Бремя мое легко иго благо. Толкование Евангелия на каждый день года.28 января

Сказал Господь Своим ученикам: все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть. Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

«Все предано Мне Отцем Моим». Христос утверждает Новый Завет между Богом и человеком, и предлагает мир и радость отступническому миру на тех условиях, которые должны быть услышаны нами. Что бы с нами ни происходило, мы должны придти ко Христу – Он не отринет нас и даст нам все необходимое – потому что все предано Ему и Он – Господь всяческих. Вся власть, все сокровища неба и земли – в руке Его.

У Спасителя нашего – сокровеннейшее знание Отца. «И никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына». Христос говорит, что никто не знает Его. Никто не может проникнуть в тайну Его личности кроме Бога Отца. И точно также утверждает, что Он – единственный, Кто знает Бога. Об этом же возвещает Евангелие от Иоанна: «Бога не видел никто никогда, Единородный Сын, Сущий в недре Отчем, Он явил». Когда IV и V Вселенские Соборы определят тайну Иисуса Христа как «истинного Бога и истинного человека», когда они определят тайну единосущной и нераздельной Троицы Отца и Сына и Святого Духа, они дадут лишь наиболее точное определение того, что сказано в Евангелии.

«Никто не знает Отца, кроме Сына, – говорит Христос, – и тех, кому Сын благоволит открыть». Счастье людей заключается в знании Бога. Это есть жизнь вечная. Кто не знает Бога, должен обращаться ко Христу. Ибо свет познания славы Божией сияет на лице Христа (2 Кор. 4, 6). Мы можем знать о Боге только то, что Христос откроет нам. Существует совершенно иной способ познания, отличный от обычного, рационального. Бог не постигается научными доказательствами, Он открывается Сам.

Всех нас зовет Христос Бог, чтобы спасти всех нас. Мы должны придти ко Христу как к нашему Покою, и упокоиться в Нем. «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные», обремененные тяжестью трудов и скорбей, но скорее бременем греховным. Все те и только те приглашаются упокоиться во Христе, кто сознает свой грех как бремя и стенает под ним, кто не только понимает зло греха, прежде всего своего собственного греха, но страдает от него в душе как от самой тяжкой болезни. Только Христос, врач душ и телес наших, может исцелить нас. Только в Нем можем мы обрести покой живою верой – только в Боге, в Его любви.

«Возьмите иго Мое на себя», – говорит Господь. «Вы страдаете от вашего ига, сбросьте его и попробуйте взять Мое, и вам станет легко». Иго, которое Христос нам предлагает, Он Сам несет – впереди нас, взяв на Себя все немощи наши. «Иго Мое благо, и бремя Мое легко», – говорит Христос. Не бойтесь взять его. Иго заповедей Христовых – легкое иго. Вам не будет от него никакого вреда, но оно обновит вас. Это иго содержит в себе любовь. В этом суть заповедей Христовых, они все в одном сладком слове – любовь. В начале вам может быть немного трудно, но впоследствии – легко. Бремя Христова Креста – легкое, очень легкое бремя. По мере умножения скорбей, умножается от Христа Бога утешение.

Христос – наш Учитель, и мы должны стать достойными Его учениками. Церковь Христова – школа святости, и мы должны каждый день внимать поучениям, которые Он дает Своим словом и Духом Святым. Нам надо так учиться у Христа, чтобы познать Христа (Еф 4, 20), ибо Он, говорят святые отцы, Учитель и Учение, Путеводитель и Путь. Он – всяческая во всем.

Мы должны учиться у Христа, потому что Он кроток и смирен сердцем. Он – милосердие Воплощенного Бога. Он кроток и исполнен сострадания к не ведущим истину. Он терпеливо объясняет, не раздражаясь, самым тупым и медлительным. Он смирен сердцем. Он с любовью склоняется над новичками и учит азбучным началам, которые необходимы для них как молоко для младенцев. Какой дар – учиться в такой школе с таким Учителем!

«Вы найдете покой душам вашим», – говорит Он. Покой для души – самый желанный покой. Единственный и надежный путь найти душам нашим покой – сидеть у ног Христа и слушать Его слово. Наш разум находит покой в познании Бога и Господа Иисуса Христа, и бывает с избытком насыщен. Наше сердце находит покой в любви Бога и Господа Иисуса Христа, и имеет полноту жизни, спокойствие и уверенность навеки. Все, кто учится у Христа, находят покой.

Меня в детстве не крестили. Папа – убежденный атеист. Бабушка хотела, тайком, но… не получилось. В храме потребовали письменное разрешение обоих родителей. Идею отложили до лучших времен, которые так и не наступили.

Однако сказать, что в моем детстве Бога не было вообще… Наверно, нельзя. Но был Он (прости меня, Господи!) неким мифическим персонажем. В одном ряду с богами греческими, индийскими и прочими. “Библейские сказания” Косидовского я прочитала раз двадцать, от корки и до корки (старательно пропуская исторический комментарий) – как и греческие мифы. Помимо этого – всевозможную антирелигиозную макулатуру, вроде “Спутника атеиста”, где доказывали, что кресты обновляются под ветром, крещенская вода не портится из-за того, что в нее опускают серебряный крест, а Благодатный огонь зажигается потому, что фитили свеч пропитывают белым фосфором. Глупости про Гагарина, летавшего в космос и не увидевшего Бога, в моем детстве тоже присутствовали, но как-то мимоходом.

Точно так же мимоходом прошли бредни о том, что даже если Бог и есть, то он сам и сделал меня атеистом, так какой с меня спрос. Зато намертво въелась в память сумасшедшая книга о девочке, у которой умерла мама. Приглядывать за ней приехала из деревни бабушка, разумеется, темная, неграмотная и – о ужас! – верующая. Коварная бабка на Пасху уговорила девочку отнести в церковь кулич посвятить, и как бедняжка ни пробиралась огородами, кто-то ее все-таки заметил. Дальше начался полный караул, девчонку буквально затравили и чуть было не исключили из пионеров, но все же вошли в ее тяжелое семейное положение и со скрипом простили. Всю эту беду мы всерьез штудировали на внеклассном чтении. Когда я потом рассказывала об этом своей дочери, она пришла в ужас – что за бред?!

Лет так в 9-10 на меня навалился панический страх смерти. До сих пор помню эту тоску, просто невероятную. С определенным эгоизмом я не думала о смерти родителей (мое сознание такую возможность просто не допускало) – только о своей. Наверно, через это проходит в той или иной степени каждый ребенок, но моя Александра справилась с этим сравнительно легко, потому что уже твердо знала: – это начало новой жизни, и бояться надо не смерти как таковой, но ада. Однако я-то знала совсем другое: смерть – это окончательно и бесповоротно, никакой загробной жизни НЕТ! И тем не менее, если бы в тот жуткий период (а я не забывала о смерти ни на день – вот бы сейчас так!) кто-то подтолкнул меня к мысли о Боге… Что ж, значит, Господу было угодно провести меня другим путем.

В подростковом возрасте страх этот ушел куда-то на задний план. Человек не может слишком долго испытывать сильный ужас, потому что привыкает к нему, а я и так подзадержалась в этом состоянии. Вперед вылезло другое. Романтические мечты и самые ужасные комплексы. Я мечтала о прекрасном принце и между делом влюблялась в мальчиков, которые не обращали на меня никакого внимания (те, которые обращали, мне были элементарно неинтересны). Похоже, в глубине души мне нравилось чувствовать себя несчастной, страдающей, хотя вряд ли я призналась бы себе в этом.

Действительность скрашивала музыка. Я училась в музыкальной школе на хоровом отделении, куда попала не по своей воле. Поступала-то на фортепиано, но от страха на вступительном экзамене сыграла отвратительно. Зато спела недурно. В этот год хоровое отделение только открылось, был недобор, вот таким, как я (плохо сыгравшим и хорошо спевшим), и предложили пойти туда. Я не хотела, но мама уговорила. Училась через пень колоду, петь в хоре мне не нравилось, на пианино играть тоже, сольфеджио тихо ненавидела (низкий поклон преподавателям). Зато нравилось слушать. Орган и церковную музыку. Мама покупала абонементы в филармонию, консерваторию, капеллу. До сих пор помню “свое” первое церковное песнопение. Это был фрагмент из Всенощной Гречанинова. “Вот если бы мне ТАК петь…”

В музыкальной я немного недоучилась, потому что уехали в Прагу (папа там работал в Доме Советской Науки и Культуры). Этот город до сих пор моя мука, я стремлюсь туда, но… не могу. Там мой романтизм расцвел просто махровым цветом. Город мистиков, алхимиков… Я была больна им, больна прошлым, которое проходит через тебя, как магнитные линии. Я исходила город вдоль и поперек. Там я “заразилась” мистицизмом. Западным, восточным, какими-то собственными вариациями. Тут и Толкиен в строку пришелся, как раз вышел первый перевод “Властелина колец”, который надолго стал моей любимой книгой. Христианство казалось мне тогда прямолинейным, грубым и неглубоким. Как философское учение, разумеется. Принять его как основу жизни – тогда это казалось мне совершенно абсурдным. Верующих я воспринимала не как темных и недалеких (так положено было думать), а как моральных уродов. Называть себя чьим-то рабом?! Становиться на колени?! Фу! При этом зависеть от прихоти звезд и прочей ерунды (тогда я свято верила в гороскопы и приметы) вовсе не казалось мне унизительным.

После окончания школы жизнь моя складывалась не слишком феерично. В университет недобрала одного балла, работала сначала машинисткой, потом инспектором по кадрам. Сомнительные друзья и подруги, сомнительные развлечения и удовольствия. Стандарт. В 20 лет поступила на заочное отделение филфака, на сессиях отрывались по полной программе – концентрат студенческой жизни. Мистицизм как-то сам собой слинял. Зато еще на первом курсе заинтересовалась фольклором с уклоном в этнографию и далее в язычество. Штудировала Бориса Рыбакова, изучала описания купальских и семицких обрядов. Как-то даже хотели с приятелями устроить настоящую купальскую ночь, с поджиганием колеса и Великого Полоза, но, слава Богу, не сложилось. Пожалуй, единственное, что хоть как-то связывало меня тогда с церковью – это музыка. Как раз в это время в Смольном соборе начали проводить концерты церковной музыки. Я ходила туда, слушала, тихо плакала и сама не могла понять, отчего. Наверно, потому что поют красиво… “Разумеется, ведь надо же было людей в церковь загнать, вот и сочиняли так, что мурашки по спине бегают”. Собор как церковь я не воспринимала, да в нем и не было ничего, похожего на церковь. Так, концертный зал. Не было ли у меня желания хоть раз зайти в настоящий храм? Определенно могу сказать – не было. Ни малейшего…

Как-то моя подруга пришла на работу и сказала, что окрестилась. Начала плести какую-то ахинею – будто бы ее дьявол преследует. За то, что аборт сделала. Я только посмеялась. “Ты знаешь, сколько народу крестится? – спросила она. – Человек по сто сразу!” “Мода!” – фыркнула я. Как же, стало вдруг можно и к тому же эпатажно. Помните, певец был такой, Игорь Тальков? Песня у него была про хулигана, который в числе прочих хулиганских поступков “посещал Божий храм”.
Через пару месяцев был день рождения другой моей подруги. Мы праздновали у нее дома, пришла ее тетка. “Девчонки, – сказала она. – Я тут недавно окрестилась. Может, и вам тоже?” “А на фига?” – спросила подруга. (Я прошу прощения у тех, кого это может покоробить, мне и самой сейчас это неприятно, но так было, и никуда от этого не денешься). “А на всякий случай”. Мы подумали, подумали и решили, что на всякий случай – это резонно. Что теряем-то? И отправились креститься.
Потом я рассказывала об этом своим ученикам в воскресной школе. Им было смешно. Мне – нет. Скорее жутко.

Тетка эта крестилась в Троицком соборе Александро-Невской лавры. Туда и мы направились. Господь привел меня туда, где в 30-е годы служил брат моего прадеда, расстрелянный по обвинению в “заговоре церковников”, куда во время блокады привезли моего умершего прадеда (рядом с лаврой собирали трупы). Об этом я узнала гораздо позже. Между прочим, сейчас я пою в церкви св. Александра Невского, и сколько раз самые чудесные вещи происходили со мной по молитве нашего небесного заступника.

Пришли мы заранее, плотно позавтракав, хорошо хоть в юбках. Записались в свечной лавке. Смотрим, висит объявление, что взрослые, принимающие крещение, должны знать молитвы “Отче наш”, “Достойно есть” и “Символ веры”. Мы спросили у бабули-свечницы, а что, если мы не знаем – не будут крестить? Она отмахнулась: ну хоть “Отче наш” выучите! Мы переписали “Отче наш” на бумажку, вышли на кладбище, сели на лавочку и принялись зубрить. И хотя я старославянский уже изучала и смысл молитвы понимала, но шла она настолько мимо сердца, что ни одно слово в память не укладывалось. Хотели даже уйти, но прагматичная подруга заявила, что деньги-то уже заплатили. Вот если спросят и прогонят, тогда и уйдем. Никто ничего, конечно, не спрашивал. В крестильне действительно было человек 40-50, не меньше. Окрестили, причастили. Ничегошеньки я не почувствовала. Только мутно стало, тоскливо. Не сильно, но постоянно. Как дождь в конце августа.
Через неделю на работе оказались горящие путевки в Кижи и на Валаам.

Мне не хотелось, но профорг уломал. Поехала. На Валааме тогда еще только-только начали монастырь восстанавливать, даже фермеры еще не уехали. Погода паршивая, дождь, холодно. Красиво, конечно. Только тоска все сильнее и сильнее. В Кижах даже на церкви не смотрела. Все высматривала, где какое солнечное колесо на причелинах вырезано, да выспрашивала экскурсовода, правда ли, что здесь языческое капище было. Еще через месяц снова экскурсия на работе – в Пюхтицы. И снова меня уговорили. День был ясный, такой… чистый. Сентябрь, а в монастыре – розы, море роз. Монашечки ходят – тихие, светлые. Улыбаются, а сами – далеко-далеко. И стало меня снова крутить и выворачивать. С одной стороны, так хорошо, а с другой – все сильнее тоска.
И чем дальше, тем больше. Тут в личной жизни такое началось, в страшном сне не приснится. Буквально с ума сходила, жить не хотелось. А рядом с работой – Никольский собор. Думаете, сейчас расскажу, как стала туда ходить, молиться, и сразу легче стало? Да ничего подобного. Ходить стала. Изредка. Зайду, свечку поставлю. К какой-то иконе. Зачем-то. Постою. Довольно тупо, без единой мысли. Выйду и домой пойду. Потом снова приду. Опять непонятно зачем. Наверно, где-то очень глубоко что-то происходило, далеко от поверхности.

Поехала в Сочи отдыхать, познакомилась с будущим мужем. Тоже все очень сложно складывалось, на грани истерики. Приехал он ко мне в Питер, зашел за мной на работу, решили в собор сходить. Сидит на паперти бабулька, дали ей копеечку, а она: “Храни вас Господь, деточки”. И так мне ее слова запали в душу, не описать. Вот так, наверно, одно семечко, другое, третье, чтобы потом всходы дали.
Вышла замуж, уехала в Сочи. В Питер на сессии приезжала. Тут богословские дискуссии начались. Был у меня однокурсник с полнейшей кашей в голове. Вот мы с ним все спорили. Знаний – не то что по верхам, а очень даже издали, но самомнения у обоих было… Все о душе, да о познании… Говорили-то о душе, но сама душа вряд ли в этом участвовала. А Димка потом и вовсе на баптистке женился, перекрестился по их обычаям – в реке. А еще была у нас на курсе такая Ирочка. Красивая до невозможности. И вдруг – хвостик, длинная юбочка, ноль косметики. Мы тут о душе спорим, а она после лекций – в храм. Повертим пальцем у виска – и снова о душе…

Ну а я в храм – ни ногой. Даже не знала, где он в Сочи находится. Хотя о Боге начала задумываться… изредка. То, вроде, допущу, что есть Он. То думаю – одна традиция и ничего больше. Когда Александру ждала, несколько месяцев в Питере жила, на сохранении лежала. Гулять ходила мимо храма Успения на Васильевском. И так вдруг однажды зайти захотелось! Испугалась и не зашла.
Саша родилась, покрестили ее. Ну положено же, русские ведь люди. Свекровь носила причащать иногда, мы с мужем по-прежнему не ходили. Тут у меня снова острое воспаление дурости началось. Показалось, что все слишком уж тихо и гладко. Ску-учно… Ну что ж, прочувствовала всю полноту и остроту жизни. Еще чуть-чуть – и потеряла бы все, что имела. Ломать не строить. И остановиться сама не могла, так уж по воле Божией обстоятельства сложились, что дальше уже просто некуда было.

И вдруг – Татьянин день. Не студенческий праздник, а день Ангела. Пойду-ка в церковь! И пошла. Вся такая трагическая, в шубе, волосы распущены, макияж а-ля Пьеро. И что-то, разумеется, случилось. Не знаю что. Никаких кардинальных переломов. Просто я отстояла службу до конца. Просто поцеловала крест и руку отцу Иннокентию (да чтоб я раньше такое сделала! Гордыня! Брезгливость!). Просто вышла из собора и пошла потихоньку, не пытаясь изображать из себя НЕЧТО. И, наверно (хотя точно не знаю), тогда начала понимать, что Бог действительно есть.

Потом еще много всяких глупостей было. Долго рассказывать. Да и не так уж важно. Просто начала в храм ходить. Редко. По большим праздникам. Сашу с собой брала. Она еще совсем маленькая была, конечно, быстро уставала, мы уходили. Я ничего не знала, чувствовала себя неловко. Наблюдала за другими – как крестятся, как кланяются, как свечи ставят. Купила “Закон Божий”, молитвослов. Словно на цыпочках пробиралась. Чем дальше, тем больше осознавала свое невежество и греховность. Но на исповедь решиться не могла. Довольно долго. Нет, мучений, ломок уже больше не было, просто я дозревала, как яблоко – медленно, но верно.

Первая исповедь… Пока готовилась, чувствовала, что гаже меня нет на белом свете. Все грехи – мои. Как писал кто-то из святых отцов, разве что только церковь не подожгла. Но в храме на первый план вышли страх и стыд. От страха говорила почему-то на половину по-церковнославянски (батюшка до сих пор вспоминает и меня поддразнивает). До этого я никак не могла понять, зачем вообще нужна исповедь – ведь если человек действительно раскаивается в своих грехах, Господь и так это знает. А тогда подумала, что, может быть, раскаяние без преодоления этих двух чувств – стыда и страха – как бы неполное? Если человек не испытывает их перед другим человеком, то как он может испытывать их перед Богом?

Причастие… Другие описывали его как восторг, радость, обновление себя и восприятия окружающего мира. А для меня это был покой. Похожий на тот, который испытываешь, ложась в постель после тяжелейшего трудового дня. Не сравнить с той тоской после того, первого, которое явно было “в суд и осуждение”. К сожалению, сохранить этот покой надолго я не смогла. Говорят, что после первого причастия “любимый” грех начинает буквально бурлить. Правильно говорят. Я стала такая раздражительная и нетерпеливая, что сама себе удивлялась. Муж говорил, что люди в церковь ходят, чтобы лучше стать, а я стала просто невыносимой. Да еще все самые худшие неофитские черты проявились. С одной стороны, рьяно пыталась всю букву соблюсти до последней мелочи, с другой, активно осуждала всех, кто этому не следовал.

Был даже момент, правда, недолгий, когда всерьез жалела, что у меня есть семья и я не могу пойти в монастырь. Правда, ключевыми словами были “Я ХОЧУ”. После того, как я стала преподавать в воскресной школе и петь в хоре, у меня практически не осталось “мирских” подруг – одни матушки, певчие, свечницы, причем очень похожие на меня – ту. Но потом случилось так, что я встретилась с людьми, у которых не было фанатизма, зато была необыкновенная и, порой, даже непостижимая для меня любовь к Богу, к людям, ко всему миру. И я словно по новой училась у них. Впрочем, все это продолжается и теперь. Столько еще в себе надо узнать и пересмотреть, и так это трудно. И все же мои любимые слова в Евангелии – “иго Мое благо, и бремя Мое легко есть”…

Святой Церковью читается Евангелие от Матфея. Глава 11, ст. 27 - 30.

27. Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть.

28. Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас;

29. возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим;

30. ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.

(Мф. 11, 27-30)

Желая приоткрыть тайну Своего Богосыновства, насколько апостолы могли ее вместить, Господь наш Иисус Христос говорит ученикам об особом характере отношений между Ним и Богом: Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11, 27).

Святитель Кирилл Александрийский пишет: «Поскольку Он сказал все предано Мне, то, чтобы не показалось, будто Он иного происхождения и меньше Отца, Он добавил и это, чтобы показать, что Его природа таинственна и непостижима, как и у Отца. Ибо только божественная природа Троицы познает сама себя. Только Отец знает собственного Сына, плод Его природы, только божественное Порождение познает Того, от Которого Оно родилось, только Святой Дух знает глубины Божьи, то есть мысли Отца и Сына».

Необходимо отметить, что у Спасителя не было цели открыть полноту понимания природы Триединого Бога: это произойдет позже, после сошествия Святого Духа на апостолов. А в тот момент Господь не столько говорил людям о Боге, сколько показывал Его, потому что Сам был Богочеловеком.

В этих словах Господа заключен тот смысл, что никто из людей не в состоянии постигнуть величие и благость Сына так же, как величие и благость Отца. И поскольку Сын, то есть Иисус Христос, желал в Своем лице открыть Отца всем без исключения, то призывал всех к Себе: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф. 11, 28).

Господь обращается ко всем изнуренным поисками истины. Под труждающимися, как указывают святитель Кирилл Александрийский и блаженный Феофилакт, подразумеваются иудеи. Дело в том, что для ортодоксального иудея религия была бременем с неисчислимым множеством правил. Человек находился в плену предписаний, регулировавших каждый поступок в его жизни. Конечно, в результате суетного и бесплодного труда в попытке быть добродетельными и исполнять мельчайшие предписания закона иудеи изнемогали. Под обремененными подразумеваются и язычники, которые были измучены тяжестью грехов. Но и те, и другие находились под гнетом греховных страстей, происходящих от гордости и самолюбия, а потому Господь и желает даровать им мир и отдых от страстей.

Святитель Иоанн Златоуст замечает, что этими словами Спаситель желает сказать: «Не тот или другой приходи, но придите все, находящиеся в заботах, скорбях и грехах; придите не для того, чтобы Я подвергнул вас истязанию, но чтобы Я разрешил грехи ваши; придите не потому, что Я нуждаюсь в славе от вас, но потому, что мне нужно ваше спасение».

Души же тех, которые покоряются и приходят ко Спасителю, Он избавляет от тяжких, обременительных и нечистых помыслов, даруя им радость и веселье, а также способность благоугодно служить Богу.

Христос призывает: возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим (Мф. 11, 29). Иудеи употребляли слово « иго» в значении « находиться под влиянием или в повиновении». Они говорили об иге закона, об иге Божьем.

Христос же называет игом Свои евангельские заповеди, потому что они подобно игу налагаются на подходящих к ним и связывают их как между собою, так и со Христом. И хотя эти заповеди кажутся тяжелыми для исполнения, но на деле оказываются легки по причине того, что даруют душевное спокойствие всем тем, кто смиренно их исполняет.

Иго Христа – это также смирение и кротость. Поэтому, кто смиряется пред всяким человеком, тот живет спокойно и без смятения, тогда как гордый постоянно находится в беспокойстве, не желая уступить кому-либо.

Борис Ильич Гладков поясняет, что этими словами Спаситель как бы говорит: «Возьмите иго Мое на себя, исполняйте все заповеди Мои и не думайте, что они трудны или неудобоисполнимы; берите пример с Меня; будьте так же кротки и смиренны, как Я, и тогда вы поймете, что иго Мое само по себе составляет благо как для тех, которые его несут, так и для всех, с кем они соприкасаются, а, если это иго благо, то и бремя несения его должно быть легко (Мф. 11, 29-30)».

Таким образом, иго Христа содержит в себе любовь и в этом суть заповедей Христовых. И действительно, бремя возложено на нас Господом с любовью, чтобы мы несли его в любви, которая и облегчает самое тяжелое бремя. Если мы помним любовь Божию, если мы помним, что наше бремя – любить Бога и любить людей, тогда оно становится радостью и благом. Ведь бремя, которое дано в любви и которое несут с любовью, всегда будет легким.

Нам же, дорогие братья и сестры, следует помнить, что Богочеловек Иисус Христос пришел в этот мир для спасения каждого из нас, дабы мы могли почувствовать неописуемую любовь Бога Отца к Своему творению, которое Он передает, вручает Своему возлюбленному Сыну. Сам же Спаситель призывает каждого из нас взять на себя Его иго, то есть жить Им и служить Ему, стяжав смиренное и кроткое сердце в исполнении заповедей Христовых. Помогай нам в этом Господь!

Иеромонах Пимен (Шевченко)

Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть. ()

Господь Иисус призывает к Себе труждающихся и обремененных: «приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии» ; обещает им душевное успокоение: «Аз упокою вы, – обрящете покой душам вашим» (). Какой приятный зов! Какое вожделенное обещание! Но какое средство употребит Он для успокоения труждающихся и для облегчения обремененных? Снимет ли с них бремя, которое их удручало? Избавит ли их от трудов, которые их изнуряли? Без сомнения, Он сие сделает: но на первый раз Он имеет в намерении совсем другое. Он хочет, чтобы они приняли на себя новое иго: "возмите" , говорит, «иго Мое на себе» . О милосердый Господи! Утружденных ли посылать на новый труд? На обремененных ли налагать новое бремя? Таковы ли у Тебя средства покоя? – Не смущайтесь; Господь ведает, что творит; и несообразныя с нашим мудрованием средства Его сообразны с намерениями Его премудрости . Утружденные делами плоти и мира найдут покой, если примут на себя новый труд духовный; обремененные игом диавола, связанные злыми привычками, отягченные в совести грехами, гонимые и удручаемые бичами страстей найдут облегчение и свободу, если подклонят выю под иго Христово: «иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» .

Христиане! Когда Сам , который есть Вечное Слово и Вечная Истина, нашел нужным сказать, что «иго» Его «благо, и бремя» Его «легко есть»: то сие, во-первых, удостоверяет нас, что учение жизни Христианской, к исполнению котораго мы призываемся, воистину есть благотворно и удобно к исполнению; во-вторых, сие показывает, что действительно нужно приступающих работати Господеви удостоверять в удобоисполнимости учения Христианскаго.

Слышим еще и ныне жалобу, на которую так давно уже ответствовал Божественный Учитель и Спаситель душ, – жалобу на тягость ига Его, на строгость Его учения, на трудность исполнять Его заповеди. На чем же основывается сия жалоба? В чем состоит сия трудность? – Без сомнения, в том наиболее, что учение Христово повелевает человеку идти против некоторых естественных склонностей, преодолевать их, умерщвлять, приносить в жертву; и что требует от Христианина строгаго очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений, не только дел и слов, но и желаний и помышлений. Разберем сии обвинения человеческия против Божественной Истины.

Истина не запирается, что она дает людям заповеди, не так легкия, как детския игрушки, но так тяжелыя, как иго, коим обременяют работный скот. «Возмите иго». Жалующиеся на Истину должны быть довольны сим откровенным признанием истины. Но чем более откровенно ея признание в том, что ея заповеди суть иго: тем более убедительно должно быть ея уверение, что иго сие благо, и бремя сие легко. «Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» .

Люди, сколько нибудь благоразумные, и не совсем низкие в чувствованиях, конечно не решатся объявить требование на то, чтобы всегда быть и оставаться только детьми, вечно заниматься только игрушками. Но если вы помышляете восходить выше сего состояния: то надобно перейти к занятиям дельным, к трудам, к подвигам, – принять на себя «иго».

На что «иго»? – скажут непокоривые: – человек не то, что работный скот; человек одарен разумом; для чего ж бы не вести его из состояния детства к возрасту совершенства путями разума, правилами понятными разуму, легкими воле, приятными чувствам? На что бы отягчать его игом, – правилами часто непонятными разуму, трудными воле, неприятными чувствам?

Хорошо, разумные почитатели разума; откройте мне сии простыя, легкия и приятныя правила, посредством которых мог бы человек без труда, как будто в некую игру, выиграть совершенство и благополучие. Только я боюсь, чтобы правила сии не были слишком легки, или, яснее сказать, легкомысленны. Ибо, вопреки сему самонадеянному разуму, неоспоримый опыт свидетельствует, что в сей земной жизни человека никакая способность его не образуется, никакое знание не приобретается, никакой успех не достигается без того, чтоб он не впряг себя в какое нибудь ярмо, не понес какого нибудь бремени. Чтобы научить отрока грамоте, не впрягаете ли вы его в жестокое для него ярмо учебных часов, не отягчаете ли бременем непонятных для него книг, не принуждаете ли целый день твердить безсмысленныя и безвкусныя буквы? Что сказать о высшем образовании сего самаго разума, который хочет быть законодателем легкой нравственности? Чтобы сделаться достойным своего имени, не преклоняется ли он под иго наставников, не силится ли поднять веками собранныя бремена учености, и, чтобы понести оныя, не мучит ли тела безсонницею, не утомляет ли головы напряженными размышлениями? Чтобы сделаться богатым, не отказывает ли себе человек надолго в приятностях роскоши, не связывает ли себя строгим законом бережливости? Чтобы получить жатву, не приобщает ли земледелец и самого себя к ярму орющаго скота, и жнецы не наклоняют ли хребта своего перед малым колосом, прежде нежели он послужит им в пищу? Чтобы сделать одежду для прикрытия и защищения от воздушных перемен тела человеческаго, сколько нужно разных искусств, разных трудов, разных орудий? Вот обыкновенные опыты человеческой жизни! Как же люди, которые по природе думают быть умнее и могущественнее природы, хотят легче научить человека добродетели, нежели грамоте? Легче сделать его совершенным духовно, нежели как он делается образованным по-мирски? Легче доставить ему вечное блаженство, нежели как приобретается тленное богатство? Легче достать живую пищу для безсмертной души, нежели как приготовляется безжизненная пища для смертнаго тела? Легче устроить нерукотворимую ризу правды и славы, нежели как устрояют рукодельную одежду нужды и стыда?

Если свидетельств природы не довольно для людей, которые хотели бы лучше слушаться природы, нежели Евангелия: буду отважнее; сошлюсь на свидетельство сих самых людей в том, что не легкость и приятность, но трудность и пожертвование ознаменовывают истинную и возвышенную добродетель или совершенство в человеках. Пускай сии люди, которым Христианские подвиги потому только не нравятся, что трудны, – пускай они скажут, удивляются ли они делам, которыя никакого труда не стоят, не требуют никакой победы над собою, никакого пожертвования? Великое ли дело, когда богатый не грабит и не мздоимствует? Не гораздо ли важнее то, когда неимеющий насущнаго хлеба не хочет приобрести его неправдою? Когда обиженный отмщает: что тут важнаго? И звери то же делают. Но когда он щадит низложеннаго врага: тогда не только любомудрые, но и зрелищные ценители дел более превозносят победителя за победу над собственным гневом, нежели над силою врага. Что так в общепринятом мнении возвышает над многими другими подвигами подвиги военные и за Отечество, если не пожертвование собственною безопасностию за безопасность Отечества? Итак, если от добродетели требуются подвиг и пожертвование, чтобы она была достойна мира и его мнения: можно ли менее требовать для того, чтобы она была достойна Бога и Его праведнаго избрания ? И если надобность подвига и закон пожертвования не делают неудобоисполнимою добродетели мирской: то как можно неудобоисполнимою почитать добродетель Христианскую потому только, что она соединена с тою же надобностию подвига, подчинена тому же закону пожертвования?

Но чтобы прямее ответствовать, почему налагает на Своих последователей некое иго и бремя, и как иго сие оказывается благим и бремя легким, приведем на память знающим и приемлющим свидетельства Священных Писаний , что "человек" , некогда «в чести сый, не разуме» превосходства своего Ангелоподобнаго состояния, и, обманутый прельщением искусителя, добровольно «приложися скотом несмысленным, и уподобися им» (), потому что прилепился к чувственной природе, преимущественно пред духовною. Сколько по естественному последствию сего действия, столько же по праведному наказанию сего преступления, он естественно находится ныне под игом чувственности, так что и старания сделать приятным иго плоти крушат дух его, и усилия вырваться из-под ига сего другим образом удручают его , Поелику грубое иго крепко налегло на него; прирасло к нему, и он, как впряженный скот, не имеет орудий сам себя разрешить от онаго. Таким образом человек, по Апостольскому выражению, «естеством чадо гнева» (), всегда «труждается» , без успокоения; всегда «обременяется» без облегчения. В сем состоянии обретает его Христос: и, – примечайте, как напрасно труждающийся и обремененный жалуется на облегчителя и успокоителя; – не теперь в первые налагает, но только переменяет иго его; – переменяет иго злое и тяжкое на благое и легкое, – иго похотей и страстей погибельных на иго заповедей спасительных. И Христовы заповеди суть «иго»; потому что скотския похоти надлежит обуздать, зверския страсти укротить, и даже заклать чувственное удовольствие, и принести в жертву закону духовному: но иго Христовых заповедей есть «иго благое», потому что находящийся под сим игом ведется от состояния более или менее скотоподобнаго в состояние истинно человеческое, Ангелоподобное, даже Богоподобное; – есть «бремя легкое», потому что Господь, возлагающий оное, в то же время благодатно подает соразмерную силу нести оное. Иго Христово благо, и бремя легко: потому что чем охотнее человек несет оное, тем более сам становится благим; а чем более сам становится благим, тем легче для него становится исполнять благия заповеди, так что наконец он творит волю Господню с большею легкостию и удовольствием, нежели собственную, и таким образом иго на раменах его совсем исчезает или превращается в крылия, которыя непрестанно несут его на Небо.

В сих размышлениях уже заключается оправдание истины Христианской и против другаго обвинения, будто она слишком строга, когда требует от своего последователя очищения не только наружных, но и внутренних действий и движений. Подлинно, строгость заповедей Христовых преследует и слова праздныя, и взоры нецеломудренные, и желания нечистыя, и помышления суетныя: но как сему и быть иначе, когда «прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его» (); а намерение Христово есть возвести сего человека к Богу, Которому никакое зло, никакая нечистота, никакая суета приближиться не может?

Кто желал бы, чтобы закон Христов снисходительно взирал на безпорядочныя блуждения человеческих желаний и помышлений: того можно спросить, согласится ли он, чтобы по сему снисходительному закону поступали с ним его дети или его друзья? – Отцу было ли б приятно узнать, что его сын, видимо почтительный, втайне жаждет его наследства и ждет дня, в который оно ему достанется? Какой друг был бы доволен ласками и услугами своего друга, если бы узнал, что в душе его нет любви и усердия, которых оныя кажутся выражением? Если человек, который не видит мыслей и не знает желаний своего ближняго, не удовлетворяется, когда не видит в нем внутренняго к себе расположения: то колико необходимее, чтобы чистоты желаний и мыслей требовал от человека Бог, испытующий сердца и утробы

Свт. Григорий Богослов

Хотя новое «иго благо, и бремя легко» , как слышишь, но оно таково по причине надежды и воздаяния, которое несравненно щедрее, нежели чего заслуживало бы здешнее злострадание. А без этого кто не сознается, что Евангелие гораздо труднее и тягостнее законных постановлений? Закон возбраняет совершение грехов, а нам обращаются в вину и причины, почти как действия. Закон говорит: «не прелюбодействуй» (Мф.5:27) . А ты не имей и вожделения, не возжигай страсти любопытным и внимательным воззрением. В Законе сказано: «не убивай» (Мф.5:21) . А ты не только не мсти за удар, но даже отдай себя в волю бьющему. Настолько последнее любомудреннее первого! Закон говорит: «не преступай клятвы» (Мф.5:33) . А ты вовсе не клянись, ни мало, ни много, потому что клятва рождает клятвопреступление. Закон говорит: «не прибавляй дом к дому, и поле к полю» (Ис.5:8) , «притесняя бедного» (Иез.22:29) . А ты отдай с готовностью и приобретенное правдой, обнажи себя для нищих, чтобы с легкостью взять тебе крест и обогатиться невидимым.

Слова. Слово 45.

Свт. Иоанн Златоуст

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Чего ты боишься? говорит Он. Ужели ты, возлюбив смирение, будешь умален? Взирай на Меня и учись от Меня всему тому, что Я делаю: и тогда ясно узнаешь, какое великое благо смирение. Видишь ли, как всеми средствами Он побуждает их к смиренномудрию: то своими делами – научитесь от Меня, ибо Я кроток ; то обещаемою им пользою – найдете покой душам вашим ; то щедротами своими – Я успокою вас (см. Мф. 11:29); то облегчением их ига – иго Мое благо, и бремя Мое легко .

Беседы на Евангелие от Матфея.

Свт. Афанасий Великий

Свт. Игнатий (Брянчанинов)

Свт. Лука Крымский

Эти слова, может быть, удивят вас, вы спросите: как, Господи, говоришь Ты, что иго Твое благо и бремя Твое легко, когда Сам сказал, что путь к Царствию Божию ведет чрез тесные врата, по узкому пути, когда Сам Ты сказал: в мире скорбни будете (см. Ин. 16:33), когда святой твой апостол Павел говорит: хотящии жити благочестно гоними будут (см. 2 Тим. 3:12)?

Вы спросите: Господи, Господи! Разве легко быть гонимыми, разве легко идти чрез тесные врата узким и каменистым путем?

Вы спросите с недоумением, у вас, может быть, закрадется сомнение в сердце: легко ли иго Христово?

А я скажу вам: да, да! Легко и чрезвычайно легко.

А почему легко? Почему легко идти за Ним по тернистому пути? Потому что будешь идти не один, выбиваясь из сил, а будет тебе сопутствовать Сам Христос, потому что Его безмерная благодать укрепляет силы, когда изнываешь под игом Его, под бременем Его; потому что Он Сам будет поддерживать это бремя, этот крест.

Говорю не от разума только, а говорю по собственному опыту, ибо должен засвидетельствовать вам, что когда шел я по весьма тяжкому пути, когда нес тяжкое бремя Христово, оно не было нисколько тяжело, и путь этот был радостным путем: потому что чувствовал совершенно реально, совершенно ощутимо, что рядом со мною идет Сам Господь Иисус Христос и поддерживает бремя мое и крест мой.

Тяжелое это было бремя, но я вспоминаю о нем как о светлой радости, как о великой милости Божией, ибо благодать Божия изливается преизобильно на всякого, кто несет бремя Христово.

Именно потому, что бремя Христово нераздельно с благодатью Христовой, именно потому, что Христос того, кто взял крест и пошел за Ним, не оставит одного, не оставит без Своей помощи, а идет рядом с ним, поддерживает его крест, укрепляет Своей благодатью.

Помните Его святые слова, ибо великая истина содержится в них: Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть .

Всех вас, всех уверовавших в Него зовет Христос идти за Ним, взяв бремя Его, иго Его. Не бойтесь же, идите, идите смело. Не бойтесь тех страхов, которыми устрашает вас диавол, мешающий вам идти по этому пути. На диавола плюньте, диавола отгоните крестом Христовым, именем Его. Возведите очи свои горе и увидите Самого Господа Иисуса Христа, Который идет вместе с вами и облегчает иго ваше и бремя ваше.

Проповеди. Том I. Неделя 36. «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные…».

Прп. Анастасий Синаит

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Поскольку Господь говорит: «Иго Мое благо, и бремя мое легко» , то ясно, что и старику, и немощному возможно соблюсти закон Его. Ведь Он не предписал нам ни [сохранения] девства, ни удаления от всего мирского, ни воздержания от мяса и вина, но [заповедовал только] любить Бога и ближнего, не быть злопамятным, не осуждать [других], [стяжать] смиренномудрие, сочувствовать [людям] по мере [своих] сил, молиться в сердце [своем], терпеливо переносить скорби, быть кротким и мирным. А все это может делать и немощный, и старый, и лежащий на одре [болезни], и сочетавшийся в этом мире с женой.

Вопросы и ответы.

Прав. Иоанн Кронштадтский

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Иго Мое благо - то есть сердцу человеческому присутствие Мое бывает благо; значит, когда чувствуешь в сердце зло, то это - иго диавола; и бремя Мое легко - то есть сердцу человеческому от Меня легко; значит, когда сердцу тяжело от стремительного приступа к нему зла, то это - бремя диавола. Разумей, еже глаголю.

Дневник. Том III.

Блж. Иероним Стридонский

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Каким образом Евангелие может быть легче закона, когда в законе осуждается убийство человека, а в Евангелии даже и гнев? Каким образом благодать Евангелия легче, когда в законе наказывается прелюбодеяние, а в Евангелии - похоть? В законе есть много заповедей, которые, по учению апостола, вполне соблюсти невозможно (Деян. 15:10) . Законом требуются такие дела, совершив которые, человек мог быть жив. В Евангелии требуется расположение воли, которая не утрачивает своей цены, хотя даже и не производит действия. Евангелие заповедует нам то, что мы можем, - именно, чтобы мы не имели похотливых мыслей: это лежит во власти нашей воли. [Наоборот], закон хотя не наказывает воли, однако наказывает действие ее, [требуя], чтобы ты не прелюбодействовал. Представь себе, что во время гонения какая-либо девица подверглась насилию. С точки зрения Евангелия таковая считается девой, потому что не согрешила своей волей; но по закону [Моисееву] таковая отвергается как подвергшаяся растлению.

Толкование на Евангелие от Матфея.

Блж. Феофилакт Болгарский

Аполлинарий Лаодикийский

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Если иго благо и бремя легко , почему Он назвал путь тесным ? Он тесен для беспечных, тогда как для ревностных предписания Господа легки. Ведь благочестивый человек, даже если недолгое время претерпевает телесное страдание, он с легкостью его переносит, питаясь добрыми надеждами.

Фрагменты.

Епифаний Латинский

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Всякий, кто хочет жизни и желает благие благие дни, пусть снимет с себя иго беззакония и порочности, по слову пророка: Расторгнем узы их, и свергнем с себя ярмо их (Пс. 2:3) . Ведь кто не свергнет со своих плеч ярмо беззакония, то есть всякое [средство] разжжения пороков, не может взять иго Христово. Если это иго Христово столь благо и легко , почему святая религия кажется людям суровой и тягостной? Потому она кажется тягостной, что сердце, пропитанное земными вожделениями, не может любить небесное. Оно еще не пришло ко Христу, чтобы взять Его иго и научиться, что Он кроток и смирен сердцем (см. Мф. 11:29). Так из самого учения нашего Господа, мои возлюбленнейшие, мы заключаем, что кто не будет кроток и смирен сердцем , тот не может нести иго Христово.

Толкование на Евангелия.

Евфимий Зигабен

иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть

Иго назвал также бременем; игом – по вышеуказанной причине, – а бременем по причине тяжести для непривычных. Итак, смотри, каким образом и сказал иго, и назвал его благим. Сказал бремя и назвал его легким, чтобы ты не презирал его, как легкое, и не избегал, как трудного. Найди также в седьмой главе (ст. 14) объяснение слов: узкая врата , и тесный путь вводяй в живот .

Толкование Евангелия от Матфея.

Анонимный комментарий

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

Грешники, даже если не испытывают тягот плоти и не страдают, их души отягчены и страдают под бременем греха, как говорит пророк: Ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне (Пс. 37:5) . И Захария описывает нечестие, сидящее на таланте свинца. Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29) . О, благодатнейший груз, который скорее придает сил несущим [его]! Ибо груз земных господ постепенно истощает силы слуг; а груз Христа скорее помогает несущему, потому что не мы носим благодать, а благодать нас. Не мы даны в помощь благодати, а скорее благодать нам.

Лопухин А.П.

ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко

При рассмотрении этого стиха предлагались вопросы: каким образом иго Христа может быть благим и бремя Его легким, когда Он Сам говорил, что “тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь” (Мф. 7:14) ? (У Даля - иго ср. ярем, ярмо. Прим. ред.) На этот вопрос отвечали, что то, что представляется вначале тесным, с течением времени является приятным вследствие неистощимой любви. В таком духе отвечают на этот вопрос, например, Августин и некоторые позднейшие экзегеты.

Толковая Библия.