Реальная история: я была в психушке. Как я побывала в психушке

Больные строгого режима

Об этих учреждениях не принято разговаривать в «приличном обществе». Люди, побывавшие там, живут с клеймом всю оставшуюся жизнь. «А что с них взять, они же психи» — распространенное мнение.

И мало кто задумывается о том, что значительная часть пациентов психбольниц и жителей психинтернатов не больны. Их туда упекли «заботливые» родственники, или же постаралась система органов опеки. Людей заочно, зачастую без веских оснований, особо не разбираясь, суд признает недееспособными, а значит, лишает права на свою собственную жизнь. Часто это влечет за собой потерю всего — жилья, детей, близких...

Даже у преступников есть надежда на нормальную жизнь после отбытия наказания. А у психических больных — практически нет. Вытащить их из цепких лап отечественной психиатрии может только чудо. И такие чудеса случаются, но крайне редко.

Вот типичная история с нетипичным исходом. Выпускница детского дома Олеся Б. (фамилию указывать не будем, дабы не осложнять девушке дальнейшую жизнь. — «МК» ) оказалась в психоневрологическом интернате (ПНИ).

Для начала стоит, пожалуй, пояснить, что такое ПНИ. Это самый настоящий режимный объект (хотя юридически таковым не является): бетонный забор, строжайший пропускной режим. Обитатели интерната могут встречаться со своими посетителями (друзьями и родственниками) только в специальной крошечной комнатке для свиданий и под присмотром персонала. Будет свидание или нет — решает только лечащий врач-психиатр. Выход за территорию учреждения осуществляется тоже строго по разрешению администрации психинтерната. Есть специальный карцер для провинившихся. Все как в тюрьме? Причем в тюрьме с пожизненным содержанием.

Вот туда и попала Олеся сразу после того, как ей исполнилось 18 лет. А все потому, что в личном деле у нее стоял детдомовский психиатрический диагноз — умственная отсталость, шизофрения. Возиться с тем, чтобы восстанавливать права девушки на жилье (мать-алкоголичка живет в Серпухове), сотрудникам коломенского детского дома было совсем недосуг. Олесю заверили, что в ПНИ ей будет лучше, там она заживет «на всем готовом» — проживание, питание, одежда, получит какую-нибудь специальность и сможет выйти из него по первому своему желанию.

Однако на деле все оказалось совсем не так. Вместо обучения специальности Олесю заочно, без ее ведома, в нарушение всех правил, через суд признали недееспособной. О том, что она теперь абсолютно бесправная, девушка узнала вообще только через несколько месяцев, когда попросила администрацию помочь ей устроиться на работу. Ей ответили, что это невозможно — с таким штампом в паспорте на работу не берут.

Но Олесе очень повезло. Ее молодой человек Михаил не оставил подругу в беде. Он обратился в Гражданскую комиссию по правам человека. Там тут же взялись помочь.

— Как выяснилось из материалов дела, — рассказывает президент Гражданской комиссии по правам человека Татьяна Мальчикова, — девушка была лишена дееспособности 8 августа 2013 года Коломенским городском судом в течение десяти минут. Ни о самом процессе, ни о судебном заседании Олеся ничего не знала, что полностью нарушает постановление Конституционного суда, согласно которому человек, в отношении которого рассматривается подобное дело, должен присутствовать на процессе, приводить доказательства в свою защиту и так далее. Более того, психиатрическая экспертиза, лежащая в основе судебного решения, проводилась также в ее отсутствие. То есть психиатры написали экспертное заключение о том, что Олеся не может понимать значение своих действий и руководить ими, даже не видя ее саму, не задав ей ни единого вопроса. Они рассматривали лишь бумаги, которые были в ее деле.

К сожалению, случай Олеси Б. вполне типичный для российской действительности. И мало кому удается выбраться из психушки.

— Я несколько лет занимаюсь проблемами защиты прав людей в области психиатрии, — говорит Мальчикова. — Видела не один психинтернат и психбольницу. Очень много в них живет таких же сирот, как Олеся. Ведь детские дома не скупятся на психиатрические диагнозы. Ребенком из семьи, где мама и папа пьют или наркотики употребляют, как правило, никто не занимался, читать-писать не учил, моторику и прочие навыки не развивал. И вот ему в сиротском учреждении с ходу ставят диагноз «олигофрения, отставание в развитии». Таким детям практически прямая дорога в психинтернат.

Дальше события развивались как в детективном романе. Как только администрация интерната узнала о том, что Олеся предпринимает попытки отстоять свои права, ей тут же «перекрыли кислород»: запретили пускать к ней посетителей, отобрали телефон и т.п. Но мир не без добрых людей.

Совместными усилиями удалось подать апелляционную жалобу. По закону, если она подана, решение обжалуется и считается не вступившим в силу. Значит, Олеся еще остается свободным, дееспособным человеком. Однако это мало заботит администрацию ПНИ. Девушку переводят на «лечение» в психбольницу. (Чтобы было понятно — в интернате не лечат, а лишь содержат и присматривают за больными. В психбольницы же их отправляют в период обострения болезни — для лечения.)

— Там Олесю обработали психотропными препаратами до такого состояния, что она стала мало что понимать и уж точно ничего не хотеть, — рассказывает Татьяна. — Путем долгих переговоров нам удалось добиться права посетить Олесю. Наш юрист, который видел девушку в том состоянии, когда ее «лечили», и после, уже в нормальном состоянии, до сих пор не может осознать, что это был один и тот же человек. И все-таки удалось главное — Олеся подписала доверенность на право представлять ее интересы в суде. Нам удалось получить разрешение, чтобы девушку привезли в суд на слушание ее дела. Было много препон, но в результате мы добились практически невозможного — Олесе вернули дееспособность. Это редчайший случай. Ибо в нашей судебной системе четко налажен конвейер по лишению дееспособности. Как правило, один день в неделю выделен у какого-нибудь судьи на психиатрические дела. К этому дню ему готовят из ПНИ и психбольниц внушительную стопку дел, которые он зачастую просто штампует. Согласно официальной статистике, 96% судебных дел по лишению граждан дееспособности разрешаются в сторону признания человека недееспособным.

Вот, например, данные за 2012 год: в Московской области районными судами было рассмотрено 2147 дел о недобровольной госпитализации в психиатрическую больницу, по 2132 из которых было вынесено положительное решение. При этом апелляцию в вышестоящие инстанции подали только четыре человека. И все четыре решения были оставлены в силе. Кроме того, за 2012 год районными судами Подмосковья было рассмотрено 884 дела о лишении граждан дееспособности, по 849 из которых суд согласился с доводами врачей и принял положительное решение. При этом в апелляционном порядке было рассмотрено всего лишь 9 дел, по одному из которых решение было отменено.

Попасть в психбольницу может любой

— Как правило, помещение человека в психбольницу проходит с нарушением всех законов, — рассказывает Татьяна. — Кроме шуток — любой человек сегодня может легко попасть туда. Вполне достаточно того, чтобы родственники или соседи позвонили в «скорую помощь» и показали, что вы, допустим, угрожаете своей или их жизни. Или неадекватно себя ведете: забываете выключить газ, пропадаете на несколько дней, бродяжничаете, да что угодно! А если ваш недоброжелатель очень серьезно настроен и предварительно пару раз сходил и пожаловался на вас участковому, заявление оставил — считай, дело в шляпе. Приедет «скорая», которая попытается увезти вас, не спрашивая согласия. Естественно, вы будете сопротивляться, звать на помощь и пытаться отстоять свои права. Врач тут же напишет в карточке «пациент буйный», доставит в больницу и назначит психотропные лекарства. А дальше ваше личное дело о принудительной госпитализации попадет к судье. И тот, в свою очередь, одобрит принудительное лечение. Людям, которые ничего не знают о своих правах, вообще нереально что-либо сделать в такой ситуации. И хотя такой порядок действий абсолютно незаконный, именно по такой схеме люди чаще всего и оказываются в ПНИ. Как больные, так и вполне здоровые.

— А как должно быть по закону?

— По закону вас обязаны спросить, хотите ли вы, чтобы вас осмотрел врач-психиатр. И вы можете сказать — нет, не хочу. Затем человек, которому вы лично чем-то мешаете, или органы опеки и попечительства, психбольницы или ПНИ (если речь об одиноких стариках или выпускниках детских домов) должны в суде убедить всех, что вы непременно нуждаетесь в осмотре психиатром. Вы же имеете полное право возражать, приводить свои доводы и т.д. И если служители Фемиды все же вынесут решение не в вашу пользу, то только тогда придется пойти на психиатрическое освидетельствование.

Дееспособность — это ключевое слово для всех, кто так или иначе столкнулся с психиатрией. Говоря по-простому — это право на свою жизнь, ответственность за свои решения, за свои поступки, за свою собственность. Лиши кого-то дееспособности — и его жизнь больше не принадлежит ему. Теперь она в руках другого человека — опекуна. Это полезно для тех, кто действительно потерял связь с реальностью, нуждаются в защите, часто от себя самого. Но нередко этот путь используют в корыстных целях.

— Бывает, дети лишают дееспособности своих престарелых родителей. Иногда этим грешат и органы социальной службы — одинокие старики вообще в этом смысле самая опасная категория. Да и сами врачи порой не брезгуют поучаствовать в отъеме собственности своих подопечных. Благодаря нашим действиям, например, удалось привлечь к уголовной ответственности аж четырех психиатров из Екатеринбурга. Все четверо трудились в одном интернате и сначала лишали своих подопечных дееспособности, а потом и жилья. Слава богу, в том случае справедливость восторжествовала. Но сколько еще подобных неизвестных драм и трагедий! Я часто бываю в ПНИ и вижу там много пенсионеров. Многие из них даже и не подозревают, что, переступив порог интерната, они уже никогда не окажутся у себя дома...

«Любящая» дочь и бесправная мать

Лидия Ивановна Валакирева вместе с дочерью была прописана в трехкомнатной квартире в самом центре Москвы, в знаменитых переулках Арбата. Дочь вышла замуж и переехала к мужу. И уговорила мать сдать квартиру. Она объяснила это просто — и матери прибавка к пенсии, и ее молодой семье материальная опора. Дочь сняла для Лидии Ивановны скромную квартирку в Московской области, причем платила за нее пенсионерка из своего кармана. Через некоторое время ей стало не хватать денег, да к тому же она очень скучала в чужом, незнакомом городе. В итоге она решила все-таки перебраться жить обратно в свою квартиру. Дочь была страшно недовольна, однако пенсионерка настояла на своем.

И тогда дочка нашла выход из этой ситуации: подала заявление в суд. И, несмотря на то что Лидия Ивановна долгие годы жила самостоятельно, сама себя обеспечивала и, кроме этого, имея диагноз «диабет», всегда своевременно делала сама себе уколы инсулина, дочь убедила суд признать пенсионерку недееспособной. Ни сама Валакирева, ни ее представители не только не присутствовали на этом судебном заседании, они даже ничего не знали о нем. После этого Валакиреву принудительно поместили в психиатрическую больницу, где к ней, инвалиду, страдающей тяжелой формой диабета, применяли сильнодействующие психотропные вещества.

В апреле 2009 года решение суда о признании Валакиревой недееспособной было отменено судом как незаконное. Дело в том, что вступило в силу постановление Конституционного суда РФ о том, что на всех психиатрических делах в зале суда должны присутствовать те, в отношении кого рассматривается дело. Но несмотря на это Лидию Ивановну продолжали держать в психоневрологическом интернате, применять к ней психиатрическое лечение и даже не сообщили женщине, что она в принципе может быть абсолютно свободна и хоть завтра идти домой. Ни ей самой, ни ее подругам, которые как могли бились за судьбу Лидии Ивановны, это было неизвестно.

Лишь через два года знакомым Валакиревой все же удалось оспорить ее недееспособность в суде. Каково же было удивление адвоката, когда ему дали ознакомиться с делом и он увидел, что его подзащитная продолжает находиться в ПНИ столько лет безосновательно. При этом Лидию Ивановну привезли на заседание в сопровождении персонала психоневрологического интерната, как настоящую душевнобольную.

Подруги Лидии Ивановны тут же забрали ее домой. Женщина не могла поверить своему счастью. Она даже отказалась ехать в ПНИ забирать свои скромные пожитки. Более того, дабы больше никогда не видеть психиатров, она отказалась подавать иск на врачей о незаконном удержании.

Однако «любящая» дочь пускать мать в их общую квартиру не собиралась. Она... возбудила новое дело о признании Валакиревой недееспособной. Правда, на сей раз суд не удовлетворил иск. Но в свое жилье Лидия Ивановна так и не может вернуться. Вот уже несколько лет она пытается законным образом, через суд получить право жить в своей квартире на Арбате или разменять ее и разъехаться с дочерью. Пока безрезультатно. Замки в квартиру поменяны, а судебные процессы все идут и идут. И женщине с диагнозом “шизофрения” мало кто верит.

Живет пенсионерка в общежитии, устроилась на работу вахтером.

Два часа на разрушение жизни

В среднем на одну психиатрическую экспертизу (если она вообще проводится) затрачивается 2 часа 19 минут. В этот временной отрезок решаются судьбы. Иногда эти решения приводят к изоляции людей на долгие годы. Поражают региональные различия в судебно-психиатрических заключениях. Например, в одних субъектах РФ среди всех испытуемых вменяемыми признаются 8-9%, в других — до 75%. Шизофрениками объявляются в одних регионах менее 2% обследуемых, в других — до 80%. Да сами врачи в частных беседах признают, что оценка психоэмоционального состояния — дело крайне необъективное.

— Слышали такой анекдот, очень популярный: «В психиатрии важно, кто первый надел белый халат», — грустно улыбается Татьяна Мальчикова. — Неоспоримых биологических маркеров присутствия сумасшествия до сих пор не нашли. То, что пациентов психбольниц абсолютно не обследуют на какие-то другие отклонения, доподлинно известно. А ведь расстройство психики может произойти из-за гормональных сбоев. Из-за интоксикации организма (когда печень не работает, к примеру) вполне могут появляться и галлюцинации. Причин временного помешательства может быть много. Спросите у любого врача, и он вам подтвердит, что большинство препаратов, подавляющих психику, — наркотики. Олесю, например, жених после ПНИ отдал под наблюдение врача, который помог девушке забыть о таблетках, постепенно снижая дозу. Но не у всех есть такие заботливые и грамотные родственники. Мы в своем фонде часто получаем такого рода письма. Вот вам самое свежее. В конце июля этого года к нам обратилась женщина с просьбой помочь ее сыну.

С разрешения женщины мы публикуем это письмо.

«Мой сын Петр (1976 года рождения) впервые попал в психиатрическую больницу в 1997 году. В 1994 году у него была сильная травма головы, из-за чего иногда возникали головные боли, однако признаков сумасшествия у Пети не было.

Какое-то время его лечил терапевт от головных болей. Безрезультатно. Невролог направил сына к психиатру. Так он и попал в психбольницу. Ему тут же выписали психотропные, такие как азалептин, галоперидол, аминазин и т.д. Через какое-то время после приема этих препаратов появились признаки сумасшествия: он стал слышать какие-то голоса, стал неудержим эмоционально, взрывался по поводу и без. Мне говорили — потерпите, все пройдет.

И из года в год повышали дозу. Но легче не становилось. Мой сын перестал быть похожим на человека и превратился в какого-то зомби. Несколько раз Петя пытался покончить жизнь самоубийством. Выбрасывался из окна квартиры на четвертом этаже, после чего был весь переломан.

Очень долго можно рассказывать, в кого превратили за 17 лет психиатрического лечения эти псевдоврачи моего сына. До того как он начал принимать психотропные препараты, Петя был хороший, жизнерадостный, полезный для общества человек. Он встречался с девушкой, учился в институте.

На сегодняшний день большую часть времени он проводит в психиатрической больнице. Что уж там за лечение, я не знаю. Я простая женщина, всю жизнь работаю на заводе у нас в Саратове, вырастила его одна и в психиатрии ничего не понимаю. Может, так надо, что иногда моего сына в этой больнице заковывают в наручники. Он так мне объясняет ужасные ссадины и опухшие от гематом запястья. Кормят там ужасно, гулять на улицу не выпускают. Некоторые больные проводят в палате по полгода, ни разу не выходя даже в коридор.

Бывали случаи, когда на теле сына было много синяков. Он рассказывал, что это после того, как санитары связывали его, якобы для успокоения.

Что мне делать, я не знаю! Ведь я точно понимаю, что моего сына в этих больницах не лечат, а калечат. Но я не врач и никак не могу помочь ему. Много раз я просила врачей помочь ему слезть с этих психотропных наркотиков. Умоляю их попробовать без них, хотя бы какое-то время. Но они не слушают, а заставляют меня покупать сыну всё новые таблетки. Это какой-то замкнутый круг».

— Причина случившегося — это то, что при поступлении в психиатрическую больницу никто из врачей не удосужился вспомнить про принцип добровольного информированного согласия, — считает Татьяна Мальцева. — Никто не рассказал ни матери, ни сыну о возможных последствиях приема психотропных препаратов, не поинтересовался причинами болезни. И уж, конечно, никто не проинформировал о возможных побочных эффектах и альтернативах и не предложил женщине и ее сыну выбор. Психиатры решили все сами и за всех, а сейчас они списывают последствия психиатрического лечения на «течение болезни», в то время как дело обстоит ровным счетом наоборот.

СПРАВКА "МК"

Ежегодно в одной только Московской области через психиатрические стационары проходит около 3000 человек. Всего же по всей России более 400 психиатрических интернатов.

***
Психушка.
Половина десятого вечера.
Меня только что привезли.
Вкололи два укола аминазина плюс таблетка феназепама.
Но спать боюсь.
Двери в палаты не предусмотрены.
Пытаюсь скотчем прилепить к потолку крестик из бисера.
Брат только что дал. Снял с лобового стекла своей Тойоты.
--Его вместе с машиной батюшка освящал. И вот еще брелок с ключей. Мне с Иерусалима привезли, его ко гробу Господнему прикладывали. Все будет хорошо.

***
--Ир, Ир..Ты сегодня ночью будешь моя. Нам будет здесь хорошо. Я никогда больше не обижу тебя. Ведь ты меня любишь, любишь, любишь.
--Я не хочу умирать! Я боюсь! У меня слишком много грехов.
--Да. Ты мое творение. Сучка моя, мне плохо здесь без тебя. Я хочу тебя. И ты будешь, будешь, будешь сегодня моей!
--Нет! Я верю в Бога! Я не хочу в ад! Боженька, дай мне шанс! Я брошу пить, курить, блядовать. Буду ходить каждое воскресение в церковь. Я исповедуюсь и причащусь. Я буду молиться. Только не забирай меня сейчас. Я не хочу к Леше. Я его боюсь.

Бегу в церковь.
Скупаю свечи, масло, святую воду, евангелие, псалтырь, иконы.
Голос покойного мужа в голове:
--Уходи оттуда. Ты меня убиваешь. Как больно мне! Как больно мне!
--Я не умру.
--Умрешь. Умрешь. Умрешь. Уже сегодня ночью ты будешь со мной. Сука, ты обещала никогда меня не бросать. А бросила, бросила, бросила! Я ради тебя поджег квартиру с матерью.А ты, тварь, нашла себе нового мужика. Сука! Нихуя. Ты - моя! Ты моя, моя, моя!

Страшно.
Протираю святой водой лицо, грудь, живот.
Рисую себе на лбу и на висках церковным маслом кресты.
Зажигаю свечи.
Во весь голос декламирую Отче наш.
Беру псалтырь, бухаюсь на колени перед только что купленными иконами, читаю, крещусь, бью поклоны.
--Боженька, я не могу сейчас умереть. Мне надо время исправиться, покаяться. Ты такой добрый, милосердный и всепрощающий. Прости меня, грешницу. Ради дочери спаси и сохрани меня!
--Не поможет тебе ничего. Я все-равно буду с тем, кто меня любит. А ты меня любишь, любишь, любишь.
--Нет! Отстань от меня!
--Дура. Дура. Дура. Прекрати это читать.
--Во имя Отца, и Сына, и Святотого Духа! Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй.

Судорожно кидаю вещи в чемодан.
Домой.
К маме. К папе.
Они что-нибудь придумают.
Они обязательно меня спасут.
Я не могу умереть такой грешницей.
Я буду жить в церкви, работать там хоть уборщицей. Мы поедем по монастырям, я окунусь во все святые источники.
Главное - выжить.
--Что это ты придумала? Какие еще монастыри? Какие еще источники? Ты меня второй раз убить хочешь? Сука! Сука! Какая же ты сука!
--Заткнись. Я тебя не слушаю.
--Ир, ну серьезно. Зачем тебе это? Что ты делаешь? Убери иконы, книжку эту и выслушай меня. Это все вранье, что в аду вечные муки. Здесь отлично. Только тебя мне не хватает. Твоего тела, твоих губ. Я соскучился, соскучился, соскучился.
--Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
--Я хочу тебя! Ты мне нужна! Я не могу без тебя! Я не могу без тебя. Не могууу...

Любимый везет меня к родителям.
Перед тем как сесть в машину, рисую на двери маслом крест.
--Тварь! Что ты делаешь? Гадина. Ну ты у меня сегодня поплачешь.

Пять часов в дороге.
Молюсь во весь голос.
Леша то угрожает, то уговаривает.
Когда он додумался вещать через динамики магнитолы, пришлось остановиться и отсоединить их.
Три минуты тишины и снова через вентиляцию в машине:
--Я хотел сначала и тебя, и дочь к себе взять. Но мне разрешили только одного человека. Ты слышишь? Я выбрал тебя. Тебя, тебя, тебя. Потому что ты моя. И ты меня любишь, любишь, любишь. Осталось совсем немного. Скоро мы будем опять вместе!
***
Два часа ночи.
Хожу по коридору больницы, борюсь со сном.
В голове уже куча голосов.
Все знакомые, все мужские.
В моей башке один за другим возникают мужчины, которых я обманывала, унижала, предавала.
И все уговаривают меня заснуть.
--Если ты сейчас уснешь до четырех утра, то умрешь, но мы спасемся. Если же не ляжешь, то завтра ни тебя, ни нас не будет в живых. Ты нам должна.
--Как вы туда попали, в мою голову?
--Шли домой, вставили ключ в дверь квартиры. Вошли и очутились здесь. Сейчас мы в клетке и только ты можешь нас освободить.
--Но я не хочу умирать. Дайте мне хоть один день еще. Попрощаться с дочкой, с родителями.
--Ты все-равно сегодня умрешь. Это уже факт.
--Нет! Не хочу! Боюсь!
--Не тащи нас за собой. Спи, спи, спи.

Голос любимого. Ругается. Злится.
--Олег, а ты там как очутился? Я люблю тебя, я никогда не делала тебе ничего плохого.
--Ты мне изменяла. Ты мне врала. А теперь убиваешь.
--Прости меня, пожалуйста, прости. Я согласна.

Иду в палату.
Ложусь на свою кровать, последний раз читаю Отче наш, прошу у Господа прощения и милости.
И умираю...
Реально чувствую, как душа отделяется от тела. Немного больно.
И голос, опять голос покойного мужа.
--Так, так, так, аккуратненько. Осторожно, моя хорошая.

Ощущение, что душа до половины вышла.
--Ира. Я хочу тебе добра. Делай, что я тебе говорю. Встань, оденься, обуйся, возьми полотенце, кружку и найди любую дверь.

В коридоре психушки всего-то три двери.
Одна в кабинет дежурной медсестры, другая в кабинет врача и основная дверь, закрывающая отделение от холла.
С полотенцем в одной руке, полной кружкой воды в другой подхожу по очереди к каждой двери, стучусь и по пять раз произношу: "Пустите меня, пожалуйста, ради Бога". Естественно, ничего не открывается.
--Дура! Ты все неправильно говоришь. Или слова путаешь, или интонация не такая.
--Я не могу. Я устала. Я хочу лечь.
--Сука тупая. Иди обратно. Сама ничего не можешь. Даже на тот свет подготовленной придти.

Оказывается, после смерти нам всем дают новые тела.
Как в телевизор смотрю.
Вижу себя в очереди.
Каждый мой грех припомнили. В ад. Конечно же, в ад. К Леше.
--Вот так. Я тебе говорил, что ты сегодня пойдешь со мной? Говорил? Говорил? Ты - моя! Теперь навечно моя!

Тетка скулит:
---Ой, горе-то какое..

Медсестра:
---Носилки, несите носилки. Труп приехали забирать.
***
Бегаю по отделению.
Кидаюсь к каждому.
Прошу позвонить домой, сказать родителям, что жива я, жива.
Объясняю, что они сейчас меня оплакивают и готовятся к похоронам.
Что никто за мной не приедет.
Что останусь в дурдоме навсегда.
Леша в голове советует мне поджечь больницу и сбежать.
--Тебе нужно только зажигалку найти. Всего лишь зажигалку.

Меня фиксируют на кровати, ставят капельницу.
--Не позволяй им это делать. Не позволяй. Я умру. Ты понимаешь, что тогда я больше не смогу к тебе придти? Никогда.
***
Семь вечера. Прислушиваюсь. В голове пусто. Соседки по палате говорят, что мама приходила, но меня не разрешили будить.
Выползаю в коридор.
Ощущение, что не меньше трех суток прошло. Оказывается, только одни, и то не полные.
В проходе бродят тетки.
Разные. Десять процентов выглядят нормально, остальные - кошмар.
Мычащие, поющие, с вывалившимися языками, с трясущимися руками, лысые.
Некоторые - детдомовские, которым негде жить.

Вместо туалета три ведра на всех.
Дезинфекция ведер - хлоркой.
Ванны, душа тоже, конечно, нет.
Склизкие тазики для желающих подмыться - там же в туалете.
По понедельникам баня с оплеванными лавками в компании вшивых воняющих ссаньем и гавном бабок.
Все помещения без дверей.
Курящим неимущим выдают по четыре папиросы Примы в день.
Кто проспал - обломался.
За сигарету психи готовы на все.
Моют вместо санитарок полы, подмывают сраные жопы лежачих старух.
Еда невозможная, но ждут ее как манну небесную. Жирные столы с лавками, чавкающие люди с текущими по подбородку слюнями, суп из воды и лука(даже без картошки!), кружки для чая, почему-то воняющие селедкой.
За обычный батон белого хлеба готовы благодарить сто раз.
Кофе и чай запрещены, медсестры сразу отбирают.
Горячей воды нет.

Старуха, лежащая в коридоре, доползла до "туалета".
Босиком по бетону.
Упала и валялась полчаса рядом с ведром гавна, пока сама не очухалась и не поползла обратно.
Вши.
Половина отделения лысые по этой причине.
Головы у них голые и в зеленке от расчесов.

Одна тетка посрала в ведро, сорочкой, что на ней была, жопу вытерла и одела трусы поверх сорочки.
У них даже туалетной бумаги нет!!!
Воровство жуткое.

Слава Богу, мне не пришлось ни разу за неделю воспользоваться этими "удобствами".
С самого начала в моем распоряжении был туалет для персонала, вполне приличный.
Недаром мои родители столько денег вбухали за меня.
В моей палате, кроме меня еще четверо человек.
Нормальная тетка, живущая при больнице.
За еду и крышу помогающая санитаркам убираться в помещениях и мыть по понедельникам в бане немощных старух.

Женщина сорока лет, девственница.
Когда ее привезли, она разделась догола, бегала по отделению и просила мужика.
Потом не верила, что орала дурниной: "Хочу кобеля!"

Еще одна тетенька.
У нее единственный сын двадцати лет прошлым летом утонул.
Она почти год держалась, а с марта месяца начала по ночам на кладбище к нему ездить.
Причем, как и зачем, она сама не знает.
Не помнит ничего.
Ее родственница на могиле ночью нашла и сдала в психушку.

И наконец, "луч света в темном царстве" - моя Танюха.
Девятнадцать лет. Красивая. Третий раз в дурдоме. У нее тоже голоса в голове были, с которыми она полгода проходила.
Боялась рассказать родным и друзьям.
Негр, бомж, подросток и мальчик с обугленным носом.
Она к ним уже привыкла, но однажды ей почудилось, что они заперли ее в комнате и чтобы выйти негр велел ей перерезать себе вены.
Татьяна не долго думая, схватила кухонный нож и полоснула себя по запястьям.
Лечили ее месяц. Голоса исчезли, но психуя, она теряет контроль.
Два раза после этого она обглатывалась таблетками и резала вены. В этот раз тоже.
Да уж, каждый сходит с ума по своему.
Танюха тоже была в привилегированном положении. Ее родители, как и мои, ничего не пожалели для глупой доченьки.
***
Неделю уже в желтом доме отдыхаю.
Как обычно, нагрянули родители с харчами, которые я все равно не ела, а раздавала по палатам.
Зашел врач и, о чудо, сказал:
---Забирайте ее прямо сейчас. А то она в меня уже влюбилась.

Не знаю, с чего он сделал такой вывод?
Может, потому что по несколько раз в день стучалась к нему:
---Виктор Николаевич, давайте поговорим?
***
Воскресенье. Семь утра. Я дома.
Мама тихонечко стучится:
---Ирин, вставай, а то опоздаем. Служба в восемь начинается, но надо еще свечки купить, поставить всем святым, и молебны заказать.

Спасибо, Боже, что дал мне последний шанс.

16:00, 02.11.2017

В отношении общества к психическим заболеванием есть две крайности. Первая — маргинализация. Мол, опасные, страшные психи. Вторая — романтизация. Мол, я такой тонкий романтик с биполярочкой. И то, и другое далеко от реальности. Психические болезни — это в первую очередь болезни, от которых нужно лечить. Чем раньше, тем лучше. И лучше один раз полежать в психиатрической больнице, чем отравлять всю свою жизнь безумием.

«Луна» поговорила с людьми, которые однажды оказались в психиатрической больнице и провели там некоторое время. Они поделились опытом и рассказали свои впечатления об условиях, лечебном процессе, интересных соседях. Соседи здесь, действительно, часто попадаются интересные. Лечение помогает, но не всегда. А условия, судя по рассказам, из года в год медленно, но верно становятся немного лучше.

Берегите себя и своё психическое здоровье. Наш новый текст — об этом.

Некоторые имена мы изменили.

Джохар:

Меня положили с биполяркой в 2017 году. Атмосфера очень скучная, делать нечего. Хорошо, книжку можно читать.

Соседи в разной степени поехавшие. Один из них перепрятывал мою пони, чтобы не украли. Процесс лечения состоял из подбора грамотной терапии в виде раздаваемых таблеточек.

Помню санитара, который заставлял убираться каждый день одного и того же деда. 70% его усилий, затрачиваемых на уборку, состояло из потакания собственным нервным тикам. Реально: для, того чтобы сделать шаг, он оборачивался головой, всовывал-высовывал язык, пожимал плечами и раскачивался из стороны в сторону. После короткого диалога с санитаром выяснилось, что дед убирается из большой любви санитара к творчеству Дэвида Линча.

Валентина:

Это было в прошлом году. Началось всё с того, что психиатр из ПНД сообщила мне, что всё, что она может для меня сделать, - это вызвать санитаров и направить меня в психбольницу прямо на месте, а я была не в том состоянии, чтобы отказываться. На месте мне разрешили сделать один звонок, после чего забрали все вещи, выдали пижамку, вкатили феназепам, и следующие три дня я не помню.

Первое воспоминание - как я стою возле туалета и рыдаю, не решаясь туда войти, потому что все двери открыты, уединиться невозможно, а возле одного из унитазов стоит голая женщина и жуёт хлебушек. Её шпыняли за это, потому что она у всех просила хлеб и крошила его на пол. Медсестра уговаривает меня либо решиться пойти уже в туалет, либо пойти плакать в палату.

Курящим было тяжело - сигареты выдавались за общественно-полезные работы типа мытья пола, работы в столовой и всякого такого.

У меня украли книгу! Причём выбрали сборник эстонских новелл, которые, по признанию глубоко интересующегося, не читает вообще никто (глубоко депрессивные истории о деревенских жителях эстонских болот). Так выяснилась настоящая целевая аудитория!

Посетители могли приходить два раза в неделю и приносить вкусную еду (из списка разрешённой). Однажды мне принесли несколько кусков мяса и термос кофе (вообще запрещённого, но, видимо, не слишком строго), и мне удалось протащить их одной женщине, которую никто не навещал, и поэтому её не пускали в зал свиданий. Она заплакала и сказала, что уже два года не видела жареного мяса. Она же рассказала историю своей жизни в другой психбольнице, по которой было ясно, что мне повезло невероятно.

На самом деле, действительно повезло. Я восхищаюсь терпением медсёстр, которые в целом вели себя по отношению к пациентам достаточно корректно. На территории больницы есть поликлиника, в которой всем пациентам проводили кучу разных обследований и анализов (ура, у меня нет ВИЧ и чего-то ещё). В конце концов, мне расхотелось бросаться с двадцать пятого этажа и захотелось жить.

Евгения:

Моё лечение от большого депрессивного расстройства началось в конце прошлого года. Расстроились отношения с супругом, кинул один из лучших друзей, перенесла операцию, все вокруг умирали. Всё было весьма погано, и когда я уговорила специалистку в одном психиатрическом центре Москвы меня принять — конец года, бешеные очереди, мест не было, я просто позвонила из фудкорта и орала в трубку, захлебываясь слезами, что вот скоро новый год, время, когда количество суицидов растет и что я что-то с собой точно сделаю.

Я думала, что всё будет так: мы сейчас поболтаем, я поплачу на кушетке, мне выпишут таблеточки и я где-то раз в две-три недели буду за 3500 ездить к ней на беседу, и все будет хорошо. Не тут-то было.

Выслушав меня, мне задали массу общих вопросов про мое состояние, а потом весьма озадаченно удалились в соседний кабинет, откуда психиатр вышла с направлением в кризисный центр при 20 ГКБ имени Ерамишанцева. Про КЦ я читала до этого на «Медузе», и, конечно, не думала, что когда-либо там окажусь как пациентка.

На следующее утро я отправилась туда в какой-то рваной кофте, не причесавшись, не накрасившись, зареванная полностью. Улыбчивая доктор меня встретила, поговорила со мной и предложила госпитализацию.

Оказавшись в больнице, я сразу обратила внимание на гнетущую обстановку. Мою кровать подписали, у окон не было ручек — ручки были только у санитарок, и окна открывались только во время проветриваний по запросу. Я еще думала, какая злая ирония, что психиатрическое отделение находится на самом высоком этаже больницы.

На окнах в туалете стояли решетки. Уборные — без защелок. Душевая — тоже. Пока мы с молодым человеком ждали, пока меня оформят, периодически из разных углов отделения доносилась мелодия Don’t worry be happy — это оповещение о том, что кому-то из пациентов нужна помощь медсестры — ну, капельница закончилась, например, или еще что-то.

Меня положили в одну палату с юной девушкой, вокруг нее хлопотали родители. Когда они ушли, мы разговорились, познакомились поближе и рассказали друг другу свои истории. У девочки с собой покончил ее молодой человек, и, конечно, она винила во всем себя.

Об этой истории написало одно мерзкое издание. Помимо переживаний, связанных со смертью любимого, началась травля. Девушка пыталась покончить с собой, ее откачали, на некоторое время отправили в психбольницу, но ей там не становилось лучше, и было принято решение направить ее в КЦ.

Поначалу девочка часто плакала у меня на плече, мы сидели обнявшись, она рассказывала много приятных и веселых историй про своего погибшего парня и неизбежно срывалась в истерику, я бежала за медицинской помощью, чтобы девочке дали лекарство или микстуру.

В КЦ разрешали брать с собой все, что угодно — книгу, ноутбук, телефон, хоть мольберт. Я взяла пару книг, скачала на мобильник Твин Пикс, взяла с собой инструменты для рисования.

Но ничего не получалось делать: атмосфера в больнице и лекарства очень утомляют, ты постоянно хочешь спать или валяться. У меня не было сил даже тупить в социальные сети или листать дурацкие мемы, я моментально вырубалась.

Три недели в больнице не прошли даром. Я ушла посвежевшей, чуть более радостной, и я была счастлива выписаться из этой гнетущей атмосферы и свободно жить. Где-то через две недели я уволилась с работы и уехала в Петербург, оттуда уехала в свой родной город, так как поняла, что все же очень устала. Лечение я стала продолжать уже у себя.

Некоторое время назад я снова стала пациенткой психбольницы. Ушла я туда со скандалом: у моей матери достаточно стигматизированное отношение к психическим заболеваниям, на этой почве мы сильно поругались.

Мать обвиняла меня в том, что я бросаю коллег, ложась на больничный, что я подвожу всех, не хочу работать, и что я вообще уже почти год лечусь и нет результата — как будто я этом виновата я. В психбольнице было хорошо, правда, я провела там в этот раз всего несколько дней: меня угнетало, что я здесь, а моя мать на меня злится, что я валяюсь в палате одна под капельницей, а мои коллеги вкалывают — я не могла избавиться от чувства вины и где-то на четвертый день своего пребывания там я выписалась.

Лежала я вполне себе комфортно: мне подобрали идеальное меню с учетом моих аллергий, в моей палате больше никого не было, в отделении были всякие прикольные ништяки типа сенсорной комнаты — можно было рисовать всякое разное на песке, смотреть на голографические изображения, ходить по каким-то плиточкам с разной текстурой и валяться в больших таких креслах-мешках.

Более того, в отделении живет настоящий попугайчик-корелла, он весело чирикает, и когда по утрам медсестра совершает обход с тонометром и градусником, птиц летит за ней, поднимая всем настроение. Я жалею, что прервала лечение, и надеюсь в обозримом будущем его завершить.

Сейчас я продолжаю амбулаторное лечение, меня пугает иногда, что оно может растянуться на годы. Но лучше уж пить таблетки, чем умирать.

Ольга:

Я легла в больницу осенью пятнадцатого года. У меня были тревожные состояния, суицидальные мысли, апатия и черт знает что еще. В какой-то момент моя семья заволновалась и погнала меня к психиатру.

Со мной провели ряд стандартных тестов, решили, что все печально и надо класть, потому что это будет самым эффективным решением. Я расстроилась по этому поводу, потому что мне не хотелось жить вне дома, но сама больница ужаса у меня не вызывала.

При приеме со мной поговорила заведующая отделением, взяла честное пионерское, что я не пойду самоубиваться. Сразу назначили таблетки, кроме этого я в первый вечер умудрилась подхватить ротавирус, поэтому всю ночь меня рвало.

Потом на фоне этого случилась истерика, которую, возможно, начали снимать транквилизаторами, а может мне их дали еще до. Короче, сочетание транквилизаторов и ротавируса — оно такое себе.

Первые три или пять дней я ощутила, что значит почти физическая невозможность бодрствовать: на обед меня поднимали всей палатой, как я ничего не разливала в столовой, я до сих пор не поняла. По отзывам очевидцев — выглядело это стремно.

Когда приходил молодой человек — я просто очень удовлетворенно выходила поспать к нему на плече в коридор.

Нет, я пыталась поговорить, но выходило у меня недолго. Сутки делились на: «Ура, я нормально посплю!» и «Опять мне будут мешать спать!». А потом я отошла и стала вливаться.

Я попала в достаточно беззубую версию психбольницы, там не было никого, кто был похож на карикатурного психа: не было буйного отделения, никого с бредом. Условия тоже мягкие: посещения каждый день, после первой недели можно было уходить гулять (доехать до Невского, выпить кофе и вернуться проблемы не составляло), так что пара моих соседок как-то умудрились даже употребить алкоголь.

Самый главный квест психбольницы — это узнать, что с тобой конкретно не так. Пациентам по максимуму не говорят диагнозы, поэтому я и многие окружающие цеплялись за любой огрызок информации.

Нам говорили названия таблеток, поэтому при каждой смене назначения человек начинал неистово гуглить, как работает то, что ему назначили и ОТ ЧЕГО ОНО? Иногда удавалось услышать что-нибудь про товарища возле кабинета врача, когда приходил чей- то родственник, например.

Насчет таблеток. С таблетками все весело, потому что, насколько я знаю, система такая: диагностировать заболевание точно — это дорого, поэтому ставят что-то вроде приблизительного диагноза, опираясь на не очень большое количество анализов и то, что говорит сам человек, а потом просто перебирают таблетки, пытаясь понять, какие помогают.

В итоге человек получает набор таблеток, с которыми можно жить. В связи с этим мне однажды повезло: очередная комбинация таблеток вызывала у меня неконтролируемый тонус мышц (это вот то, что я чувствовала, а не термин, если что).

Как это выглядело: я сижу, разговариваю, чувствую, что с мимикой что-то не то. Подхожу к сестре, говорю: «Видите эту ухмылочку? А я ничего не делаю, чтобы она появилась».

Сестра сказала, что все ок, и пошла накапывать мне капель Морозова. Потом я заметила, что у меня осанка как у балерины. «Всегда мечтала, — говорю я сестре, — о хорошей осанке. Но по-моему тут что-то не то.» Медсестра сказала, чтобы я шла в палату. Идти в палату оказалось еще веселее, потому что спину начало неестественно отгибать назад, а бонусом начало косить челюсть. Вниз и вбок. Все пациенты впечатлились тем, что сестры пытаются отпоить травяными каплями человека, которого медленно, но верно складывает пополам через спину.

Я бы посмеялась над комичностью ситуации, но мне было не до того- челюсть выгнулась настолько, что начала ощутимо болеть. Я пыталась рукой поставить ее на место, чтобы дать мышцам отдохнуть, но сильно это не помогало. В итоге дежурный врач вызвал меня к себе, меня отвели и посадили перед ним.

— Раньше такое было?

— Волновалась сегодня?

— А сейчас волнуешься?

— Ну, да, немного. У меня челюсть рвется наружу и спина настолько выгнулась, что мне сложно смотреть прямо. Только вверх. — сказала бы я, но у меня была челюсть, мне было сложно разговаривать, поэтому я попыталась дать понять врачу то же самое своим видом.

— В общем, барышня, сейчас мы вам сделаем укол.

— Если он не подействует, мы вас повезем в другую больницу.

— Там уже не будут никаких посетителей и вообще все будет строже.

В итоге мне вкололи фенозепам, и меня попустило. Зачем было пугать меня другой больницей и где эта больница — я не в курсе.

Уже позже мне дали больше галоперидола, чем надо. Это сложно описать, это нужно чувствовать. Представьте, что ваш мозг тошнит. Представили? Вот, а я еще научную литературу про сербов пошла читать. По внутренним ощущениям мозг все время тормозит, но при этом хочет что-то делать. И жить мне пришлось с этим три дня, потому что назначили мне это дело в пятницу, и врач упер на выходные. Все было очень сложно.

В целом не могу сказать, что я лежала в плохом заведении. Сестры по большей части были адекватные, врачи были обычными российскими задерганными врачами, на которых тогда еще свалилась дополнительная нагрузка. Некоторые таблетки я до сих пор пью, конкретно карбамазепин, и с некоторыми соседками оттуда я до сих пор общаюсь.

Анна:

Я лежала несколько раз. Сначала в отделении пограничных состояний с анорексией и булимией, потом с тем же в психиатрии в женском отделении. Потом лежала в психиатрии опять же с биполярным расстройством, потом с расстройством личности и самоповреждениями в анамнезе.

Первый раз лежать было довольно интересно и пугающе. Люди, которые говорят не понятно с кем, женщина, прыгнувшая с третьего этажа.

Спасло то, что встретила там свою знакомую, и с ней уже было веселее. Тогда я первый раз ударила женщину на много лет старше меня. Была ночь, она начала бить меня полотенцем и называть дитём дьявола. Пришлось ударить. Медсёстры, кстати были не против. Её ещё привязали потом. Но я тогда уже спала под снотворным.

Ещё спасала музыка. Сидеть в курилке и петь песни, рассказывать истории — всё это помогало отвлечься от больничных стен и таблеток, что вызывали тошноту.

За сигареты приходилось работать и помогать санитаркам — мыть туалеты, палаты, перестилать грязные кровати.

Порой было грустно, от того, что молодые девушки, лежавшие там с глубокими переживаниями — не могли выйти из всего этого и просто еще больше сходили с ума.

Таблетки эти все — зло в чистом виде. Теряешь себя окончательно, на всё становится побоку, и от этого только хуже. Ибо себя не узнаешь. И жить не хочется. И делать ничего не хочется.

В итоге — не сказала бы, что всё как рукой сняло. До сих пор маниакальная привязанность к некоторым вещам. Ну и самоповреждения.

Хотя уже стало немного лучше, потому что стало всё равно на окружающих и проблемы. Сейчас проще ко всему отношусь. Нет времени особо на переживания.

Анатолий:

Лежал в учреждении с желтыми стенами три недели 9 лет тому назад. Ложился по своему желанию. Был в состоянии овоща под препаратами, но помню, что особенно никто там не выделялся, кроме двоих — один был натуральной обезьяной, орал, кричал, чесался.

А другая, из соседнего женского отделения, была совсем не от мира сего и что-то у всех часто спрашивала, но было не разобрать, что именно. Отделение было платным, но еда там была самая отвратительная в моей жизни. Это я запомнил хорошо. Ну и вспоминаю, как все врачи ходили с руками в карманах халатов. Там они держали ручки от дверей в отделение — просто так выйти оттуда было нельзя.

Лечился от ОКР, но в итоге оказалось, что диагноз совсем другой. Но это уже сильно позднее и в частной клинике. Тогда стало лучше, ремиссия длилась до 2012 года.

Елена:

Это был 2004 год, Волгоград. Когда я туда попала первый раз в 8 классе, психиатр была настолько некомпетентна, что решила самовольно, что меня дома бьют, и решила «взять на понт» моего опекуна, сказав ей, что я об этом рассказала (и об этом я узнала только после выписки). Из-за этого после моей выписки дома меня начали презирать, что я наврала и оклеветала свою тетю, началось постоянное ежедневное тыкание носом в это и психологическая травля, которая довела меня до второго срыва и госпитализации.

Во время самого пребывания мне очень нравилась одна санитарка, которая сидела у дверей нашей шестой палаты и следила за нами, чтобы никто не вышел. Я сидела у порога, мы с ней общались и разгадывали сканворды. Через неделю пребывания только благодаря ей я и начала говорить, ибо сама доктор мне казалась агрессивной и неадекватной.

Есть стала только, чтобы не делали капельницы, делали грубо и больно — привязывали к кровати, все руки были в синяках, иголкой тыкали несколько пока попадут в вену (в месте уколов тоже были жуткие синяки и шишки).

Было интересно проходить всякие тесты, практикующаяся там девушка забирала на них раз в день на час примерно.

Благодаря препаратам, которые давали, можно было легко пролежать целый день и ночь почти без движений и глядя в потолок, пока не было той санитарки. Рядом лежала привязанная постоянно девушка лет 20, в комнате был постоянный запах мочи, ибо она писалась, и никто не менял ей белье целый день. Да и матрас, наверное, не дал бы уйти этому запаху.

После шестой палаты можно было выходить днём «гулять» на балкон размером примерно 3х3 человек по 10, после ужина до отбоя в комнате отдыха включался телевизор, каналы переключать было нельзя, и приходилось смотреть только русские сериалы про березы и поля.

Да, и при поступлении меня загнали в темный душ под холодную воду, заставили мыть голову хозяйственным мылом. Учитывая, что я еле могла стоять — меня постоянно тошнило и темнело в глазах. Из-за этого мои длинные и кудрявые волосы жутко спутались, да и не было расчески. И их просто взяли и огромными ножницами мне обкромсали. На этом, пожалуй, все.

Александр Пелевин

В оформлении текста использованы кадры из фильма «Пролетая над гнездом кукушки»

На обложке — эпизод из фильма «Планета Ка-Пэкс»

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter .

Многие люди, особенно современные подростки, интересуются, как стать психом. На самом деле этот вопрос нельзя назвать корректным. Дело все в том, что стать психом намеренно нельзя, только если осознанно подвергать нервную систему каким-то особым воздействиям. Лучше понять, по каким причинам люди могут стать психами, в целях личной безопасности и профилактики. Некоторые по непонятным причинам желают попасть в Трудно поверить, но для этого вовсе не обязательно становиться психически нездоровыми людьми. Достаточно просто обратиться в данные учреждения за помощью в определенных случаях. О них немного позже. Для начала следует понять, как стать психом и почему люди вообще сходят с ума.

Наследственность

Человеческая психика - огромная загадка, в которой врачи до сих пор не могут полностью разобраться. Дело все в том, что на нервные окончания в головном мозге оказывает влияние все, что происходит вокруг людей. И ответ на вопрос о том, как стать (или выставить свою персону в качестве психа), сугубо индивидуален.

Многие врачи указывают на то, что изучаемый процесс зависит от наследственности. Если у кого-то в роду были психи или люди с заболеваниями нервной системы, не исключено, что недуг будет передаваться. Иногда это идет от поколения к поколению, в некоторых случаях - через раз. Поэтому следует хорошенько изучить наследственность. Может быть, не придется думать, как стать психом. Заболевание нервной системы само возьмет верх над разумом, когда придет время.

Сильное потрясение

Нервная система - основная составляющая поведения человека. Чем она устойчивее, тем меньше шансов сойти с ума. Этот факт подтверждают медики. Как люди становятся психами? Всему виной могут быть страхи, панические атаки и даже сильное эмоциональное потрясение. Обычно оно должно носить негативный оттенок.

В-третьих, надо придумать правдивую историю о том, что случилось. Особенно хорошо такая методика действует с разыгрыванием раздвоения личности. Если человек решил строить из себя психа-дурачка, то можно просто говорить несвязными предложениями.

Это все. После разработки плана действий можно приступать к решительным мерам. Например, наброситься на кого-нибудь из близких с воплями "Изыди прочь, сатана!", через 2 минуты ходить и удивляться, почему все косятся, якобы ничего не произошло. Любое неадекватное поведение, которое будет повторяться несколько раз, рано или поздно приведет к психушке.

Депрессии

Как стать психом в домашних условиях? Далеко не всегда приходится играть или подвергать себя реальным травмам головы. Современные психологи указывают на то, что депрессии могут сделать даже из здорового человека психа.

Поэтому можно посоветовать "загнать" себя в депрессию. Долгое нахождение в подобном состоянии негативно скажется на нервной системе. И в данной ситуации можно отправиться в психушку.

Подростков чаще всего отправляют в подобные учреждения при склонностях к суициду. Кстати, это один из вариантов выставления своей личности психически нездоровой. Многие советуют писать заявлять о желании умереть, а также резать руки лезвием (даже неглубокие порезы дадут результат). И совсем скоро окружающие начнут считать человека психом.

Роды

Трудно представить, но роды тоже способны нанести свой удар по психике человека. Есть такое понятие, как Она встречается и у мужчин, и у женщин. Без лечения данного недуга в некоторых случаях можно свихнуться, а затем оказаться в психушке.

Поэтому следует принять во внимание: роды и нарушение гормонального фона способствуют развитию неврологических проблем, которые приводят к неадекватному поведению. Данный процесс является сильным эмоциональным напряжением и стрессом для организма. Никто не знает, как роды скажутся на поведении женщины.

Теперь понятно, как люди становятся психически нездоровыми. Чаще всего намеренно сойти с ума нельзя. Только разыграть сумасшествие. Все изменения головного мозга происходят неконтролируемо. При любых эмоциональных потрясениях лучше обращаться к врачам - они помогут не довести себя до депрессии и сумасшествия.