти после Фуко.

Главной целью считал отсечение головы гидры (состоящей из Маркса, Ницше и Вебера). Он нашёл власть в дискурсивных связях (между политикой, наукой, педагогикой, медициной и системой наказаний). Критический потенциал Фуко оказал влияние на политическмкую теорию и наукку, сфера полит анализа чрезвычайно расширилась, считается. Что Фуко попытался преодалеть парную категорию материализм-идеализм. Тем самым Фуко разрушил идентичность понятий реализма и материализма. И разрушение парной категории произошло через провозглашение Фуко реализма дискурсов. Можно быть радикальным критиком и при этом оставаться реалистом. При этом критическим потенциалом Фуко воспользовались представители других научных направлений. Так во многом именно теория Фуко привела к развитию радикальный теории демократии (яркий представить Connoly). Именно в рамках радикальной теории демократии произошло осмысление свободы как практики, а не как принципа или понятия. Т.е. свобода как практика производимая властью, а не как принцип освобождения от власти. Помимо этого теория Фуко стимулировала развитие современного феминизма, постколониализма, критической теории права и современной теории международных отношений. Ничем этим Фуко не занимался, но сферы получили развитие благодаря ему. Фуко не победил в теоретическом споре, ни с неомарксизмом, ни с постструктурализмом. Генеология Фуко ничем не лучше, чем … . Дискурс ничем не лучше структуралистского видения идеологии. Марксисты доказали, что государство это не миф и оно сохраняет материальную бесспорность, более того, критики отметили, что Фуко занимался внутригосударственной реальностью управления власть, не обращая внимания, что государство было и остаётся главным действующим лицом на мировой арене, особенно в чрезвычайных ситуациях. Основная сложность интеграции наследия Фуко в политическую теорию состоит в том, что его концепция власти не является политической. Если признать власть Фуко политической – политика становится вездесущей и теряет своё аналитическое значение.

Хабермас и его школа (Чемберс, Дризик). Делиберативное направление – прямой наследник ранней франкфуртской школы. Модель делиберативной демократии отличается от либералистских моделей. Эта модель изначально ориентировалась не на обоснование сногообразия как такового она изначально ставила цель – найти ответы на вызовы социального неравенства и справедливости, современного капитализма воплощённого в современной демократии. Хаб со школой настаивали, что это не сугубо теория, а модель реалистична и имеет признаки воплощения в реальном политическом мире. Хабермас утверждает, что его теория смогла преодолеть на его взгляд ложную парную категорию «должного и сущего». По его мнению, нет антогонистического противоречия между должно и есть, по его мнению на этой категории столкнулась либеральная демократия. Тем самым либеральная демократия не способна к самореформирвоанию – значит тупик политической эволюции. Хабермаса можно считать прямым наследником франкфурской школы с большой натяжкой, так как отцы основатели школы выступили с критикой нормативной политической теории как таковой. Критическая теория общества отвергла нормативное и должное, тем самым она настаивала на том, что анализ жизни возможен только как критика. Сама политическая теория сосредоточилась на критике буржуазной культуры, в результате чего критика замкнулась сама на себе. Это было систематизированное яркое осмысление. Хабермас подверг критике теорию общества. Он создал нормативную политическую теорию франкфуртской школы. В чём состоит нормативность, предложенная им: вся модель критической делиберативной демократии в качестве некого фонового условия существования предполагает обязательное наличие беспрепятственной речевой коммуникации – она ценна сама по себе, но ценностью в своей эмпирической данностью не является. (вещь для себя. К ней неприменимы нормативные оценки) Воздействие Хаба на интеллекутальное сообщество была такой, что целое поколение западных интеллектуалов попала в ловушку софишма. Теоретическая стройность делиберативной демократии стала трактоваться не как должность, а достижимость. Есть ли способ практической проверки делиберативной демократии. Способ эмпирической проверки модели демократии в условиях глобализации. Именно глобализация уничтожает либерально-правовую основу государства как проекта. Глобализация – как смертельная опасность. Хаб утверждает, что лишь делиберативная демократия может ужиться с демократией. Теорию Хаба стали рассматривать как модель для реального воплощения. Стали обозначаться противоречия. Делиберативная демократия предполагает полную смену экономического и потенциального строя. В рамках ЕС она предлагает конкретные изменения в существующей политической практике. Этот недостаток был взят на вооружение практическими политиками. Делиберация порождает потеря субъекта гражданского общества, тем самым создаётся зазор (пустота) между делиберацией и демократией. Реальная делиберация не может быть бессубъектной. Сама теория делиберативной демократии вызвала волну делиберализации. Возвращаясь к потере субъекта. Делиберация не являтся реальной, если она без субъекта, соответственно критическая дискуссия не должна быть анонимной. Кроме того, выясняется, что делиберативная демократия критикует либеральную, но предлагает варианты. Демократия из режима должна превратиться в процесс. Субъекты требуют наличия институтов, а институты норм. Следует говорить об антиномии критической теории Хаба. Наиболее явственно они проявляются в делиберативной демократии. Антиномии критического общества – с одной стороны Хаб выдвигает действительное радикальное видение демократии, в это делиб демократии происходит гражданская дискуссия, которая имеет очевидные последствия деятельности правительства. При этом Хаб различает слабые и сильные общества, сильные способны на оформление своего существования, сильное общество может навязать правовое решение, а слабое не может. Хаб не видит структурных различий между сильными и слабыми обществами. Потому что и в сильных и в слабых обществах имеет место коммуникативная власть, как производная от спонтанных и беспрепятственных … . Критики утверждают – да есть коммуникативная власть. Для такой власти формальные институты – продолжение гражданского общества, но получается, что такая коммуникативная власть узаконивает деятельность бюрократии. Бюрократия получает дополнительное обоснование своего существования. Административное государство может получить демократическую легитимность, которой нет даже базовой (либеральной) демократии. Эта легитимность обеспечивается за счёт равенства шансов участия в дискуссии (публичном дискурсе). Здесь становятся видны соц-дем уши общества, так как равенство шансов может быть достижимо при соблюдении социально-экономических принципов эгалитаризма. Легитимнее делиберативной демократии может быть только радикальная социальная демократия, но как ни странно с другой стороны делиберативная демократия достижима в рамках государства всеобщего благоденствия. Почему такое противоречие возникает? – Изза особенностей коммуникативной власти общества, т.к. умеренный вид делиберативной демократии продиктован не безграничными коммуникативными возможностями общества. Хабермас утверждает, что коммуникативная власть общества не может править сама по себе. Но только через использование административной власти в определённом направлении. Нпосредственное воздействие на процесс управления всё-таки оказывает административная власть, сама коммуникация в процессе власти не проявляется. Но проблема в том, что в таком виде делиберативная демократия оказывается на обочине политики и проявляется такая делиберативная демократия проявляется в полной мере и объёме в исключительных обстоятельствах. Сам Хабермас эти исклбючительные обстоятельства не перечисляет (когда делиберация выходит на первых план). Достоинством делиб демократии самими сторонниками считается её применимость к условиям глобализации. Более того по мнению Хабермаса между делиб демократии и глобализ есть сущностное сходство в том. Что разрыхляют(делают неочевидно) связь между традиционной властью и легитимность. Делиб демократия не является привязанной к определённой теорритории или нации, как это происходит с либеральной демократией, поэтому делиб демократия может быть публичной основой космополитической системой управления. Как писал Дризек – делиб демократия основана начеловеческом общении для которого существующие границы не существуют. Именно поэтомделиб демократия - постнациональная демократия. При этом Хабермас в популяризации теории прежде всего ориентируется на ЕС, именно поэтому Хабермас так популярен в странах Европы. Его последователи в этом смысле более радикальны и предлагают более радикальную модель делиберативной демократии, которая должна стать основой транснациональных принципов принятия решений в условиях глобального гражданского общества.Естественно всё это должно сопросовождаться глобальными экономическими реформами. Современненый мир не готов к этому. Модель делиб демократии может создать новые глобальные и безопасные формальные институты. А безопасны они т.к. эти институты произовдны от гражданского коммуникативного действия. Поэтому ни при каких обстоятельствах не могут узурпировать власть. По мнению радикальных сторонником Хабермаса только делиб демократия может решить проблему всеобщего включения и предствителсьтва с которыми либеральная демократия не справиласт. Либеральная декмократия признала, что всеобщее представительство невозможно, возможно представлять наиболее значимые круги. Делиб демократия основана на взаимодействии основанных на диалогах. В ходе таких дейтвий принимаются во внимание мнения всех, кто в эти диалоги вступают. Это не значит, что потребности и интересы войдут в окончательное решение, но значит, что они буду обсуждены. Делиб демократия действует качественно более высоким взаимодействием. В качестве применения делиб демократии – сторонники Хабермаса предлагают реформировать ООН. Не будет работать глобальный механизм управления национальными демократиями. Нужно принципиально изменить ООН, она должна стать органом координации глобального мира. При этом главной социальной задачей, которая должна быть решена в рамках делиб демократии в мире – преодоление бедности. Только преодоление бедности позволит создать глобальное гражданское общество. Без этого любая делиберация является бессмысленной. Глобальное гражданское общество – глобальная сеть общественных организаций, на данный момент такого общества не существует – это цель к которой нужно стремиться.Сам Хабермас предлагает модель делиб демократии - для решения проблем ЕС как инновационного проекта. Он предложил дискурсивную модель демократии для соглашения между евроскептиками и оптимистами. Критики Хабермаса обоснованно говорят, что он во много выдаёт желаемо за действительное преуменьшая значение европейской регионалистики. Проблема ЕС не в межгосударственной интеграции, а межрегиональной. Различия между государствами велики, но если поделить Европу на регионы – различия ещё больше. Дризек, который считается левым последователем Хабермаса и его критиком настаивает, что центры принятии решений вряд ли могут быть эффективно подчинены коммуникативной власти. Исходя из этого Дризик противопоставляет глобальное транснациональное общество ограниченным в повестке дня институтам капиталистического государства. Данное противостояние не увеличивает, а сокращает площадку для диалога. Считает, что кооптация делибартивного гражданского общества – это угроза. Гражданское общество должно влиять на аппарат управления но нив коем случае не должно участвовать в этом аппарате управления. Недостаток модели делиб демократии, что как политическоая релаьность делиб демократия будет всегда усечённой демократией. Воздействие делиберативной демократии не эквивалентно эффективному осуществлению власти. Влияние как таковое не решает проблемы значимости глобального гражданского общества. Глобальное гражднское общесвто должно не только влиять, но и помешать. Влияние всегда было, но это не трансформировалось во власть (вассалов на феодалов, жён и детей на мужей и пр. Нет гарантии, что решение будет соответствовать оказываемому влиянию). Если рассматривать демократию как форму власти – делиберативное внимание не является демократией. Оно может быть именно демократией только в случае непосредственного участия коммуницирующих граждан в самом принятии властных решений. А для этого граждане должны быть способных на самостоятельное законодательство. Диалог – как обязательное условие, но является ли коммуникация законом? Если мы объявляем коммуникацию законом – значит, будет создан институт контроля за коммуникацией.

Мишель Фуко ($1926-1984$) – французский философ, творчество которого исследователи относят к двум течениям философской мысли $XX$ века: структурализму и постструктурализму. Его работы касаются проблематики культуры и отдельных вопросов социальных институтов и явлений: безумия, власти, насилия, сексуальности. В своей философии М. Фуко опирается на Ф. Ницше и М. Хайдеггера.

Период структурализма

В данный период в работе «Слова и вещи» М. Фуко создает «археологию знания».

Определение 1

«Археология знания» - специфическая теория анализа европейской культуры и науки, смысловым центром которой является проблематика языка.

Все предшествующие теории, описывающие развитие истории и культуры, Фуко называет доксологией. Последняя своей основой утверждение линейного хода истории и культуры, двужей силой которого является прогресс разума.

М. Фуко в рамках европейской культуры выделяет ряд эпох, которые не имеют между собой единства, не представляют непрерывное развитие. Мыслитель выдвигает понятие «историчности», говорящее о наличии отдельной истории у каждой эпохи. История, по своей сути, обладает принципиальной прерывностью.

В основе «археологии знания» ключевым является понятие эпистема.

Определение 2

Эпистема – это структура, исторически изменяющаяся и определяющая содержание наук и, в частности, теорий в тот или иной период развития науки и культуры; эпистема – образ мышления.

М. Фуко в своем проекте «археологии знания» на основании отношения между знанием и вещами выделяет следующие эпистемы:

Ренессансная эпистема$ (XVI в.)$ отличается тем, что язык здесь не обособился в самостоятельную инстанцию знаков, а он рассеян среди вещей мира.

Классическая эпистема $(XVII-XVIII вв.)$ характеризуется обретением языком автономности. Язык становится равен мышлению и знанию. Отныне он являет собой некий ключ к пониманию наук и культуры.

Современная эпистема $(XIX-XX вв.)$ – это эпистема систем, что связано с появлением ранее не бывших наук: биологии, лингвистики, политэкономии. Язык становится строгой системой формальных элементов, что приводит к замыканию его на самом себе. Язык – предмет для изучения, вместилище традиций.

Период поструктурализма

В постструктуралистский период своего творчества М. Фуко переходит к теории «знания-власти». К этому его приводит критика рациональности науки. Указанную тенденцию можно видеть в работе Фуко «Порядок дискурса» ($1971$). Здесь знание понимается как насилие над вещами.

В книге «Надзирать и наказывать» ($1975$) тема «знания-власть» является центральной. Свою теория «знания власти» Фуко противопоставляет либеральной и марксисткой.

Власть, по Фуко, не есть явление институционно локализованное, но она пронизывает все общество в целом, она осуществляет репрессивные функции, доходя до того, что становится производителем реальности. Схема проста: для того, чтобы что-то подавить, властная структура сначала это порождает. Полиция порождает преступность, что бы с ней потом бороться.

Ключевая функция власти надзирать и наказывать, поэтому образ ее выражения – это тюрьма. Власть анонимна, рассеяна на множество очагов, представляет собой некую абстрактную, неуловимую машину, не нуждающуюся для своего существования в человеке и гуманизме. Поэтому науку о власти Фуко называет «микрофизикой власти».

Наибольшую связь власть имеет со знанием. М. Фуко эту взаимосвязь доводит до предела. Знание как таковое основано на коммуникации, оно добывается, может быть присвоено или сокрыто – все это формы власти. Власть и знание друг друга обуславливают: власть устанавливает знание, при этом знание выступает ее гарантом. Сама процедура «добычи» знания с помощью научного наблюдения схожа с надзором политическим.

М. Фуко западную цивилизацию называет инквизиторской. Ее образная модель – это паноптикум И. Бентама. Принцип паноптикума лежит в основе организации всех социальных институтов и структур.